— Черт тебя подери, Тата, — рычу я с трудом, ощущая, как лавина экстаза скатывается по позвоночнику горячим потоком и покалыванием застревает в напряженных яйцах, прежде чем меня выбрасывает за грань вместе со сдавленным стоном. Зажатый в ладони член дергается, наконец освобождая мои яйца от жгучего напряжения.

Опершись ладонью о влажный кафель, я пытаюсь восстановить дыхание, слизывая капли воды с приоткрытых губ. Дьявол. Моя фантазия о ней оказалась слишком реальной. Но именно это сумасшествие помогает мне заснуть, позволив хоть ненадолго забыться без этих травящих душу мыслей.

Марат

Мой мозг с трудом улавливает звук разрывающегося входящими звонками телефона. Но я до последнего пытаюсь их игнорировать, рыча и каждый раз сбрасывая, пока не замечаю на экране четыре буквы: «Тата». Несколько раз моргаю, но они не исчезают. Блядь. Я даже не знаю, стоит ли радоваться тому, что мне звонит женщина, по которой я схожу с ума. В любом случае я должен ответить ей.

— Марат, — быстро прерывает Тата мое приветствие. — Господи… как хорошо, что ты… Марат… Мой сын… Ваня… он забрал его… забрал…

Мой пульс взрывается, когда наполненный паникой поток ее слов доходит до заспанного мозга. У нее истерика, а я просто в шоке.

— Тата! Что с нашим сыном?

— Салим… — рыдания снова мешают понять бессвязную речь, но услышанное имя уже говорит о том, что мы в заднице.

Дерьмо.

Я даже не заметил, как подскочил с кровати и натянул на голый зад штаны.

— Тата, послушай меня. Я ни черта не понимаю! Соберись! И объясни мне, какого хера происходит?

Еще пару минут я слышу, как она борется со слезами. Отчего в животе завязывается тревожный узел. Это не хорошо. Очень нехорошо.

— Он забрал моего сына, — наконец злобно выдавливает она, чеканя каждое слово. Умница. Только нашего сына, упрямая зараза. — Этот… — всхлип. — Этот ублюдок просит денег. Слишком много…

Проклятье.

— Я вылетаю…

— Нет! — кричит. — Не смей! Он сказал… сказал, что если я позвоню тебе… причинит ему боль…

— Мне насрать, что он сказал! Мой сын в руках моего врага, если я останусь в стороне, уверяю тебя, никакие деньги не вернут тебе его, в крайнем случае, только по кускам! — с трудом заставляю себя заткнуться, а потом слышу новые вопли с ругательствами в мою сторону, и мне приходится сжать волосы на затылке до острой боли, чтобы не заорать вместе с ней. Черт, нужно успокоиться. От двух истеричек толку точно не будет. И я стараюсь быть терпеливым, очень стараюсь, но эмоции душат. Вот что мне ей сказать? Хер его знает, что нужно говорить в подобных ситуациях. — Послушай меня, — устало выдыхаю, хотя я, блядь, только что проснулся, — успокойся, ладно?! Я верну НАШЕГО сына живым и невредимым. Обещаю тебе, Тата. Верну.

— Нет…

— Да! — рычу в трубку так, что телефон трещит в руках.

Меня бесит, что она не ищет во мне поддержки. Злит, что я не могу ее переубедить в том, что справлюсь с этим дерьмом. Вот только страх беспомощности и отчаяния слишком быстро скапливаются в моей груди. Потому что пока я ни черта не знаю, так же как и не понимаю, смогу ли защитить сына. Кажется, сейчас можно поверить в то, что у меня есть сердце и душа. Иначе как объяснить происходящее внутри меня?!

— Ты не успеешь, — снова слышу ее тихий голос, полный боли и муки. И меня нет рядом, чтобы обнять и успокоить. У нее никого нет рядом. Она одна. В чужом городе. Дерьмово. Все очень дерьмово.

— Сколько ему нужно денег?

— Десять миллионов.

Ебануться.

— У тебя нет таких денег! Какого хрена он хочет от тебя?

Пауза.

— Если я продам квартиру, которую ты купил… у меня будет больше половины нужной ему суммы, — на моих губах расползается болезненная улыбка, если бы не это, то Тата даже не позвонила бы мне. — Я поэтому и звоню тебе… мне нужны документы…

Тебе нужен я. Я, черт тебя подери!

— Я вылетаю, Тата. И ты меня не остановишь, — успеваю перебить сорвавшийся с ее губ писк мольбы. — Не говори, что звонила мне и тяни время. Мои люди отвезут тебя в безопасное место. Где ты?

Я запоминаю адрес и тут же пересылаю его человеку, который все это время приглядывал за ней. За ней, но не за сыном…

Тяни время, Птичка. Тяни.

А я сосредотачиваюсь на том, чтобы решить, как все исправить, заодно пытаюсь перестать проклинать себя за то, что согласился дать ей шанс на новую жизнь. Она, на хрен, моя. И должна быть рядом со мной.

Но больше всего я корю себя за то, что сам принял неверное решение. Этого не должно было случиться. И я мог бы этого избежать, если бы разглядел крысу. Но я этого не сделал. Всегда недооценивал Салима. И в этом моя ошибка.

Закрываю глаза, всеми силами контролируя разгорающийся во мне адский гнев. Только этот гнев обращается желчью с чувством вины.

Я уничтожил всех, но этому уебку удалось улизнуть. А я позволил ему это. Не раскромсал на куски, как должен был, потому что Радковский и Шабазов были первые в моем списке…

Воспоминание

К моему приезду на склад передо мной сидело двое привязанных к стульям тел. Радковский обоссанный и, уверен, наложивший в штаны от страха, о чем прекрасно свидетельствовала его перекошенное лицо, а вот Айюб встретил меня достаточно холодно, только взгляд был полон насмешки.

— Эффектное появление, Марат, жаль похлопать не могу, — саркастично выплевывает Шабазов, но я игнорирую его поддевку и достаю пистолет сорок пятого калибра, тут же приставляя дуло ко лбу депутата.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Даю тебе шанс замолить все грешки, — но едва тот раскрывает рот, из которого вырывается лишь мольба не убивать, мой палец спускает курок, а мозги Радковского украшают стену позади, напоминая небрежный мазок кисти на мольберте.

— Уберите его, — киваю на безжизненное тело депутата и вытираю руки о поданную тряпку, после чего мои люди выполняют приказ, а я переключаюсь на Айюба.

— Впечатляет.

— Ты еще жив лишь потому, что мы с тобой служили бок о бок, и только потому, что во время обстрела нашей роты спас мне жизнь, — сажусь за стол напротив, отмечая, что козла неплохо помяли. Я знал, что этот ублюдок без боя не сдастся.

— Мне нравится, когда ты бесишься. — Как это в его стиле. — Представлял ее подо мной?

Издаю смешок.

— Хочешь меня спровоцировать? — поджимаю нижнюю губу и, облокотившись на стол, поддаюсь вперед. — Я не облегчу тебе ношу.

С этими словами бросаю пистолет прямо перед его носом.

— Надеюсь, в тебе еще есть капля чести. Развяжите его, — выдаю очередной приказ своим людям и поднимаюсь, чтобы уйти, но плевок в спину останавливает меня.

— Это твой сын.

Сглатываю, но на этот раз игнорировать его поддевку не выходит, поэтому, обернувшись, встречаюсь с его мерзким оскалом.

— Она ни разу не легла под меня. Тебе не за что ее ненавидеть, но ты ведь сам уже дал ей не одну причину для ненависти, да? — в этот момент его руки получают свободу, Айюб уже берет пистолет, скептически вертя перед глазами. — Иван твой сын. Но его ты тоже успел возненавидеть. И я хочу, чтобы ты жил с этим чувством вины остаток всей твоей долгой и никчемной жизни.

Подобное заявление прилетает мне обглоданной костью под ноги, и я срываюсь с места.

— Забрать у него пистолет! — мой голос заглушает грохот выстрела, а стекающие мозги Айюба растекаются позади него, на той же стене, которая теперь напоминает мольберт с двумя мазками кровавой кистью.

— Блядь! Какого хера?! — пинаю безжизненное тело, а следом переворачиваю стул и стол. — Какого, блядь, хера?!