Я считала.

Тринадцать лет разницы.

А я сколько думала?

Да вообще неважно. Все равно слишком много для меня.

Никогда не понимала этого сложившегося обыкновения — мужчина непременно должен быть старше. Даже в юности мои бойфренды были младше хотя бы на пару месяцев.

Может быть, потому мама считала, что я еще не выросла толком.

Говорила — замуж выйдешь, родишь, тогда повзрослеешь.

Выйдешь тут замуж, когда кругом одни крокодилы.

Я смотрю на них — набычившегося Юлиана, демонстративно спокойную Ольгу и вижу, как они похожи. Несмотря на то, что они максимально разные, в них есть что-то неуловимо общее. Видно, что они и правда семья. Даже не были семьей, а все еще.

Ольга так же открыто изучает меня: оглядывает мой свитер, мои руки, мои волосы. Я чувствую под ее взглядом каждый лишний килограмм, каждую складку жира. Оценивающий взгляд как будто навешивает ценники на вещи на мне — становится стыдно за дешевую цепочку с жемчужинкой, оправленной в мельхиор и бабушкины золотые сережки.

Еда встает комом в горле. Хочется плакать и куда-нибудь деться.

Я приподнимаюсь, но Юл кладет руку мне на плечо, собирается что-то сказать…

У него звонит телефон. Я падаю обратно на диванчик и снова встречаюсь со злым взглядом Ольги.

Как обычно, через неделю мне в голову обязательно придут и остроумные подколы, и резкие ответы. Но сейчас я натуральная овца.

Как, впрочем, и всю жизнь.

Моргаю, слушаю как сквозь вату, что Юлиан встревоженно что-то переспрашивает про пожар на старых линиях завода, обещает немедленно прибыть.

Ольга переводит взгляд на него, и я облегченно вздыхаю, лишенная его лазерной проницательности. Она успокаивает Юла, рассказывает, что вот только что была на заводе, и пустяковый пожар действительно был, но его давно потушили, а ему позвонили с опозданием. Юлиан не успокаивается, она продолжает пересказывать заводские новости, упоминает ворох имен, которые важны для него, и завод важен, это видно. Его жизнь, другая жизнь.

У меня есть время прийти в себя и подумать.

Что ничего страшного не случилось, я просто ненадолго увлеклась.

Кстати, мне никто ничего не обещал. Свидание, видимо, секс, да и все.

Даже представить себе странно, как бы я могла смотреться женой такого человека. Ольга, наверное, с ума сошла, если даже на секунду это вообразила.

Я чуть не рассмеялась вслух.

Вот в ней видна порода и привычка. Четкие и злые границы, без которых, наверное, в большом бизнесе никак. Откусит голову и дальше пойдет.

Я из другого теста. Видно же, что эти люди привыкли к совсем другим задачам.

Ольга совершенно была права, даже странно, что я так резко отреагировала. Но падение с высоты всегда немного больно. Все случилось очень вовремя, хоть благодари.

У меня своя ниша, у него своя. Возраст, должность, жены, сын. Мне просто нечего принести в наш союз со своей стороны.

Я успокоилась, вернулась в свое обычное расположение духа.

Стоило вообще так нервничать, он мне никогда не нравился особо. Конечно, такие деньги не заработаешь, если не умеешь общаться с людьми, вот и я поддалась обаянию Юлиана.

Выдохнула и потянулась налить себе что-нибудь. В кувшине на столе был то ли сбитень, то ли мед, я не углублялась. Надеюсь, он алкогольный.

— Может водочки? — демонстративно сочувственно спросила Ольга.

— Не пью.

— И отлично. А с нашими нервами иначе нельзя, — она откинулась на стуле и сделала жест официанту.

Увидела мое настороженное лицо и даже рассмеялась:

— Нет, я не буду вас добивать его алкоголизмом, ничего подобного нет. Я вижу, вы разумная девушка. Мне очень вас жаль, но вы, вроде бы, не успели в него влюбиться. Возможно, я перегнула насчет ума.

— Так, все, — Юлиан встал, нависнув грозовой тучей над столом. — Ольга, давай. Тебе пора.

— Я пообедать пришла, и еще не закончила, — официант уже нес ей маленький графин с рюмкой.

— Хорошо. Сонь? — Юлиан протянул мне руку, но я помотала головой.

— Думаю, прогулка закончилась, — я закусила нижнюю губу. — Спасибо за интересный вечер.

— Ладно, Сонь, давай я тебя отвезу, — он начал выбираться из-за стола.

— Нет, я сама, — хотела первой уйти, но теперь поздно. — Помнишь, о чем мы говорили, и что ты мне обещал?

Юл резко помрачнел:

— Ну отвезти-то…

— Сама доберусь, спасибо. У меня карта есть, найду метро, — я бодро помахала телефоном и вышла из-за стола с другой стороны. Гораздо ближе к двери. Вот бы сейчас побежать изо всех сил, не догонят ведь… Но взрослые люди так не делают.

— Давай тебя мой водитель отвезет домой? — включилась Ольга, салютуя рюмкой. — А я с Юлием пока пообщаюсь. — А то там метро, автобусы, ты нервная, мало ли что.

И это лучшее, что она могла для меня сделать!

Я была ей так благодарна, что не смогла выдавить из себя даже спасибо.

С&Ю

— Сплюшка, послушай…

— Меня зовут Соня. Пожалуйста, сделай, как мы договаривались. Оставь меня в покое. Я понимаю, что ты можешь просто проигнорировать то, что я говорю. Можешь продолжать преследовать меня, слать цветы и приходить домой. Ты можешь, в конце концов, меня даже убить, и тебе ничего не будет с твоими деньгами и возможностями. Но тогда скажи уж прямо, что ты такой человек, чтобы я не сомневалась больше.

— Кхм… Да, я понял тебя. Оставлю.

Внутри закипал коктейль из ярости, разочарования, усталости, непонимания.

Соня попросту сбежала. Отделалась напоминанием про мое обещание и не захотела даже разговаривать.

Ольга включила свою непробиваемость. Спокойно ела и на вопросы отвечала все то же самое — женская солидарность, портишь жизнь девушке, ах, какой плохой Юлиан.

Когда она вот так уходила в отказ, все было бесполезно. Можно было говорить, орать, даже бить — ноль эффекта. Закукливалась в титановое яйцо — ни разбить, ни поцарапать.

Однажды она реально довела меня таким поведением до того, что я влепил ей пощечину.

Просто отказывалась говорить, куда делась совсем не маленькая для нас на тот момент сумма. «Не знаю», «потеряла, наверное», «не было никаких денег», «на что-то потратила» — не меняя интонации и даже не стараясь, чтобы звучало правдоподобно.

Идеальный партизан-тролль.

После удара посмотрела на меня с таким презрением, что до сих пор при воспоминании об этом окатывает кипятком стыда и морозит ощущением собственного ничтожества.

Лет через десять только случайно узнал от Влада, что в тот день на площадь приехал луна-парк. Моему четырехлетнему сыну до одури хотелось покататься на разноцветных лошадках, на сверкающих огнями каруселях, попробовать на вкус бело-розовые облака сахарной ваты. Ему казалось, что она должна быть похожа на ряженку, которую он любил.

Но она оказалась еще лучше.

«Мама отвела меня туда и разрешила покататься на всех аттракционах, куда меня пустили, и даже пострелять в тире, хотя я ничего не выиграл. А петушков на палочке мы купили целый ворох, и потом она давала мне их, когда я не хотел идти в детский сад».

Я хорошо помнил тот луна-парк, такой яркий, куда ярче аттракционов моего детства, и то ощущение бессилия от невозможности порадовать сына. Я уже учился в институте, денег у нас не было совсем. Скрепя сердце я ждал, когда Влад попросится на карусель и был готов долго-долго объяснять, почему можно только на одну. Но он почему-то так и не попросился. Стало понятно, почему.

Хотя с той поры мне больше в голову не приходило поднимать на Ольгу руку, это не значит, что ее манера закукливаться не приводила меня в ярость.

Но и Соня выбесила меня не меньше.

Такие разные женщины, и так обе довели, что даже разбираться не стал. Дошел до машины, сел и покатил прямо домой. Не в квартиру, а к себе домой, в свою берлогу.

Где в мастерской ждет заброшенное кресло из сосны, готовое послушно откликнуться теплым ароматом на первое прикосновение резца.