Так, некоторые ученые в современном эволюционизме усматривают намеки на религиозные догматы личного божества, творения, грехопадения, действительности молитвы и бессмертия души ³⁷). Так, выдающийся физик ³⁸) предлагает в качестве последнего вывода современной науки евангельское „отче наш" и важнейшие части символа веры христианских церквей.

Однако обыкновенно люди, желающие найти в науке введение в религию, идут в наше время не стол прямым путем. Характер и смысл границ науки, — вот тот пункт, вокруг которого сосредоточиваются дебаты. Представляют ли эти границы голое, абсолютное отрицание? имеют ли они тот смысл, что вне их наука решительно воспрещает нам что бы то ни было искать, что бы то ни было воспринимать? Или же это только относительное отрицание, то, что Аристотель называл лишением, т. е. недостаток известной вещи, на которую указывают, которой требуют, которую подразумевают вещи, находящиеся в нашем обладании?

По мнению тех ученых, которые нас здесь интересуют, границы науки равносильны для нашего разума лишению некоторых познаний, необходимых для того, чтобы наука наша могла стать познанием законченным. Наука знает о них достаточно, чтобы ясно сознать свою недостаточность. ее принципы суть чисто отрицательные, неопределенные по содержанию понятия. Но раз нам говорят только, что данная вещь не есть ни то, ни другое, мы, по самой природе нашего человеческого разума, не можем не поставит вопроса: „что же именно представляет она из себя?“ Таким образом, именно сама наука, а не какая-то посторонняя науке психическая активность, включает в себя возможность некоторого познания, стоящего над познанием чисто научным. „Последний шаг разума“, сказал Паскаль, „есть признание, что имеется бесконечное множество вещей, превосходящих разум“.

И прежде всего дают ли нам методы науки и общий дух ее право утверждать, что наука борется с религией? Наука стремится установить в явлениях законы, т. е. правильность, постоянство в изменении, порядок, господство логики, разума. Она ищет простых и всеобщих законов, к которым можно было бы свести все разнообразие и всю сложность частных законов. Именно поэтому она склонна рассматривать мир, как единое и гармоничное, т. е, прекрасное творение. И в самом деле, единого пространства, нашего эвклидовского пространства, достаточно, по-видимому, для того, чтобы объяснить все свойства реального протяжения; единый закон, закон Ньютона, управляет всеми явлениями астрономического мира. Для физики достаточно, быть может, двух основных законов: сохранение энергии и принципа наименьшего действия. Наука стремится к единству и обретает единство; неужели же непозволительно сказать, что она идет к Богу?

Но в то же время она отдает себе ясный отчет в том, что не может Его достигнуть. В самом деле, ее принципы — не более, чем гипотезы, не встречающие себе заметного опровержение в опыте. Наука имеет право сказать: никакая другая гипотеза не могла до сих пор столь же победоносно выдержать испытание фактов. Но она не в праве сказать: эта гипотеза есть истина. Самый метод познания — испытание природы при помощи гипотез — позволяет науке отыскивать объяснения, достаточные для данного времени, но отнюдь не превращать эти достаточные объяснение в необходимые. И однако нельзя допустить что положительного и абсолютного объяснение не существует вовсе. Наука убеждает нас в противном, хотя в то же время констатирует свою неспособность достигнуть собственными силами такого абсолютного объяснения.

Согласно, так называемой, механической ³⁹) точке зрения, свойства тел объясняются ясными и положительными началами: материей и движением. Необходимго заметить, что в настоящее время, даже среди тех ученых, которые отстаивают законность употребление механических моделей при объяснении всех явлений, очень немногие решаются утверждать, что при наличности достаточно усовершенствованных инструментов мы могли бы непосредственно наблюдать движения, изображаемые этими моделями. Они пользуются движением, как наиболее удобным из всех находящихся в нашем распоряжении символов, для того чтобы отыскать и выразить законы явлений.

Но многие физики полагают, что даже в качестве символов подобного рода представление бесполезны, что по крайней мере со временем они могут быть устранены, ибо раз роль этих вспомогательных орудий выполнена, науке нечего с ними делать. Согласно этому мнению, попытка свести к движению совокупность всех наблюдаемых явлений потерпела неудачу, несмотря на все старание современных механистов дополнить старые схемы новыми все более и более сложными и утонченными изобретениями. Путь к действительному единству проложен термодинамикой, превратившейся в энергетику. Но эта наука совершенно отвлекается от действительной природы вещей, рассматривая лишь их измеримые проявления. Что же именно мы измеряем: пространство, движение, или что-либо иное? Это не важно. Результаты измерений сами по себе достаточны, для того чтобы найти законы, построить теории, извлечь принципы, позволяющие классифицировать познанные явления, и установить те новые вопросы, которые предстоит задать природе. Чего же больше? Энергетика, включив в себя все строго эмпирическое и действительно научное содержание прежней физики, и отбросив весь метафизический, не поддающийся поверке, остаток, осуществила идею физической науки в более совершенной, чем все известные нам до сит пор.

Но что же такое эта энергия, являющаяся ее единственным объектом? Наука имеет о ней лишь чисто отрицательное представление. Это не есть ни движение, ни какая-либо иная из конкретных, наблюдаемых нами реальностей. Это лишь намек на некоторое не хватающее нам познание.

По-видимому, энергетика способна обнять все виды изменение во всем их разнообразии, т. е. не только движение в пространстве, но и движение физические в собственном смысле этого слова, т. е. изменение в свойствах и строении, и все то, что Аристотель называл переменою, зарождением и разложением. Но возможность эта приложима исключительно к форме явлений. а так как форма эта, сама по себе, не обладает никаким физическим свойством, то выражающие ее формулы оказались бы неприложимыми, если бы явление не были классифицированы по их чисто физическим сходствам и различиям, т. е. по их качествам. Таким образом, качественные различия сохраняют свою силу для ученого, несмотря на единство и тожество, устанавливаемые математическими приемами исследования ⁴⁰). Что же такое это понятие качества? Очевидно с научной точки зрения понятие это чисто отрицательно: это идея, чего-то такого, что, не будучи само сводимо к величине, является условием всех тех величин, которые опыт доставляет нашему анализу. Но в то же время это идея реальности, а следовательно отнюдь не простое отрицание. Это данное самою наукой указание на наличность некоторого бытия, выходящего за пределы науки и чувственного опыта.

Аналогичные выводы вытекают и из биологии. В настоящее время почти общепризнанным сделалось мнение, что жизнь, хотя и не нуждается для своего поддержание ни в какой специфической энергии, тем не менее не может быть всецело сведена к физико-химическим силам. Этот тезис выражается зачастую в терминах, настолько точных и положительных, что получается впечатление, будто в биологии наши средства к познанию бытия менее ограничены, чем в физике. В самом деле, мы не только знаем, что жизнь существует и что она не есть простой механизм, но даем ей положительные определения: жизнь— это consensus, иерархия, солидарность частей и целого, объединение разнородных элементов, творческая и направляющая идея, усилие сохранить определенную организацию, утилизируя те ресурсы и устраняя те препятствия, которые представляет окружающая среда. Все эти определение имеют положительный и в то же время сверхмеханический смысл; и если они признаются за действительно научные, из этого бесспорно, следует, что сама наука вводит нас в иной мир, нежели мир чисто внешних явлений.

Но было было ошибочно принимать положительное содержание этих формул за действительно научные данные. В этом смысле они только метафоры, заимствованные из области тех чувств, которые в нашем сознании связываются с констатацией явлений жизни. они служат для биолога лишь внешними знаками, отправными пунктами, схемами, позволяющими выделить из реальности известный класс явлений, называемых живыми; совершенно таким же образом служат физику слова: «сила», «масса», «притяжение», «энергия»: они дают ему возможность выделить явления, которые он называет физическими. Но в то время, как физик способен почти совершенно точно свести свои заимствованные из психической жизни символы к символам математическим, термины, определяющие жизнь, сохраняют для биолога свой субъективный смысл. Вот почему с чисто научной точки зрение значение их только отрицательно. Они свидетельствуют о том, что явления, характерные для жизни, не сводятся к физическому механизму. имеют некоторую не механическую сторону.