— Мистер Пельц, — обратился к юноше метрдотель, — вам просили это передать от сэра Эдварда. — И протянул ему конверт с вензелем.
«Я уже брежу?» — спросил себя Стивен. Затем пропел зачем-то вспомнившуюся из российского детства песенку: «Рыжий-пыжий-конопатый убил дедушку лопатой…». Потом в голову пришли слова Джима, что должна возникнуть критическая масса, когда может пойти цепная реакция, и нужно находиться рядом, чтобы подтолкнуть. Тут он заметил, что юноша с девушкой выходят из отеля к ожидающей их машине.
— Мистер Пельц! — бросился Стивен к ним. — Майкл Пельц?
Юноша обернулся, приятно улыбнувшись.
— Я — Пельц, но не Майкл, — сказал он. — Я — Джозеф. А вы знаете моего отца? Все говорят, что мы очень похожи…
— Я с ним знаком и незнаком, — медленно проговорил Стивен и, понимая, что юная пара сейчас вежливо распрощается и уйдет, выпалил: — Видите ли, я — следователь от ФБР Стивен Киршон. Мы сейчас по поручению Верховного суда США проводим дознание в связи с прошением убийцы Дэна Леклесса о досрочном освобождении. Этот убийца, Кевин Кэрриган, был знаком с неким Вейном, они оба состояли в нью-йоркском фан-клубе «Спайдерс». Так вот: Вейна почему-то убили здесь, в Ливерпуле…
— А при чем здесь мой отец? — недоуменно спросил Джозеф.
— Ах, да! К убийству, конечно же, не при чем! Но он был в это время в Ливерпуле и лично перевез тело Вейна в США для захоронения. И за свой счет…
— Ай да папа! — воскликнул юноша. — Ну правильно: он ведь тоже фанат «Спайдерс», он во имя этого и сейчас что угодно готов сделать. Интересная история, мистер…
— Киршон…
— Замечательная история… А знаете что? Мы завтра вечером приглашены к сэру Эдварду Милштейну… Знаете, кто это?… — Стивен кивнул. — Пойдемте с нами? Ему это будет очень интересно. А к тому же дознание в связи с возможным помилованием… Он сейчас все, что связано со «Спайдерс», собирает по крупицам. Пойдемте обязательно!..
— Не знаю, удобно ли? — картинно замялся Стивен. — Это же — не Америка, а традиционная Англия. К тому же сэр Эдвард Милштейн…
— Да что вы! Даже очень удобно! Ну, хотите, я ему позвоню, чтобы он вас официально пригласил? Вы ведь остановились в нашем отеле, не так ли?…
Молодые уехали, а Стивен скоренько побежал к себе в номер, чтобы успеть застать на работе Майлса.
— Хорошо, что ты позвонил! — обрадовался Пол. — Я, наверное, из ревности проявил себя негостеприимным хозяином, даже рюмку виски не предложил. Давай я за тобой заеду, посидим где-нибудь в баре?
— Буду рад. Но у меня к тебе просьба: не одолжишь ли смокинг на завтра? А то понимаешь, приглашают к сэру Эдварду…
Пол рассмеялся: «Мой смокинг?! Представляю тебя в нем… Ладно, по дороге заеду к зятю — он вроде бы одной с тобой комплекции».
Еще один звонок Стивен сделал Джиму Маккензи. Тот только пришел на работу и был в хорошем настроении.
— Да можешь не торопиться, — сказал он Стивену. — Погуляй по Ливерпулю, зайди в музей, если тебе это интересно. Чем ты хуже Вейна?
— Я пока даже лучше, — пошутил Стивен.
— ОК. Жду тебя послезавтра.
Стивен и не сомневался, что приглашение от сэра Эдварда он получит — тому просто некуда было деваться. Так оно и случилось поутру.
А весь этот день Стивен, действительно, гулял по городу. И это ему нравилось, несмотря на слякоть и промозглый ветерок. Что-то здесь напоминало ему город его детства Ленинград — Петербург, как теперь называли. Стивен не мог понять — что. Совсем другие, хотя такие же старые, даже постарше, дома, отнюдь не прямые улицы. Вроде бы погода схожая, а краски другие. Ленинград, совсем без реклам в его советские еще годы, был (или это детское восприятие?) по-столичному наряднее английского провинциального Ливерпуля. Но Стивен видел нечто неуловимо общее.
Наверное, то, думалось ему, что оба города одинаково смотрят в холодное, бесстрастное море и оба одинаково загружены работой. Причем — не офисной, чаще — тяжелой, фабрично-заводской. Люди в таких городах, обычно, не суетливы, не толкаются, не столь стремятся обойти друг друга на поворотах, перехватить чужое. Отношения здесь ровнее, прямее, честнее.
Но в какие-то периоды горожане вдруг видят, что их незаслуженно обделили, что впереди оказываются люди, социумы, города, отнюдь не превосходящие их ни мастерством, ни талантом, ни добросовестностью. И тогда у них есть море — чтобы уйти из повседневности и заработать побольше на свои удовольствия. У них есть море — чтобы обдумать, как уйти из повседневности и поднять паруса своего таланта и мастерства. У них есть море — чтобы уйти из повседневности и научиться у него бунтовать и смывать с суши залежалый, черствый песок. В таких городах, думал Стивен, чаще всего и появляются великие путешественники и пираты, поэты и музыканты, бизнесмены, в таких чаще всего и зарождаются революции — культурные, социальные, технологические.
Он намеревался зайти в музей «Спайдерс», но передумал в последний момент. Следствию это не помогло бы, а «Паукам» он предпочитал нигде, кроме России, не нужную питерскую группу, чье название — ДДТ — могло разве что напомнить миру о давно запрещенном ООН химическом соединении — инсектициде, между прочим.
Но в музей он все-таки попал, когда вместе с Джозефом Пельцем и его подружкой Дорис приехал в дом сэра Эдварда. Сразу в холле его встретили огромные портреты великой четверки, еще совсем молодых. Под портретами — их первые гитары. Один портрет — в траурной раме. Очень тихо звучала их музыка, и вдоль лестницы, по которой они поднимались, также висело бесчисленное множество фотографий былых подопечных хозяина дома.
Сам он встретил гостей исключительно радушно. Не успел дворецкий объявить их имена, как с удивительной для 75-80-летнего старика проворностью сэр Эдвард подбежал к ним, обнял Джозефа, объявив его копией деда, с которым он познакомился здесь, в Ливерпуле, перед высадкой в Нормандии. Дорис он сообщил, что, по-видимому, у всех Пельцев отменный вкус, а Стивену напыщенно сказал нечто вроде того, что рад засвидетельствовать свое почтение американской Фемиде, продолжающей столь скрупулезно исследовать дело об убийстве столь дорогого ему Дэна. Был он лыс и коренаст, и необычно для белых обитателей британских островов смугл, на лице ярко горели черные глаза, умевшие, как понял Стивен, включать и диафрагму, и глубину резкости. «Ну, мы еще поговорим», — бросил сэр Эдвард и устремился встречать новых гостей.
В зале уже было человек тридцать. Они кучковались у экспонатов из жизни хозяина в шоу-бизнесе, их обносили напитками и легкими закусками.
— Кажется, нас пригласили вместе пообедать… — сказал Стивен Джозефу.
— О да, я уже знаю, — улыбнулся Джозеф, — у сэра Эдварда всегда по пятницам большой обед. В основном — с людьми из шоу-бизнеса. Вот видите брюнетку в розовом платье? Это — Мина Сорди, она победила в этом году на фестивале в Венеции. А рядом с ней Берт Блэкпул — крутой джазист, трубач. Мы их в Америке и не слышим, но они есть, и они — мировой уровень.
— А как, извините, вы о них знаете? Вы тоже работаете в шоу-бизнесе?
— Пока нет. Но буду. Мой дедушка — известный продюсер, и прапрадедушка… Вы, наверное, знаете — «Стар Девелопмент», это их компания.
— Я слышал это имя. Но, честно говоря, я очень далек от этого мира. Вы, как говорится, все это впитывали с молоком матери, а я в эти годы познавал совсем другие истины в совсем другой стране.
— Да, есть легкий акцент. Откуда вы?
— Из России. Вот тамошних интертейнеров вы, наверняка, не знаете.
— Ну, почему же… Ростропович, Спиваков, Эйфман…
— Э, это классика. С ней все понятно. А вот джаз, поп, рок?…
— Надо подумать… — сказал Джозеф и неожиданно произнес: «Пугачева, ДДТ…».
«Ай да мальчик!» — поразился в душе Стивен и даже умилился.
— …Они — великие мастера, — продолжил Джозеф.
— Но вряд ли многие еще в Америке кроме вас, об этом знают, — оправился от удивления Стивен.
— Потому-то я сюда и приехал! — с жаром заговорил Джозеф. — Британия — понятно, тоже англоязычная страна, но на ее сцене находят место и французы, и итальянцы, и голландцы, и русские. У них огромный опыт их продюсирования. И еще у них колоссальный опыт завоевания Америки. Сколько групп, театров, актеров смогли они представить в США! И как представить! А сейчас, вы знаете, глобализируется не только экономика. Искусство — тоже. И мне бы хотелось в этом участвовать…
