Казалось, что сове это не мешает! Вот только и мне уже было всё по хер! Бок онемел. Кровь из раны над бровью заливала глаза и нос. Но я снова прыгнул на проклятую сову.

Я промахнулся мимо горла, но лапами толкнул птицу в грудь. Она хлопнула крыльями, восстанавливая равновесие. Этого мгновения мне хватило, чтобы вцепиться прямо в короткую, вертлявую шею, покрытую плотным воротником угольно-чёрных перьев.

Острые когти полосовали мои бока, выворачивая кишки. Но я упрямо перебирал челюстями, не выпуская сову из пасти. И наконец почувствовал прямо в своей пасти отчаянное биение чужой жизни.

Сова бешено задёргалась и повалилась с ветки. Она потянула меня за собой, а разжать челюсти я уже не мог. Так мы и кувыркались по сучьям до самой земли.

На земле я сумел подняться на ноги. Передней лапой придавил огромное совиное крыло. И сжал челюсти изо всех сил. Позвоночник птицы хрустнул в моих зубах.

От слабости я не удержался на лапах и повалился набок. Но всё время продолжал сжимать зубы. Я знал, чувствовал — стоит только выпустить проклятого колдуна, и он непременно исчезнет. Хрен мы его потом поймаем! А он будет караулить нас всегда. Бывают такие злобные твари.

Сова в последний раз дёрнулась и затихла.

Перекидываемся, Немой! Ещё пара минут — и ты сдохнешь от потери крови. Давай быстрее!

Немой внутри копошился, словно сонная муха. Я безжалостно торопил его, чувствуя, как начинает мутиться сознание.

Наконец, в голове щёлкнуло. Я судорожно втянул в грудь холодный воздух.

И тут мне в бок ударил нож.

И ещё раз.

И ещё.

Я успел увидеть испуганные глаза Михея. Почувствовал в боку мгновенный жар, переходящий в нестерпимую тупую боль. Услышал звонкий визг Глашки, а потом провалился в темноту.

Перед глазами, качаясь, медленно колыхалось пятно рыже-красного цвета. Я прищурился. Боль расколола голову напополам. Да ну на хер!

Некоторое время я лежал с закрытыми глазами, чувствуя, как медленно утихает боль. Потом снова медленно разомкнул веки. Прищурился.

Надо мной нависал кирпичный свод потолка. Швы раствора между кирпичами были покрыты густой чёрной сажей.

Я осторожно повернул голову вправо. Стена. Тоже кирпичная. Только швы между кирпичами серые, а не чёрные. От стены тянуло холодом, но мне было тепло.

Я повернул голову влево. Высокая кирпичная печь. Возле печи — небольшая поленница дров. Рядом с дровами валяется щербатый топор. Где-то я его уже видел.

В голове взметнулась придавленная каблуком огненная змея.

Понятно. Значит, я выжил. И меня притащили к доктору.

Я попытался поднять правую руку. Но в бок так ударило болью, что голова снова закружилась. А руку я даже не почувствовал.

Я лежал, прерывисто дыша и чувствуя, как лоб покрывается холодной испариной.

— Пришёл в себя? Да ну! — раздался от двери удивлённый надтреснутый тенорок. — Я думал — не выживешь. А ты — как кот. Всего-то три дня без сознания, и пожалуйста — уже глазами водит!

Гиппократ Поликарпыч подошёл ко мне и покачал головой.

— Сейчас будем повязку менять. Ты уж потерпи, герой!

Я услышал, как звонко булькает вода. Затем доктор снова появился в поле зрения.

— Открой-ка рот!

Я послушно двинул челюстью. Гиппократ Поликарпыч ловко втолкнул мне между зубами гладкую деревяшку.

— Больно будет — грызи! Если что, теряй сознание смело. Я тебя в чувство приведу.

Он развязал повязку на моей груди, примерился и резко дёрнул. Я взвыл, впиваясь зубами в деревяшку. В глазах потемнело.

Через три дня, когда я уже мог вытерпеть процедуры, не теряя сознания, ко мне пришли Сытин и князь. За их спинами мялся Михей.

— Здорово, Немой! — весело сказал Сытин. Вытащил из кармана бутылку, поставил её на стол и вопросительно взглянул сначала на доктора, а потом — на меня.

— Да вы что?! — замахал руками Гиппократ Поликарпыч. — Я ж его змеиным салом мажу! И отваром из полыни пою. При таком лечении алкоголь противопоказан!

— Ну, тогда мы с князем за его здоровье выпьем. Где у тебя стаканы, Поликарпыч?

— Погодите! — сказал Михей.

Отодвинул князя и Сытина и подошёл ко мне. На его бритой голове проступили мелкие капельки пота.

— Прости, Немой! — сказал Михей, глядя прямо мне в глаза. — И спасибо, что Глашку спас.

Да за что тебя прощать-то, бля?! В чём ты виноват?

Я высвободил руку из-под одеяла и пожал ладонь Михея. Ему заметно полегчало.

— Ну, вот и отлично! — подытожил Сытин. — А теперь выпьем!

Гиппократ Поликарпыч вытащил из шкафа дежурные деревянные стаканы.

Сытин разлил водку, взял стакан и сказал, повернувшись ко мне:

— Спасибо, Немой! За Михея и за Глашку! Ты их обоих спас.

Я недоверчиво покосился на него. Издевается, что ли?

Но Сытин был абсолютно серьёзен.

— Как выздоровеешь — официально поступишь ко мне на службу. А жалование тебе уже неделя, как идёт. Да ещё больничный. И страховка. А что? Не только европейские амбары страховать, бля! Ты теперь обеспеченный человек, Немой!

Сытин с князем чокнулись и выпили. А я только слюну сглотнул.

— Вот тебе подарок лично от меня, Немой! — продолжил Сытин.

Он положил прямо на кровать прямой меч в кожаных ножнах. Рукоять меча была туго обмотана кожаным ремнём. По ножнам змеилась тонкая серебряная вязь. Она складывалась в незнакомые буквы, прочитать которые я не мог.

Я залюбовался хитрым узором.

— Ты клинок-то глянь! — подсказал Сытин. Я положил руку на рукоять. Она легла привычно, словно я всю жизнь только тем и занимался, что фехтовал на мечах.

— Удобно? — спросил Сытин.

Я кивнул. А затем потянул клинок из ножен. Он вынулся легко и абсолютно бесшумно.

Прямое обоюдоострое лезвие шириной в три пальца чуть отливало синевой. Его, как и ножны, покрывали серебристые надписи. Серебро не было вплавлено в сталь — оно словно прорастало из под неё, укрытое сверху тонким слоем закалённого металла.

— Это истребитель нечисти, Немой! Ему хер знает, сколько лет.

— Больших денег стоит, — поддакнул князь Всеволод.

— Не всё на свете меряется деньгами, — заметил Сытин.

— Так я и говорю! — согласился князь. — Для Немого ничего не жалко!

Сытин налил ещё.

Князь встал со скамейки и откашлялся.

— В общем так, Немой! Первым делом — принимаю тебя на княжескую службу. Под начало Василия Михалыча.

Сытин кивнул.

— Во-вторых, — продолжил князь, — официальным указом разрешаю тебе совершать любые поступки, если это необходимо для блага княжества.

Ни хера себе!

— До сих пор такое право было только у одного человека! — князь кивнул на Сытина. — Точнее, у двух, но… Неважно! Считай, Немой, что теперь ты властью равен князю. Ну, почти равен! Не злоупотребляй!

Они снова выпили.

— А теперь — о деле, — сказал Сытин. — Комариную чащу мы прочесали. Но никакой огненной бабы, или змеи там не нашли. И всё же они там были. Мы отыскали старое кострище. Судя по его размеру, несколько человек жили там не меньше месяца. И исчезли перед самой нашей облавой. Княжича мы освободили, но Мыш всё ещё при нём. Ничего подозрительного пока не обнаружил.

Я слушал Сытина а сам любовался хитрыми узорами на клинке. Затем осторожно дотронулся пальцем до лезвия. Из тонкого пореза выступила кровь.

— Немой, ты мало крови потерял, что ли? — укоризненно спросил Сытин. — Дай-ка сюда!

Он отобрал у меня меч и повесил его на гвоздь, вбитый в дверной косяк.

— С ним надо уметь обращаться. Вот вылечишься — и займёшься. Хорошего учителя я тебе найду.

— Выздоравливай, Немой! — сказал князь, поднимаясь. — Ты теперь государственный человек. А хочешь — я тебе дом подарю? Женишься на Глашке и будешь в нём жить!

— Княже! — остановил его Сытин. Посмотрел в мои негодующие глаза и хмыкнул.

— Немому сейчас не до баб будет. Выздоравливать надо. А потом я его в такой оборот возьму, что никаких сил не останется. Княжеское жалованье надо отрабатывать.