— То есть ты думаешь, что, выпав из своего времени, мы потеряли способность к энергообмену со всем окружающим миром?

— По крайней мере очень на то похоже.

— И сейчас живем исключительно запасами организма, — продолжала я. — Которые отнюдь не беспредельны.

Я задумалась. Действительно, все живые и неживые существа постоянно обмениваются энергией. Речь, конечно, не идет о так называемых энергетических вампирах, которые паразитируют на энергии других людей. Просто каждый замечал, что в хорошую солнечную погоду самочувствие улучшается, что в лесу или на берегу моря сил становится значительно больше, что после общения с животными успокаивается нервная система. И это — абсолютно нормально, это просто взаимодействие различных организмов. И не только организмов, а целых систем.

И вот мы оказались выброшенными из этой системы взаимодействия, стали «чужаками» в своем собственном доме. А чужое в здоровом организме всегда отторгается, обрекается на гибель.

— Выходит, нам грозит не только опасность того, что «дырка» закроется, но и еще одна, — высказалась я вслух. — Что мы, оставшись без взаимодействия с нашим миром, без его подпитки можем сами по себе погибнуть, несмотря на то, сколько еще просуществует «дырка»!

— К сожалению, ты, кажется, права, — задумчиво ответил Сережа. Как говорится, если не сгорим, так утоним.

— Ну, нет! Это уж дудки! — встрял Саня. — Мы обязательно проберемся обратно!

Конечно проберемся! Если не ради себя, так ради него.

…подумаешь, исчезнут несколько примитивных существ, потеряв свою физическую сущность и жалкую ментальную оболочку. Вряд ли они даже способны осознать, что с ними произошло. Да и какая разница, способны или нет? Его это никоим образом не волновало.

Нет, он не был тем, что принято называть воплощением зла. Это понятие было ему просто не ведомо. Как и абстрактная категория добра. Нельзя сказать, что он не испытывал вообще никаких эмоций. Например, зависимость от времени была способна довести его до отчаяния. Снова вспомнив об этом, он даже словно передернулся, выбросив во временной коридор ощутимую порцию энергии.

Но это были эмоции, непосредственно связанные с самим фактом его существования. Он, всю свою долгую жизнь проведший в одиноком созерцании, просто не способен был даже подумать о ком-нибудь другом, сопоставить свои поступки с восприятием иных существ. Его совершенно не интересовали ни факты из их жизни, ни их восприятие его самого. Никто и ничто, кроме него.

Он не был самовлюбленным нарциссом. Просто все ценности, которые у него были. заключались лишь в его собственном восприятии, в возможности проводить годы и века в созерцании Вселенной. А по сравнению с этим фактом ничто не имело значения.

А для того, чтобы снова отдаться созерцанию, ему необходимо было восстановить поврежденные функции физической оболочки.

И он с удвоенной силой углубился в прошлое.

Очень прискорбно, что он не мог выйти на происшествия, случившиеся с ним в другие сезоны планеты. Потому что он не раз находил осколки информации, которые говорили ему, что подобные повреждения с ним случались неоднократно. И не так уж сложно было их устранить. Но это, как правило, происходило в другие сезоны. И потому не оставалось ничего другого, как все больше углубляться в прошлое, чтобы найти те необходимые данные.

Попутно ему попалась другая полезная информация. Оказывается, он может, даже не обладая нужной информацией, собирать и накапливать энергию в своей частично поврежденной оболочке. Тогда, добыв нужные данные, он сможет сразу же воспользоваться накопленной энергией и восстановить свою структуру.

И из всех произошедших в аналогичный сезон событий, которые он уже вспомнил, словно из открытых источников, по временному коридору потекла энергия, наполняя его физическую структуру…

Мы продолжали беседовать о чем-то, а скорее всего, ни о чем. Раздалось очередное объявление машиниста:

— Осторожно, двери за…

Вдруг я снова почувствовала сгущающееся давление. Я даже мяукнуть не успела, только услышала Сережин крик:

— Держитесь!!!

На меня, а похоже, на всех нас, снова накатила волна страшной силы. Побелевшими пальцами я вцепилась в край сиденья, пока нечто колотило меня со всех сторон, сминая кости, завязывая в узел внутренности. Такое было ощущение, что живьем запихали в мясорубку с тупыми ножами. Ничего вокруг я не видела, не воспринимала. Только была дикая боль во всем теле, в каждой его разрывающейся клеточке! Казалось, уже целую вечность меня колесуют, предварительно обув в «испанские сапоги». Уже не было ни сознания, ни тела, только один сплошной страдающий комок.

Наконец, давление стало постепенно спадать. И также постепенно возвращалось зрение и слух.

— …щая станция — Олехновичи! — закончил сообщение машинист.

Неужели это мучение длилось всего-то пару секунд?

Я протирала глаза и пыталась слегка встряхнуться. Странно, но ничего не болело. Просто во всем теле была ужасная слабость. Наконец, я смогла что-то более-менее ясно видеть. Что же с моими мужчинами?

Оба сидели напротив и точно так же протирали глаза.

— О-о-ой-ой-ой! — только и прокряхтел Санька.

Сережа молча нахмурился, повел плечами, и только потом произнес:

— Да уж, на этот раз покрепче досталось!

— Ага, — согласилась я. — Хорошо хоть уцепиться успели. А то иначе точно пару переломов получили бы.

И только в этот момент я заметила, насколько бледными и призрачными стали мой муж и сын! Этот холерный удар, похоже, сократил доступное нам время как минимум вдвое! Даже пришлось одеть кепки, предусмотрительно прихваченные из дому (а я-то после отпуска 92-го гадала, куда это они подевались?), потому что редкая, полупрозрачная паутинка волос почти не прикрывала просвечивающий череп ни у одного из нас.

Какая, оказывается, у Сережи шишковатая голова! Ему ни в коем случае нельзя лысеть!

Мы выгрузились из электрички и направились вперед по хорошо знакомой дорожке. И я в очередной раз поймала себя на мысли, что совсем недавно это уже было. Что я снова бегу по кругу. И ведь даже не убедишь себя, что это — дежавю, поскольку точно знаешь, что все происходит на самом деле.

А вот и разрыв круга. На выезде из города стоял передвижной пост ГАИ. И никого не выпускал. Пожары, холера ясная! И, действительно, дымом тянуло достаточно ощутимо.

На нас милиционеры отреагировали более, чем спокойно. Видать, сообщение о том, что где-то в Минске пропала какая-то баба в синем спортивном костюме, им было глубоко фиолетово. Но дальше ехать не разрешили. Хоть тресни!

Мы остановились в сторонке и стали совещаться.

— Может быть, в обход дороги попробуем? — предложил Саня.

— Не получится, — ответил отец. — Там же везде то каналы, то болота. Надо искать другую дорогу.

— Но ведь мы уедем в другую сторону?

— К тому же и другие дороги, скорее всего, перекрыты, — возразил Сережа сам себе.

— Не все, — неожиданно для себя сообразила я.

— Что ты имеешь в виду?

— Железную дорогу.

— Ну, и куда же мы по ней доедем? А, главное, каким образом? Прямо по рельсам?

— Зачем же по рельсам. Поведем велосипеды вдоль полотна по насыпи.

— Ну, да, месяца через два куда-нибудь доберемся, — вставил Саня свои пять копеек.

— Все не так страшно, — продолжала я. — Вспомните, буквально через километров пять шоссе пересекается с железнодорожным переездом. Доберемся до него, а там как и собирались, по шоссе!

— Отлично! — Сережа сразу же повеселел. — И все каналы перейдем по железнодорожным мостикам!

Мы развернулись и поехали обратно к вокзалу. К полному удовольствию бдительной милиции.

Когда-то давно, может быть даже именно в этом, 92-м году, я смотрела по телевизору передачу. Два человека отправились в путешествие на велосипедах по местам, где во времена культа личности находились все эти «зоны». Самым удобным средством сообщения в тайге была заброшенная железная дорога. Именно по ней и ехали путешественники. Только у них, в отличие от нас, были специальные к этому приспособления: каждый велосипед был оборудован третьим колесом, отстоящим ровно на расстояние железнодорожной колеи. Да и поезда там не ходили, так что продвигались они вперед успешно и без помех.