Но вот завизжали дверцы каюты катера, и на свет появился рулевой Володя в шароварах и майке, веселый, бодрый, но дрожащий мелкой дрожью то ли от холода, то ли с похмелья.

— Уж проснулись? — удивился он. — Молодцы! Ну что же, айда в магазин.

Поднявшись по довольно крутому откосу, очутились мы перед сплошной высокой стеной. Ведомые опытным Володей, завернули мы за угол и там увидели ворота, а рядом с ними — проходную с вертушкой. Как ни странно, ни в проходной, ни возле ворот не было ни души, поэтому без всяких затруднений мы проникли на огороженную территорию и со всех ног кинулись в магазинчики, расположенные поблизости. Промтоварный магазин был еще закрыт, но продовольственный был открыт, однако в нем буквально ничего не было из того, на чем можно было бы остановить взор. То есть самый обыкновенный сельский нищий продмаг. Вот тебе и Кононово! Вот тебе и пресловутая девятка! Чтобы не возвращаться совсем уж с пустыми руками, купил я банку грузинского острого соуса и пачку молотого красного перца.

И вот опять наш трудяга катер, толкая носом баржу, пошел вниз по великой реке. Где я найду слова, которыми можно было бы описать проплывающие мимо нас роскошные ландшафты?! Как рассказать об этих берегах, поросших высоким строевым лесом, о картинах, открывающихся за каждым изгибом Енисея, в которых так прихотливо и гармонично соединены все гаммы зеленого, от нежно-салатного до почти черного?! Как передать ту тоску, что охватывает путешественника, провожающего взглядом большие и маленькие деревушки (чаще всего брошенные), десятки лет стоявшие по берегам реки, дававшей им прежде все для жизни?! Нет, не годится тут мое слабое перо, и пусть читатель простит мне мои литературные несовершенства — тут надобен большой, настоящий талант!

Я стою в рубке катера рядом с рулевым Володей. Геннадий Павлович с Андреем возятся в кузове своего вездехода, а Петька с Валерой забрались в кабину вездехода, подняли стекла, перебили там всех комаров и теперь наслаждаются окружающими красотами в комфортной обстановке.

— Мы ведь почему к вам в Кубеково-то опоздали-то, — между тем рассказывал мне веселый рулевой Володя. — Мы же на мель в Красноярске уселись. Да как уселись — с размаху на все днище! Хозяин нам аванс выдал, ну, мы и устроили хорошую отходную, у нас, у речников, испокон веку так принято. Это третьего дня еще было. Ну, как всегда бывает, показалось мало. А у кэпа дома, на правом берегу, четыре бутылька в заначке были. Ну, вот мы на катере-то пьяные ночью и двинули за ними. Темнота — глаз коли, все под газом, вот и вляпались. Так на мели и заночевали. За ночь-то нас накрепко засосало. Утром проснулись — кругом вода, а мы — ни туды и ни сюды! — Он весело засмеялся. — Ну, кое-как добрались мы до берега, кэп побежал по знакомым капитанам — он тут на реке всем друг-приятель. Договорился с капитаном лихтера, он нас с мели и выдернул. А уж как стаскивал-то он нас, скрежет такой стоял, что я подумал: «Ну все, сорвем у катера обшивку!» — ан нет, ничего, выдержало днище. Ну, потом уже мы с ребятами этого лихтера пили, потом все-таки за заначкой к кэпу ездили, так что только ко вчерашнему вечеру и освободились. И все бы было путем, да Витька, младший матрос, он вчера вам грузиться помогал, проволокой от железного троса руку себе насквозь проколол. Ну да покамест пьяный он, ему все равно! — Володя вновь весело рассмеялся.

На палубе появилась повариха Клава, толстая добродушная тетка.

— Завтракать, мальчики! Завтракать! — позвала она нас на камбуз (все названия на нашем крошечном катерке, разумеется, исключительно морские), а рулевому Володе принесла завтрак прямо в рубку (здоровенную фарфоровую кружку горячего крепкого чаю и блюдце со свежеиспеченными оладьями, а к ним — большой шмат яблочного повидла).

За обедом увидели мы еще одного члена нашего лихого экипажа — моториста Колю, а вот с капитаном никто, кроме меня, до сих пор не знаком (я имею в виду, разумеется, наших геологов). Капитан появился в рубке в пятом часу. Был он в тапочках на босу ногу, шароварах и дырчатой легкомысленной маечке с коротким рукавом. Через правильные промежутки времени он икал и дрожал крупной дрожью.

— У нас там ничего не осталось поправиться? — спросил он рулевого Володю.

— Да откуда? — махнул тот рукой. — Вот дойдем до Предивинска, там и поправимся, если, конечно, в магазин успеем.

— Надо успеть, — строго сказал капитан. — Предивинск — место особенное.

— Надо — так успеем, — легко согласился рулевой Володя и представил меня своему начальству, — а это вот, Евгений, наш хозяин.

— Сергей, — солидно сунул мне руку капитан, — кэп всего вот этого. — Он обвел рукой катер, баржу и енисейскую бегущую воду. Потом помолчал, подумал и, ничего не сказав, вновь скрылся в своей каюте.

— В Предивинске у нашего кэпа младший брат похоронен, — сказал мне рулевой Володя, — провод с высоким напряжением там оборвался и убил его, совсем еще молоденького пацанчика, фэзэушника. Мы, как по реке идем, всегда на могилу к нему заглядываем. Святое дело!

Предивинск оказался довольно милым городком, с крупным лесозаводом. Берег, как и следовало ожидать, был завален прекрасными сосновыми бревнами, и Володя с трудом нашел местечко, где можно было причалить. Все мы кинулись на берег, кроме младшего матроса Вити, того самого, что проколол себе руку проволокой троса. Рука его сильно распухла, пошла красными пятнами, похоже, у него начинается жар. Вместе с ним на барже остались и Геннадий Павлович с Андреем — они все еще копошатся в своем экспедиционном имуществе, что сложено в кузове вездехода.

В местном овощном магазинчике я купил около десяти килограммов (забрал весь, что был там) превосходного свежего и чистого чеснока. В таймырском поле очень он скрасит нам наши будни. Ну а удалой наш экипаж интересовало более всего, разумеется, спиртное. Лишь повариха Клава, взяв себе в помощники Петю с Валерой, отправилась закупать продукты на нашу большую и, видимо, прожорливую семью.

Капитан и Володя с авоськой, в которой покоилась пара «огнетушителей» с «Агдамом», двинулись узенькой улочкой вверх, туда, где на окраине Предивинска, на опушке густого бора, располагалось маленькое запущенное кладбище. Я пошел вместе с ними, опасаясь, как бы свидание с покойным братом не затянулось у кэпа дня на два-три. Могилу брата кэп искал довольно долго, что, впрочем, и понятно: никто за ней не ухаживал, и она почти сровнялась с землей. Наконец он указал на какой-то слегка вытянутый бугорок под сосной.

— Здесь! — потом подумал и добавил: — Точно, здесь.

Быстро выхватив из авоськи первый «огнетушитель», он ножом лихо срезал у него пластмассовую пробку, обильно полил вином бугор: «Выпей с нами, Толя!» — потом налил сперва себе стакан, выпил, утер рот рукой, затем в тот же стакан налил Володе, а следом — мне. А дальше... упал вдруг на этот бугор, обнял его руками и в голос зарыдал:

— Ах, Толька, Толька, ну почему ты, а не я?! Мне, мне, старому козлу, гнить бы здесь, а тебе — жить да радоваться! Ведь мы с ним одни на всем белом свете, — пояснил он мне, — мы же с ним оба детдомовские... Ах, Толька, Толька! Ну почему, почему такая несправедливая судьба?! — Потом он решительно поднялся с бугра, вытер слезы и потянулся за второй бутылкой «Агдама».

— Нет, — твердо сказал Володя. — На сегодня будет, кэп.

— Да ведь с родным брательником, по последней, а?! Ну как ты можешь мне отказать выпить с Толяном?!

— Ладно, хватит. Пошли, пошли, — заторопился на катер рулевой Володя (все-таки молодец он — что бы я без него делал?!).

В ранних сумерках вернулись мы на свои суда и почти сразу же двинулись вниз. Однако, пройдя совсем немного, мы стали на ночевку возле крутого яра, наверху которого рос величественный бор (рулевой Володя оказался прав — наша баржа действительно не оборудована опознавательными огнями, и плыть ночью мы не имеем права).

Проснулся я по обыкновению первым (из числа тех, кто ночевал в чреве баржи). Было семь утра, но наши суда уже были в пути. За штурвалом стоял сам кэп. Был он выбрит, чист, свеж, хотя, впрочем, от него слегка наносило все тем же «Агдамом» (полагаю, что на поправку пошла та самая бутылка, в которой рулевой Володя вчера так твердо отказал своему капитану).