Он наклонился и поднял с земли обломок стрелы с наконечником. Недовольно покачал головой и протянул Джанибеку.

— Дрянь свою зазубренную забери. Выдумали тоже — в живую тварь такой хернёй стрелять!

Джанибек молча выдернул обломок древка и спрятал наконечник.

Прошка кивнул Сашке. Тот, покосившись на Потапыча, взял топор.

— Рогатины надо вырубить для котла, — нерешительно сказал он.

— Руби, — разрешил Потапыч. — Только берёзы не трогай. Найди ольху, или иву. К воде спустись, там найдёшь.

Обрадованный Сашка живо скатился по обрыву к речке. Через минуту снизу послышался лёгкий стук топора.

Мишка молча вытащил из дорожной сумки жестяной котёл и тоже спустился к воде.

— Ну, что, Немой! — помолчав, сказал Потапыч. — Пойдём!

Это куда ещё?

— Буду тебя уму-разуму учить.

Мы с Потапычем отошли за избушку. Он оглянулся по сторонам. Убедился, что ни дружинники, ни кони нас не видят.

— Гляди, Немой, и не пугайся!

Превращение произошло мгновенно. Только что был Потапыч — и вот на его месте стоит на задних лапах огромный медведь. Я не мог оторвать взгляд от семисантиметровых коричневых когтей. Такие полоснут — и песдец!

Медведь мягко опустился на четыре лапы, и меня обдало жарким дыханием хищника.

Ипать!

Маленькие глазки зверя внимательно смотрели на меня из-под широкого косматого лба. В коричневой жёсткой шерсти медведя заметно пробивалась серебристая седина.

Медведь встал на дыбы и исчез. Передо мной, улыбаясь в седую бороду, снова стоял Потапыч.

В одежде, бля!

— Теперь ты, Немой.

Я привычно скинул сапоги. Стянул штаны и рубаху. Потапыч терпеливо ждал.

Перекидываемся, Немой!

В голове привычно щёлкнуло. Я упал на четыре лапы, выпустил когти и снизу вверх посмотрел на Потапыча.

— Хера себе! — проворчал Потапыч. — Камышовый кот! Крупный! Нормально ты устроился, Немой! Ну, давай обратно!

В голове снова щёлкнуло. Под смех Потапыча я поднялся с четверенек.

— Ох, бля! — смеялся старик. — Немой, ты что, на задние лапы не можешь встать, прежде, чем перекидываться? Так и будешь на карачках ползать каждый раз?

Бля, а я как-то и не сообразил!

— Мда! И что, ты каждый раз без шмоток остаёшься?

Я угрюмо кивнул.

— Ох, Васька! Я же ему рассказывал. И тридцати лет не прошло — он уже забыл. Всё мимо ушей! Ну, конечно! Ему-то не надо — он же не перекидыш.

Потапыч вытащил из кармана штанов здоровенные ножницы.

— Давай, перекидывайся обратно! Стричь тебя буду. Походишь лысым немного. Зато не жарко.

Это ещё на хера?

Я вопросительно посмотрел на Потапыча. Но старик только нетерпеливо щёлкнул ножницами.

— Давай! Не до ночи же с тобой возиться! Я жрать хочу. Да и ты сейчас оголодаешь.

Я перекинулся обратно в кота.

Старик уселся на траву и принялся щёлкать ножницами. Холодный металл, касаясь кожи, заставлял ёжиться. Шерсть на загривке поневоле вставала дыбом.

Я негромко зарычал. Сухая ладонь легла мне на холку.

— Стой спокойно!

Я скосил глаза и увидел, как на траву мягко падают пятнистые рыже-серые шерстяные пряди. Их становилось всё больше и больше.

Через полчаса Потапыч вытер ножницы о траву и сунул их обратно в карман.

— Ну, вот и всё! Давай, перекидывайся обратно!

Ага, щас!

Я закрутился волчком, пытаясь разглядеть — что там настриг этот парикмахер.

Потапыч снова расхохотался.

— Может, тебе зеркало принести в полный рост? Перекидывайся уже!

Я встал на задние лапы и перекинулся в человека.

Ага, получилось, бля!

— Одежду не надевай, погоди!

Потапыч бесцеремонно сгрёб шерсть с травы на мою рубаху и, кряхтя, поднялся с земли.

— Идём со мной!

Я завернул шерсть в рубаху, подхватил остальные шмотки и пошёл за стариком к его лачуге.

Дружинники проводили нас удивлёнными взглядами.

— Заходи!

Потапыч открыл низкую дверь и пропустил меня вперёд.

Я пригнулся и вошёл внутрь.

Вдоль стены стояли грубо сколоченные нары, на которых лежал Божен. В дальнем углу — стол из толстых сосновых досок и крепкий табурет. Над столом приколочена широкая полка. Возле самого входа — сложенная из булыжников печь с глиняной трубой.

— На, вот, держи!

Потапыч протянул мне длинную иглу с большим ушком и моток крепких ниток.

— Пришей ко всей одежде по пучку своей шерсти. Начни со штанов. А потом — ко всем остальным вещам, которые носишь. Хоть к мечу, хоть к кольчуге. Где нельзя пришить — примотай или приклей. И следи, чтобы не отклеилось. Тогда шмотка будет перекидываться вместе с тобой.

Бля! Что так можно было, да?! Охренеть!

Я вприпрыжку наярил к выходу, и вдруг холодная рука цепко схватила меня за запястье.

— Немой! — слабо простонал Божен.

Очнулся, святоша!

— Немой! Крест мой где?

Одной рукой Божен вцепился в меня, другой — вслепую шарил по своей груди.

— Крест!

Я вопросительно посмотрел на Потапыча. Старик нахмурил брови.

— Не нужен ему пока крест. Пусть так полежит, отдохнёт. А ты иди! Вечер скоро. В темноте, что ли, шить будешь?

Я вырвал руку из слабых пальцев Божена и выскочил наружу. Тут же, у входа плюхнулся голой жопой на холодную траву и принялся крепкими двойными стежками пришивать пучок шерсти к штанам.

Через час я обшил шерстью всё, что можно. Натянул одежду и решил пробовать.

Перекидываемся, Немой!

Оп-па!

А теперь на задние лапы и обратно!

Получилось! Я стоял полностью одетый. Получилось, бля!

— Ну вот! Другое дело!

Потапыч снова выглянул из своего жилища.

— Погоди, я сейчас!

Он ушёл к костру и вернулся с деревянным ведром в руке.

— Надо святоше отвар дать.

Со стороны костра явственно доносился одуряющий запах ячменной каши с мясом. Я нетерпеливо сглотнул слюну, но остался дожидаться Потапыча.

Наконец, старик вышел на улицу и плотно прикрыл за собой дверь.

— Спит. Ну, а мы поужинаем. И вот что, Немой!

Потапыч внимательно посмотрел на темнеющее небо.

— Сегодня полная луна будет. Ты, как поужинаешь — ложись спать. А ночью вставай и иди к реке. Искупайся.

На хрена? Нет, помыться, конечно, не мешает. Но с хера ли такая таинственность?

Я недоумённо поглядел на старика. Он нахмурил брови.

— Просто сделай, как я говорю. Перекидышам это полезно. Особенно, таким, как ты.

Ночью меня разбудил Мыш. Он завозился возле моей щеки. Я проснулся и вопросительно поглядел на него.

— Тут полёвка одна живёт под домом, — виновато ответил он. — Симпатичная! Пойду, погулять позову.

Вот блядун!

Мыш свалил, залихватски сдвинув набекрень чайное ситечко. А я поднялся и под густой храп дружинников осторожно выбрался из шалаша.

Над чёрными резными макушками ёлок низко висела огромная луна. Проплывающие облака не могли закрыть её полностью и только скользили по сияющему диску. Тонко звенели комары. В реке тихо плескалась рыба.

В лунном свете я нашёл тропинку и ощупью спустился на берег. Разделся, постоял, обнимая себя руками и глядя на дробящуюся лунную дорожку. Потом вошёл в тёплую, медленно текущую воду.

Я несколько раз окунулся, затем лёг на воду и, фыркая, поплыл против течения.

Хорошо, бля!

«Иди к нам!» — сказал где-то рядом нежный женский голос.

Я закрутил башкой, но никого не увидел.

«К нам! Иди к нам!»

Теперь голос звучал прямо в моей голове.

Я развернулся и поплыл к берегу. Но что-то цепко схватило меня за лодыжку и потянуло назад.

«К нам! К нам, слышишь!»

Изо всех сил колотя по воде руками, я попытался отбиться свободной ногой. Но её тоже стиснула невидимая рука.

Неведомая сила тащила меня в глубину. Голос в голове звучал всё громче. Его не мог заглушить даже барабанящий в виски пульс.

Я ушёл под воду. Забарахтался, вытягивая шею в попытке глотнуть хоть немного воздуха. Но за ноги потянули сильнее.