— Толстая… — бормочу я, нелогично прячась у него на груди.

Ну, а что он меня приучил к тому, что всегда утешит? Сам виноват.

— Будь я чуточку менее уверен в себе, я бы сейчас собрался и ушел доживать свой век в монастырь. Раз женщина, которую я хочу, и делаю все, чтобы она меня захотела тоже, вдруг начинает думать в постели о такой ерунде. Но я упрямый… — сообщает он мне и уже без всяких осторожных нежностей стаскивает мою блузку, джинсы, одним ловким движением расстегивает бюстгальтер — даже я вожусь дольше!

Сотни женщин… еще бы не научиться с таким послужным списком.

Вообще-то я не люблю мужчин с богатым опытом. Когда мне было около двадцати, а мужчинам моим ненамного больше, секс был отличным. А чем дальше, тем опытнее мне доставались любовники, и тем хуже были постельные забавы.

Один раз попался ловелас — тоже с несколькими сотнями, и он был чудовищно скучен.

Я как-то подумала и сделала вывод, что опытные мужчины просто находят удачную тактику и начинают применять ее на всех подряд. Это логично и стоит меньше усилий. Теряется, конечно, какое-то волшебство, но в среднем выходит неплохо, так зачем что-то менять?

Поэтому я не жду от Юла особых чудес.

Очень зря.

Кажется, я нашел секрет Сплюшки.

Она не должна успеть испугаться.

У нее такая нежная тонкая кожа, особенно на запястьях, такие маленькие пальчики, которые хочется облизывать по одному, такая нереально мягкая грудь — хочется остановиться, подождать, насладиться моментом, испробовать до конца.

Но я уже понял: стоит перестать ее удивлять, чуть-чуть притормозить с интенсивностью ощущений, как из ее глаз исчезает поволока, и она смотрит на меня попеременно то с ужасом, то виновато. Шутки шутками, но она — вызов. Ее надо завоевывать каждую секунду, не расслабляться, вообще не думать о себе.

Зато награда так сладка…

Веду пальцами по внутренней стороне руки — и у нее срывается дыхание.

Выманиваю язык из ее рта, затягиваю в долгий поцелуй — и она требовательно тянется губами за мной, когда он кончается.

Сжимаю губами ее розовый сосок, обвожу языком по кругу — и она непроизвольно стискивает бедра.

Кладу пальцы ей между ног, нежно раздвигая складочки — она уже стонет.

Мне совершенно сносят башню изгибы ее тела: мягкая линия груди, текучая, изменчивая, переход к талии, по которому моя ладонь проводит еще и еще, потому что ощущение такое манящее, что я рискую завоеванным преимуществом ради еще одного раза, круглый живот, который терпит только поцелуи — от касаний рук Соня просыпается и начинает зажиматься.

Мне некогда даже раздеться — передо мной самая мягкая, сладкая и манящая женщина, и тратить драгоценные секунды даже на то, чтобы стянуть футболку, кажется преступлением. Все успеется, пока я еще не насытился ее нежной кожей, теплой и гладкой, ее поцелуями, что становятся все смелее, запахом ее волос. Тем, как она льнет ко мне, как подается навстречу пальцам, размазывающим ее влагу по внутренней стороне бедер. Дразню ее, не иду дальше, путешествую вдали от цели, хочу заставить умолять. Но она только кусает губы и дрожит от моих касаний.

Заглядываю в ореховые глаза, затуманенные удовольствием, и не могу не поддаться минутке самодовольства — Соня часто дышит, то и дело облизывая пересохшие губы — или их облизываю я. На ее щеках румянец, глаза блестят, волосы растрепались. И она уже не замирает испуганным зайцем в свете фар, не сжимается — все чаще встречает новые и новые касания со стоном нетерпения. И это все — только начало…

Хотя ее тело все целиком говорит, нет, орет мне «Да!», я не могу не замереть, чтобы спросить:

— Ты… хочешь?

Слишком у нас была непростая история.

Вместо ответа она царапает мою грудь короткими ногтями, пытаясь подхватить ткань футболки — тянет ее вверх, стаскивая с меня, но ей не хватает длины рук, так что приходится помочь и избавиться от нее самому.

Маленькие нежные пальцы ложатся мне на плечи, Соня смотрит распахнутыми глазами, гладит меня по рукам, по груди, словно ласкает пони, подаренного на десятый день рождения. И столько же восхищения в глазах.

Перекатываюсь так, чтобы оказаться над ней, опираюсь на локти и опускаюсь ровно настолько, чтобы коснуться ее губ. И снова выпрямляю руки. Мне нравится это упражнение, включу его в тренировку.

Она проводит рукой по моей голове — там уже что-то отросло, забыл побриться со всеми этими делами — и улыбается. Ах ты, маленькая зараза!

Нахожу ее губы и заставляю на следующие пять минут забыть и о пони, и о моей лысине, только выгнуться так, что твердые соски касаются моей груди.

Моя девочка.

Моя женщина.

Моя.

Соня гладит ладошками меня по груди, спускается на живот, и я прикрываю глаза от удовольствия.

Но вот когда она начинает расстегивать джинсы, становится нелегко. У меня такой стояк, что натянутая ткань чуть не лопается. Пояс еще поддается, а пуговицы уже нет. Тем более, когда я чувствую ее копошащиеся там ручки, ситуация становится еще критичнее.

Выдыхаю, ловлю пальчики и целую их. Дай мне самому, маленькая.

— Но я хочу… — жалуется Соня.

Что мне остается, кроме как улыбаться?

— Сейчас все будет, — обещаю ей.

Вдыхаю, выдыхаю, проклинаю ширинки на пуговицах и цивильную одежду. Когда несколько лет ходишь исключительно в спортивном, забываешь о некоторых особенностях. Пока я вожусь, одной рукой удерживая свой вес над Соней, она вообще не помогает. Наоборот — пользуется ситуацией и берет инициативу в свои руки. Пока ее губы только оставляют дорожку поцелуев от моей шеи до живота, я еще терплю, но когда наглый язычок касается низа живота, а руки скользят по моей спине, я понимаю, что рискую взорваться прямо сейчас.

Приходится поторопиться с пуговицами. Побежденные джинсы я стаскиваю со сверхзвуковой скоростью. Ловлю шаловливые пальчики, сплетаю их со своими и опускаюсь на Соню сверху, все еще удерживая большую часть веса на руках — но мне так хочется почувствовать ее всей кожей.

Освобожденный член трется о ее влажное междуножие, и внизу живота нарастает томительная боль, жажда, желание. Потираюсь головкой о сочащийся влагой вход, дразня уже не сколько Соню, сколько себя.

Сознательно не тороплюсь.

Так мучительно долго я этого ждал, что каждая следующая секунда промедления доставляет какое-то мазохистское удовольствие.

Черт! Резинки!

Чуть не забыл, кретин.

Добровольное промедление оборачивается принудительным. Чуть не рычу, тянусь к ящику тумбочки и вслепую пытаюсь нашарить пакетик. Вот прошли времена, когда ящики были забиты под завязку, а зря…

Разрываю упаковку зубами, и тут нежная скромная Соня перехватывает у меня презерватив и ее пальчики ныряют вниз, нащупывая мой чуть не звенящий от напряжения член.

— Ой! — говорит она, раскатывая латекс до конца. — Ого!

Что ж, можно считать, что разговор, везде ли я такой большой, в какой-то степени все же состоялся.

Мы смотрим друг другу в глаза, я кладу ладонь на ее затылок, прижимаюсь к губам и вхожу внутрь почти на всю длину, но медленно, медленно, медленно. Позвоночник словно прошивает горячая игла. В последнюю секунду не выдерживаю и резко толкаюсь до конца — мы стонем одновременно. Она такая мокрая внутри, такая горячая, такая шелковая. Застываю ненадолго, чтобы не кончить сию же секунду.

Нет, я достаточно накосячил с Соней, еще только не хватало разочаровать ее в самый ответственный момент. Когда напряжение немного отпускает, начинаю двигаться, но тут же вновь становится не до наслаждения завоеванной крепостью. Приходится балансировать на грани разрядки, отвлекая себя всеми возможными способами. Но каждое движение Сони — цепляется ли она пальцами за мои плечи, обхватывает ли ногами за пояс, вжимается ли в грудь своей невозможно мягкой грудью — приводит меня на грань. Сжимаю зубы, ловлю ритм, при котором моя Сплюшка начинает дышать чаще и прикусывать губы отчаянней, и остаюсь в нем.