— Ты не видишь, что происходит?! — возмутился Артур. — Я скажу тебе, что происходит. Загляни в «Балл-рум», когда там выступает какая-нибудь, даже смурная группа, — яблоку негде упасть. Кто там? Пацанва, моложе тебя. Они теперь растут с этими, понимаешь, с этими дурняками, а не со «Спайдерс», которые уже не существуют. И для них не существуют. Посмотри, кто члены нашего клуба, кто к нам приходит — хорошо, если тридцатилетние… Старше… Да, именно те, которые под них попали, когда им было 16–17, не шесть-семь, как тебе. Они знают «Спайдерс», они любят «Спайдерс», у них эта любовь с первых прыщей, «косяков» и поцелуйчиков. Но им за тридцать, у них семьи и работа, они уже не могут быть фанатами. Настоящих фанатов вообще мало, больше косят под это дело. Но нет уже «Спайдерс», давно нет — и игра закончена. И вся пацанва слушает белиберду, к ней их приучили. Музыка, настоящая музыка умерла вместе со «Спайдерс».

— И что, больше не возродится? — спросил Руперт.

— А как она возродится? Нужно, чтобы появились новые «Спайдерс», а такие появляются раз в тысячу лет.

— Я имею в виду, может, люди пресытятся всем этим и снова захотят слушать «Спайдерс»…

— Никаких шансов! Шоу-бизнес никогда и ничего публике не навязывает, он выдает ей то, что она хочет видеть и слышать, то, что она знает. А она уже не знает «Спайдерс». Нет такой группы, умерла.

— Может, Леклесс вернется, — осторожно предположил Кевин.

— Ты знаешь, что не вернется! — жестко сказал Артур, глядя ему в глаза. И Кевин почувствовал, как охватывает его прежняя тоска и хочется плакать навзрыд.

— А если даже случится чудо: вот они вместе, вся четверка… Ну и что! Что теперь они вместе могут сделать лучше, чем было? Да ничего! Они оторвали юность от зрелости, они себя разорвали, свой организм. И уже не срастется.

— И что теперь будет? — спросил Кевин.

— А ничего не будет, — буднично сказал Артур. — Разве что мы закроем клуб. Никто и не заметит.

— Но ведь можно что-то сделать, чтобы вернуть «Спайдерс» популярность.

— Мы только этим и занимались два года. Результат известен. Поймите вы, нужны огромные деньги, усилия тысяч людей, чтобы хотя бы вернуть их песни на первые строчки «Биллборда». Или… — Артур задумался, — должно произойти что-то экстраординарное… Марсиане прилетели и заявили, что, кроме «Спайдерс», ничего слушать не хотят… Закроете клуб, — бросил он напоследок и ушел.

— А может, пойти и прикончить Леклесса? — предложил, когда они остались одни, Руперт. — Представляешь шумиху в медиа?! Будут заново катать все их ролики, транслировать все их песни!..

Потрясенные этой внезапной мыслью, Кевин и Руперт так и просидели остаток ночи за столиком, на полном серьезе обсуждая возможность прикончить Леклесса.

И буквально через день Руперт вытащил Кевина в задымленный марихуаной туалет: «Смотри, что у меня есть! — и достал из-за спины пистолет. — Представляешь, купил у одного черного всего за полсотни баксов».

А дальше все как-то само покатилось в одну сторону. Кевин был уверен, что Руперт прав, что громкое убийство Леклесса — единственный вариант, и тот в конце концов это заслужил. Но он не хотел, он боялся убивать. Однако каждый день рядом с ним был Руперт со все новыми планами нападения.

«Важно обмануть его охрану, — убеждал он. — Лучше всего, если ты пристанешь к нему с просьбой подписать старый «спайдеровский» диск. Он разозлится, охрана накинется на тебя, а я в это время его пристрелю».

Еще через день Артур собрал правление и заявил, что жить клубу осталось неделю, платить за рент нечем. И все, к потрясению Кевина, восприняли это спокойно, никто не предложил свои деньги, никто даже не сказал, что можно как-то попытаться их найти. Артур попросил Руперта и Кевина помочь снять фотографии, упаковать оборудование, разобрать столы.

— И куда все это денется? — спросил Кевин. И Артур показал «Дейли ньюс» с объявлением о распродаже. «В связи с выходом из бизнеса…» — эта строчка почему-то тяжело придавила Кевина. И уж совсем невмоготу ему было, когда вместе с Артуром и Рупертом продавал вещи клуба, и никто не хотел платить больше 5 долларов за великий альбом «Большое яблоко»…

Все эти дни и ночи Кевин провел в клубе. Он не мог спать, он включал на полную громкость записи «Спайдерс» и слушал их, плача и смеясь. Никто не мешал ему это делать. Ребята, понимая его состояние, давали ему «марочки», но те не приносили ни радости, ни успокоения. Он знал, что все рухнуло и уже никто на свете ему не поможет.

После распродажи Артур уехал, а Кевин и Руперт остались одни в пустом клубе. Он был смертельно пуст. Руперт скрутил себе «косяк», дал Кевину ЛСД. Они молча сидели на полу, прислонившись к стене.

— Все, — сказал Руперт. — Похоронили…

— Нет, не все! — взорвался Кевин. — Теперь мы пристрелим этого сукиного сына! Идем, он скоро должен вернуться с концерта!

— Нет, — сокрушенно ответил Руперт, — у меня не получится. Я узнал, что моя подружка беременна, и я не хочу, чтобы мой сын рос без отца…

И словно вспышка ослепила Кевина, тело потрясла дрожь безумной злобы, а голове все четыре голоса «Спайдерс» прокричали свое «Help!»

— Тогда дай мне пистолет. Я кончу его без тебя! — потребовал он.

Рупер молча отдал пистолет, и Кевин выбежал на улицу.

Странно, но он хорошо контролировал себя. Не спеша, добрался до Вест-сайда и устроился на скамеечке напротив дома Леклесса. Ему повезло: ждать долго не пришлось. Примерно через полчаса Леклесс приехал в лимузине и, сопровождаемый охранником, пошел домой, а Кевин вышел им навстречу. Как только они разминулись, Кевин выхватил пистолет и окликнул Леклесса… Последнее, что увидел Леклесс, — свои же очки, смотрящие на него взглядом раненого зверя. Охранник бросился к упавшему Леклессу, а Кевин, тупо стоял рядом, опустив пистолет, пока полицейские не скрутили ему руки.

Его привезли в 14-й участок. И когда следователь спросил, знает ли он, кого убил, ответил: «Знаю. Дэна Леклесса».

— Во время следствия и на суде ты говорил, у кого взял пистолет? — спросил Стивен.

— Я сказал, что купил случайно у одного черного.

— Почему не заложил Вейна?

— У него должен был родиться ребенок. И тогда для меня не имело значения, откуда взялся этот пистолет.

— А теперь, значит, имеет…

— Да, я думаю, что Руперт и Артур меня подставили. Они сделали из меня убийцу.

— Зачем?

— Не знаю. Этого я не знаю…

— А ты все это время пробовал связаться с Вейном? Он тебя навещал? — испытывающе посмотрел Стивен на Кэрригана.

— Я пробовал. Просил маму его найти, но он уехал, исчез куда-то. Наверное, испугался.

— ОК, — мягко посадив брови, сказал Стивен и закрыл блокнот. — Думаю, мы еще встретимся.

Анна принесла чашечку «кастрированного», без кофеина, кофе и маленький эклер. Брезгливо посмотрев на это убожество, Гарри подумал: «А не спуститься ли сегодня вниз, поиграть чуток в покер?» Уже решив было порадовать казино, он обвел взглядом сверкающую панораму Вегаса и увидел на огромном экране перед «Беладжио» — Ее, эту дуру, эту глупую его страсть. Платиновые волосы, словно уложенные ветром, сладко полуприкрытые глаза, губы, словно всегда готовые целовать, рвущаяся из платья, будто раскрывающийся бутон, белая грудь. Самая белая женщина Америки…

Боже, как он Ее любил! Господи, как он Ее ненавидел, как презирал! И наверное, никто не знал Ее, Мелинду Монтрей, лучше, чем он, Гарри Пельц. Ни оба ее мужа, ни ее любовники, ни сотни придурков, которым она отдавалась, как веселая кукла, через час забывая, что ее трахали, ни даже Мо Плоткин, к которому она ездила исповедоваться, вместо священника.

Вся семья им гордилась. И старшие братья, побывавшие в бутлегерах, и средний — менеджер в индейском казино, и сестра, кривоногая и рябая домохозяйка, и еще трое, определившиеся кто в таксисты, кто на стройку. Еще бы: Гершл стал студентом Беркли! Он — первый в семье, кто будет респектабельным господином. Гордилась мама. Вот только отец не дожил… Он умер от рака печени. Тяжело умирал, балансируя между болью и наркотиками. Гершл с мамой навестили его буквально за несколько часов до смерти. Отец словно выглянул из пропасти своим единственным глазом, молча смотрел на Этель и сына, а потом произнес на идиш: «Я истерся, как подошва». Так и сказал: «Их обзех ойсгерибн ви азойил…»