Всех пригласили в соседний зал к столу. И стол этот у рыцаря Эдварда Милштейна, к немалому увеселению Стивена, оказался… круглым. Когда все расселись, хозяин церемонно представил всех обществу, сказав, что многие здесь знают друг друга, а многие — и нет. Уж этого Стивен никак не ожидал, а когда было названо его имя и сказано, что он представляет американское ФБР, даже покраснел. Это внесло некоторое оживление. Все моментально заинтересовались, почему в их компании оказался агент ФБР. Пришлось солгать, что приехал в Ливерпуль в отпуск, потому как давний поклонник «Спайдерс». Интерес к нему, естественно, быстро погас.

Но когда обед закончился и все опять разобрались по группкам, к Стивену подошел сэр Эдвард.

— Джозеф сказал, что вы здесь расследуете обстоятельства убийства некоего парня, фана «Спайдерс», и у вас есть какие-то вопросы ко мне…

— Только в плане того, что парень этот был приятелем отца Джозефа, а тот проживал в это время в вашем доме.

— Да, я помню эту историю. Мы с Майклом вернулись из Лондона, где находились два дня, и в тот же вечер Майкл, придя домой, сообщил, что был на допросе в полиции по поводу убийства своего приятеля. Я тогда еще посетовал, что он не воспользовался моим адвокатом… Но, кажется, тогда все просто разрешилось, не так ли? Какие же у вас теперь вопросы?

— Если помните, Майкл увез в США тело убитого…

— Да-да, мой работник еще помогал ему с отправкой…

— А вы не помните: доверенность родственников о передаче ему тела он получил по почте или кто-то специально с ней приехал?

— Какое это могло для меня иметь значение. Понятия не имею. Спросите у Майкла, он-то помнит… У вас есть еще вопросы?

— Разве что один. Почему Майкл, приехав с другом, поселился у вас, а друг — в гостинице?

— Потому что я приглашал только Майкла с невестой, но отнюдь не неизвестного мне его приятеля, — с вызовом ответил сэр Эдвард, давая понять, что Стивен тоже — случайный гость. — И у меня к вам вопрос. Отчего это расследование через 20 лет?

— Это чистая формальность, — ответил Стивен. — Дело в том, что Кэрриган, убийца Леклесса, использовал свое право попросить помилование и указал в качестве смягчающего вину обстоятельства, что его к убийству подтолкнул тот самый парень, побывавший здесь с Майклом Пельцем. Вероятно — придумал. Но нужно расследовать, прежде чем это попало в прессу. Дело-то громкое.

— Ну, дай Бог. Надеюсь, этот ублюдок сдохнет все-таки в тюрьме.

У Стивена были проблемы с самолетом. Но в субботу вечером, через Шеннон, он все-таки прилетел в Вашингтон. Позвонил Маккензи на сотовый.

— А, привет! — обрадовался Джим. — С приездом! Что-нибудь новенькое?

— Да есть кое-что. Давай встретимся, я все расскажу.

— Стоп! Что значит встретимся? Сегодня суббота. У меня, что, семьи нет, детей? Или ты думаешь, на этом тухлом деле жизнь закончилась? Встретимся в понедельник, в 9 а. м… Постой, что я говорю? Во вторник…

— Почему во вторник?

— А ты не знаешь? Ну тебе-то я сообщу на всякий случай: в понедельник — Рождество… Отдыхай.

«Рождество — так Рождество», — решил Стивен и отправился «Амтраком» в Нью-Йорк. Дома его встретили жена Инна, дочь Сандра и пес Бахус. Сразу все повисли на нем, а пес еще умудрялся отталкивать мокрым носом соперников.

Так получилось, что жену и собаку Стивен обрел одновременно. Вызвал его однажды Фрэнк Марлоу и, боднув ежиком воздух, сообщил, что мэрия состоит из идиотов, а потому, вместо того, чтобы ловить преступников, Стивену придется на три дня стать учителем в школе.

«Очень даже нам повезло, что ты — русский, — сказал Фрэнк. — Пойдешь в школу, которая на четверть состоит из твоих соотечественников, и будешь им внушать по-свойски, как нехорошо встречаться с драг-дилерами и курить травку».

Школа называлась Стайверсон, учились там собранные со всего Нью-Йорка записные отличники. А то, что среди них так много было детей иммигрантов из России, объяснялось, скорее всего, тем, что, во-первых, детям этим довелось поучиться там, где программа обгоняет американскую, минимум, на два года, а, во-вторых, в семьях русских евреев всегда был культ учебы — как условие самосохранения и самоутверждения среди тамошнего антисемитизма. Глупо было этим детишкам, проводящим по 10 часов за учебниками, чего-то такое внушать о вреде наркотиков, но воля уходившего в небытие мэра Динкинса распространялась на всех, и Киршона бросили на ее исполнение.

Там, в 11 классе и встретил Стивен свою сероглазую девочку в золоченных очках, мягко и застенчиво улыбающуюся полными влажными губами, с густой копной черных вьющихся волос. Совсем уже взрослую — с высокой грудью, с круглой, туго обтянутой джинсами попкой. Подняв девушку на уроке, Стивен спросил, как она будет реагировать, если к ней подойдет драг-дилер. На что она ответила: драг-дилер не может к ней подойти, мала вероятность. «Действительно, — подумал Стивен, — тому достаточно посмотреть на нее, чтобы не возникать». А после уроков он сам к ней подошел с вопросом, как она будет реагировать, если к ней подойдет переодетый полицейский. «Вы хотите спросить: узнала бы я в вас полицейского? Ни за что не узнала бы. Я бы подумала, что вы — драг-дилер, и ушла бы от вас подальше», — рассмеялась девушка, повторив его идиотские рекомендации.

— Что же теперь не уходите?

— Теперь-то я знаю, что вы — полицейский.

— И вас это не смущает?

— Нет, конечно, — продолжала смеяться девушка. — Парень вы — симпатичный и от драг-дилера можете защитить.

Так они и познакомились. И стали встречаться. Родители Инны Стивена ненавидели. Для них, еще не состоявшихся американцев и вэлферщиков, она была единственной надеждой на светлое будущее. Они спали и видели ее в Гарварде или Принстоне, а потом удачливым врачом или адвокатом. А вот для нее Стивен был единственной надеждой выбраться, наконец, из окружавшей ее беспросветной нищеты, из нескончаемой семейной депрессии. Может быть, она еще не любила его, но хотела выйти за него замуж как можно быстрее, и была рада, что первым университетом, согласившимся ее принять с полной стипендией, был Колумбийский. Это означало, что не уедет она от Стивена.

А для Стивена сразу не стало никого дороже Инны. Не так много лишнего времени на его работе, но каждый свободный час он стремился провести со своей сероглазой школьницей. Иной раз, улучив полчаса, он подъезжал к ее школе к концу занятий и следил, как она добирается до станции метро, любовался ее походкой, радовался, если она шла, улыбаясь. На выходные дни он придумывал экзотические экскурсии и, приезжая за Инной поутру, мрачно сдвигал брови и говорил заупокойным голосом: «А сегодня, девушка, вам предстоит увидеть нечто страшное — имения Лонг-Айленда».

— А что там такого страшного?

— Страшно то, что нам никогда не стать владельцами какого-нибудь из них.

Конечно, Инна любила своего «копа» — такого доброго, такого сильного, чуток нескладного, чуток лопоухого и сильно бровастого.

А все решилось, когда Стивен подарил Инне на день рождения щенка-лабрадора. Сидели они в кафе в Гринич-Вилледже, и Стивен вытащил из сумки некое крошечное существо и поставил на стол. Растерявшийся щенок, зажмурил глаза и, поковыляв по столу, опрокинул бокал с вином. Потом принюхался и стал вино лакать.

— Ну, это наш человек — любит выпить! — восхитился Стивен. — Назови его Бахусом.

Страшно обрадовшись поначалу щенку, Инна погрустнела: «А куда его девать-то?… Родители… Ты понимаешь…» И тогда Стивен протянул ей на своей большой ладони коробочку с бриллиантовым кольцом.

Через год у них родилась Сандра, которую уже взрослый пес принял вполне покровительственно и добровольно взял на себя обязанность развлекать ее, пока папа ловил бандитов, а мама грызла гранит юриспруденции.

А нынче Сандра уже хотит в школу, Инна работает в «Морган-Стэнли», а Бахус стал совсем солидным и мудрым, способным на бурную радость, только когда вся семья в сборе. Вот, как в этот день христианского праздника.