Но ничего необычного парень не видел. Лес, как лес. Пчёлы, как пчёлы.

— Мёд, как мёд, — передразнил его Сытин. — Ладно, Ильюха! Молодец, что за отцовский дом вступился, не струсил. Марья! Князь у тебя покупает дом. Вот, держи!

Сытин протянул женщине две золотые монеты.

— Лошадь и телега тоже теперь ваши. Тем более что в телегу ваше барахло погружено. Поезжайте сейчас в Лопухинку, утра не ждите. Михей вас проводит. С ним ничего не бойтесь. Идём, Немой!

Мы с Сытиным вышли на улицу. Пленники так и сидели на траве возле бревенчатой стены дома. Рядом, настежь распахнув щербатый рот, лежал труп убитого Сытиным мужика. Баба уже перестала выть и только вытирала слёзы кулаком. Над ними, подперев могучим плечом стену, возвышался Степан.

— Ну что, хозяйственные вы мои! Не понравилось вам, значит, что чужое добро без присмотра лежит? — спросил у них Сытин.

— Какое же оно чужое? — с ненавистью спросил Сытина мужик постарше. — Это моего сына добро! Машка, стерва, отравила его! Я до князя дойду!

— Дойдёшь, непременно, — зло засмеялся Сытин. — Деньги за дом принесёшь. Две золотые монеты, и пять серебряных. И только попробуй за неделю не отдать.

— На кой хрен мне этот дом? — заорал мужик.

— А я откуда знаю? — равнодушно пожал плечами Сытин. — Хочешь — сожги, а хочешь — музей устрой.

Мы поглядели, как гружёная телега выезжает со двора. Рядом с ней верхом ехал Михей. Он что-то весело рассказывал Ильюхе. Пацан уже улыбался, одной рукой держась за побитую щёку, а в другой сжимая вожжи.

— Слушай, Немой, — спросил Сытин, — и на кой хер мы с тобой в такую даль пёрлись, на ночь глядя? Ведь не узнали же ничего.

Я проснулся в настоящей кровати. За приоткрытым окном на разные лады верещала какая-то скандальная птица. Похоже, она воображала себя не в рот ипенной певицей. А может, ей просто наступили на хвост.

Я сел, спустил ноги на пол и потянулся. Охрененно-то как!

Птица испугалась, громко вякнула напоследок и улетела. Закачалась опустевшая ветка яблони. Я почувствовал, что улыбаюсь до ушей.

Потом я увидел, что на стуле лежит чистая одежда и заулыбался ещё больше. Вскочил с кровати и мигом натянул на себя штаны и рубаху. А это что? Охренеть! Сапоги!

Мягкие кожаные сапоги были на пару размеров великоваты. Но я разорвал свою старую рубаху и намотал на ноги портянки.

Зашибись, бля! Как же я по обуви соскучился!

Я притопнул каблуками. Да, таким сапогом в башку зарядишь — мало не покажется!

Ну что, Немой? Жизнь-то налаживается, а?

Я распахнул окно.

Двухэтажный кирпичный дом Сытина со всех сторон окружал небольшой двор. Позади дома двор был засажен яблонями и смородиной. Со стороны фасада — это я запомнил вчера — был только газон. Через него от ворот до входной двери вела мощёная камнем дорожка.

Окно моей комнаты выходило на заднюю сторону фасада. Сквозь густые яблоневые ветки я увидел выкрашенный белой краской дощатый забор, а за ним — вымощенную брёвнами улицу. Вдоль улицы были разбросаны двухэтажные дома — бревенчатые и кирпичные.

На другой стороне улицы стоял человек. Он внимательно смотрел на окна Сытинского дома. Встретившись со мной взглядом, человек отвёл глаза и торопливо пошёл по улице. Выглядело это так, словно он случайно остановился напротив дома.

Ага, так я и поверил! Хер тебе по всей морде!

Я высунул башку в окно и постарался, как следует, разглядеть этого грёбаного шпиона. Но запомнил только черную жилетку, надетую поверх серой рубахи и смешную войлочную шапку на голове.

Я закрыл окно и вышел из комнаты. Стукнул в дверь комнаты Сытина, но никто не отозвался. Я поднажал — дверь была заперта. Где его черти носят с утра пораньше?

Я пожал плечами и по деревянной лестнице спустился вниз. Насколько я смог запомнить, внизу были столовая и кухня. А кухня — это такое место, где можно найти что-нибудь пожрать.

Посреди столовой стоял здоровенный внушающий стол, покрытый серой льняной скатертью. На скатерти лежала записка.

«Ушёл в библиотеку. Вернусь к обеду. Захочешь пожрать — спроси у бабули».

Я оглянулся, но никакой бабули не обнаружил. Зато через окно увидел во дворе турник и деревянные брусья.

Ага!

Что, Немой, проверим — на что ты годишься?

Я толкнул тяжёлую входную дверь и выбежал во двор. Первым делом повис на перекладине. Раз, два, три…

Я смог подтянуться только пять раз. Сколько ни дёргался, раскачиваясь и колотя ногами — больше не получилось. Да, слабовато!

Соскочил на землю, принял упор лёжа и начал отжиматься. На четвёртом десятке руки задрожали. Я через силу толкнулся ещё два раза и упал грудью на сырую холодную траву.

Да уж, бля! На брусьях мне пока делать нечего. Тут, минимум, полгода себя в форму приводить. Хорошо, хоть тело мне досталось тощее и жилистое. Херня, прорвёмся!

— Что-то дохловат ты, как я погляжу! Плохо жрал, что ли? — насмешливо сказал надо мной чей-то голос. Он напоминал голос Сытина, но звучал старше, в нём слышались дребезжащие нотки.

Я вскочил с травы и оглянулся. Рядом никого не было.

Э, что за херня?!

Над самым ухом раздался довольный кудахтающий смех.

— Перепугался, милок? Эвон, как ты башкой-то крутишь!

Я быстро отпрыгнул в сторону и резко выбросил кулак в воздух.

Смех стал громче.

— Скачешь, чисто как обезьяна! Я в Индии на этих обезьян насмотрелся в молодости. Слушай, а ты ногами драться умеешь?

Я выбросил ногу вперёд, целясь в направлении голоса, и чуть не шлёпнулся на траву.

— Ничего так, — одобрительно сказал голос, смещаясь влево. — Техника слабовата, но это мы поправим. Я Ваську сколько раз пытался научить — ни фига не вышло. Тут показывать надо, словами не объяснишь. А как я покажу?

Голос всё время двигался вокруг меня, стараясь зайти за спину. Я, сжав кулаки, поворачивался вслед за ним.

Да что это за херня-то такая, бля?!

В какой-то момент я увидел лёгкое движение воздуха и ткнул туда кулаком. Но опять ничего не почувствовал.

— Ты чего переполошился-то? — спросил голос. — Васька тебе ничего не сказал, что ли?

Ни хрена он мне не сказал, ваш Васька! Опять пошутить решил!

— Прадед я его, Михаил Василич, — сказал голос и замолчал.

Прадед? Охереть!

Ну, и что мне теперь делать?

— Ты чего молчишь? Охренел? — строго спросил голос.

Угадал прадед!

— Тебя-то как зовут? Или вежливости не учили в детстве?

Ну, вот, начинается!

Я повернулся лицом к голосу и замычал, показывая руками на рот.

— Немой, что ли? А Васька нас не предупредил, стервец! Ну, я ему устрою, как вернётся!

Вас? То есть, этот прадед тут ещё и не один?

Я вспомнил, что в записке говорилось про какую-то бабулю.

— Ладно, Немой, не грусти! — сказал прадед. — Я баньку натопил. Любишь в бане париться?

Да хер его знает, если честно!

Но на всякий случай я закивал.

— Ну, вот, — одобрительно сказал прадед. — Давай, двигай за дом. Баня там.

За углом дома, и правда, стояла низенькая баня с высокой трубой. Дверь приглашающе открылась.

— Давай, раздевайся! Я тебя попарю, — сказал голос. И добавил с грустью:

— Сам-то я жара не чувствую.

Я стащил сапоги, скинул одежду и сложил её на лавке. Помедлил и нырнул в маленькое, жарко натопленное помещение.

Ух и жарища!

— Лезь на полок! Сейчас пару поддам!

Я увидел, как деревянный ковшик взмыл в воздух и нырнул в таз с горячей водой, в которой запаривался веник. А затем вода из ковшика сама собой выплеснулась на раскалённые камни.

Баню заволокло душистым паром. Накатила такая волна жара, что я чуть не спрыгнул с полка!

В клубах пара я увидел переливающуюся прозрачную фигуру. Она взяла из таза мокрый берёзовый веник и встряхнула. Во все стороны полетели горячие брызги.

— Ложись, парить буду!

Веник легко прошёлся над моей спиной, захлопал по лопаткам и пояснице. Потом начал хлестать всё сильнее и сильнее, обдавая жаром! Спина зудела и ныла. Горячий сухой пар обжигал кожу.