Дружинники окружили меня.

— Котяра!

— Крупный какой, гляди!

— Больной, что ли?

— Похоже, бля!

— На ногах не стоит. Как же ты, Митька, по нему промазал? Плохо тебя папка стрелять учит.

— И ничего не плохо! Мне птица помешала! — отозвался обиженный мальчишеский голос. — Сейчас я его камнем добью!

Раздался звонкий шлепок подзатыльника.

Так тебе и надо, гадёныш!

— Он, видать, помирать ползёт! На волю! Кошки, говорят, любят в лесу помирать!

— Может, и вправду, добить? Чтоб не мучился? — с жалостью в голосе спросил один из дружинников.

Жалостливый, бля!

— Да отстаньте от него! — вмешался то ли Прошка, то ли Мишка из моих провожатых. — Сам сдохнет. Хоть и кот — пусть своей смертью помрёт. Всё-таки, божья тварь.

— Мужики, а пойдём, выпьем! У нас есть!

— Не боитесь бухать в дозоре?

— Хер ли нам бояться?

— Пойдём! За кота?

— Да хоть и за кота. Земля ему пухом!

— Митька, брось камень! — строго рявкнул стражник. — И стрелу подбери!

Я услышал ещё один подзатыльник, а потом — удаляющиеся шаги.

Судорожно вздохнул и снова пополз к кусту полыни.

В ложбине за воротами оказался заросший ивняком холодный ручей. Я как раз успел вылизать… тьфу, бля!.. вымыться, когда мои провожатые, наконец, отъехали от ворот.

Как и было условлено, они остановились за поворотом дороги. Я осторожно высунул нос из кустов. Джанибек сразу заметил меня и знаком показал, что всё в порядке.

— Ну, ты даёшь, Немой! — хохотал он. — Не знал бы, что это ты — точно добил бы!

Я, подпрыгивая на одной ноге, натянул штаны. Надел сапоги и рубаху, а кафтан оставил в мешке. Жарко!

Лето шло на исход. Мы неторопливо ехали мимо сжатых полей, на которых тут и там торчали высокие копны жёлтой соломы. От дороги поля отделяла узкая полоска ольшаника вперемешку с тонкими молодыми берёзами.

— А у нас в степях хлеб не сеют, — рассказывал Джанибек. — И леса нет совсем. У нас простор — и овцы. Когда отару на пастбище перегоняют — словно шерстяное море плывёт! А над ним — синее небо!

— Тоже хорошо, — рассудительно согласился Прошка. — Но и у нас неплохо!

Я уже начал потихоньку различать дружинников.

Прошка — старший. У него на щеках и подбородке курчавится светлая бородка. Говорит он немного, но веско. Каждое слово — в точку.

Мишка помладше, но тоже молчун. Он добровольно поехал впереди отряда, внимательно разглядывая дорогу.

А Сашка с Гришкой — совсем молодые парни. Мои ровесники. Шутят, толкают друг друга локтями в бока.

Поля кончились. Мы въехали в лес.

Из-под копыт передней лошади, громко хлопая крыльями, вспорхнула большая птица.

Тонко тренькнула тетива, и пробитая стрелой птица упала на дорогу. Джанибек довольно улыбнулся и убрал лук в чехол.

— Вечером похлёбку сварим!

Вдруг улыбка мгновенно сбежала с его скуластого лица. Он спрыгнул с коня, упал на живот и приложил ухо к земле. Сашка с Гришкой зашумели, но Прошка сердито цыкнул на них.

Джанибек повернул ко мне встревоженное лицо.

— Погоня за нами, Немой!

Бля!

Уходить? Может, и уйдём. А если нет? Из меня хреновый наездник. А парни меня не бросят, заклятьем повязаны.

Дать бой здесь, на дороге? Идиотская затея. Преследователи знают, сколько нас. И уж точно не горсть бойцов в погоню отправили.

Да и ТТХ здешнего оружия я хреново знаю. Как далеко бьют луки? Насколько точно?

Бля, да я мечом-то махать только-только научился!

Бойцы смотрели на меня и ждали команды.

Я окинул взглядом местность. Точняк!

Дорога идёт в гору. А возвышенность — это всегда выигрышная позиция! Подняться в горку и засесть по сторонам дороги с луками. Небольшой отряд мы сдержим. Если только нас не обойдут! Если только…

Всё, некогда думать, Немой!

Я махнул рукой в сторону горки, и мы поскакали.

Я припал в шее лошади, крепко держа поводья. Прямо перед моим носом Мыш всеми четырьмя лапами вцепился в лошадиную гриву. От тряски чайное ситечко съехало ему на глаза. Только розовый нос торчал.

Меня нещадно болтало в седле. Дорога жёлто-серой полосой летела под копытами. Нависшая над дорогой ветка хлестнула по лицу так, что я чуть не оставил на ней зубы.

Пригибаться надо, Немой!

Кони вынесли нас на пригорок. Дружинники выскочили из сёдел и кинули поводья самому младшему, Гришке.

— Отведи коней и держи наготове! — махнул ему Джанибек. — Немой! Ты из лука стрелять умеешь?

Я помотал головой.

— Гришка, стой! Отдай коней Немому! Немой, ты отведи коней. Гришка с нами — стрелять!

Я кивнул.

Обрадованный Гришка перекинул мне поводья и потянул из чехла свой лук.

Дружинники скользнули в лес и исчезли за деревьями.

Бегом я отвёл коней ниже по дороге, как сказал Джанибек.

Вымуштрованные кони шли послушно, словно понимали, что надо спешить.

Бля!

Мне же отсюда ни хрена не видно, кроме вершины холма.

Так и подмывало привязать коней к дереву и вернуться к парням. Но я пересилил себя. Вскочил в седло и стоял, готовый в любой момент рвануть на подмогу.

— Я тоже с тобой покараулю, — неожиданно сказал из конской гривы Мыш.

Я чуть с коня не спрыгнул от неожиданности! Совсем забыл про Мыша.

— Всё равно там с копьём делать не хер!

Бой оказался коротким, но очень интересным. Особенно оттого, что его начало я не видел, а только слышал.

На той стороне холма послышался глухой топот лошадиных копыт. Коротко щёлкнули луки. Раздался крик боли, но почти сразу оборвался. Испуганно заржал конь. Снова щелчки тетивы. И полный боли голос затянул:

— Су-у-уки! Убили-и-и!

Сухой щелчок тетивы оборвал этот стон.

— Уходим! — заорали за холмом.

Снова послышался топот копыт и смолк.

Из-за дерева на вершине холма показался Прошка и махнул мне рукой.

— Немой! Давай сюда!

Я нетерпеливо ударил коня пятками и почти вылетел на холм.

— Да куда ты! — зашипел Прошка. — Слезь с коня!

Оценив совет, я соскочил на землю. Конный на фоне неба — отличная мишень даже для херового лучника. А здесь стреляют, будь здоров!

У подножия холма неподвижно лежали четыре человеческих тела и две лошади. Ещё одна лошадь била копытами, пытаясь подняться. Из её шеи торчало оперение стрелы. Алая кровь струёй текла по чёрной атласной шерсти.

Единственный живой человек ковылял в нашу сторону, размахивая руками над головой и припадая на правую ногу.

— Не стреляйте! — задыхаясь, вскрикивал он.

Медный крест раскачивался но полной шее раненого. Священник Божен. А ты-то какого хрена здесь делаешь?

— Не стреляйте! — хрипел Божен.

— Добить? — Прошка поднял лук.

Я покачал головой. Прошка чуть отвёл лук в сторону и спустил тетиву. Стрела свистнула над ухом священника и ударила точно в лоб бьющегося коня.

Божен вздрогнул и припал к земле.

Внезапно из леса наперез священнику выпрыгнул огромный медведь. Он двигался быстро и совершенно бесшумно.

Одним ударом тяжёлой лапы медведь опрокинул Божена навзничь. Поставил передние лапы ему на грудь и пристально посмотрел в нашу сторону.

Медведь пристально уставился на нас маленькими глазками. Какие там, на хер, луки! Его шкуру копьём-то хрен пробьёшь.

Словно убедившись, что самоубийц среди нас нет, и стрелять в него никто не станет, медведь зубами ухватил Божена за шиворот и неторопливо поволок в лес.

При этом он беззастенчиво повернулся к нам толстой мохнатой жопой. И смотреть на неё было куда спокойнее, чем на оскаленную пасть.

Я услышал треск кустов, а потом плеск воды в придорожной канаве.

Плюх!

И всё стихло.

Минут пять мы с Прошкой стояли, прислушиваясь.

Затем из-за толстой сосны бесшумно, как тень, появился Джанибек. Он на ходу убирал лук в чехол.

— Большой медведь, — покрутил головой Джанибек. — Песдец священнику. Сейчас он его прикопает под ёлкой, ветками и землёй завалит. А когда протухнет — съест.