В Туруханск наш караван пришел уже под вечер, причалили у какого-то плашкоута, и мы с Петькой дунули вверх по косогору искать Туруханскую базу СНИИГГиМСа, для которой мы привезли много груза. Базу эту мы нашли довольно легко: неподалеку от устья Нижней Тунгуски на высоком берегу стояли несколько симпатичных деревянных домиков (камералка, склад, гараж, жилой дом, баня) — это и была нужная нам база. Нашли начальницу базы, я представился и попросил побыстрее освободить нас от того груза, который мы должны были оставить в Туруханске. Хозяйка базы долго уговаривала нас остаться: отдохнуть, попариться в баньке, перекусить чем бог послал и т. п. Она уже все знала от Ивана Филипповича и обо мне, и о нашем караване, и о том имуществе, которое мы везем (в том числе и для нее), правда, ожидала она нас почему-то неделей раньше. На уговоры мы с Петькой так и не поддались, начальница в момент кликнула шофера, тот в момент выкатил из гаража свою полуторку, в кузов прыгнули трое ребят-грузчиков, и мы рванули к причалу. Надо сказать, что мы здорово торопились: километрах в пяти—семи пониже Туруханска стоит деревня Селиваниха, в которой живут родители вездеходчика Валеры, с которым мы плыли до устья Подкаменной Тунгуски (он нам, напомню, дал к родителям письмо и строго-настрого наказал их посетить), а времени — десятый час вечера; нам же еще надо разгрузить баржу (правда, частично) да дойти до той самой Селиванихи, а прибывать туда среди ночи, среди ночи шарашиться по деревне и будить незнакомых людей очень не хочется, да к тому же мы ведь здорово спешим в Игарку.

К моему немалому удивлению, начальница Туруханской базы никаких документов от меня не потребовала и сама никаких расписок в получении товара мне не выдала. Она спустилась со мной в трюм баржи («Ну-ка, давай я посмотрю, сколько там у тебя его всего»), на глазок отсчитала одну треть и эту треть приказала своим молодцам грузить в автомобиль. А я-то волновался, как буду отчитываться перед Иваном Филипповичем за тот лист фанеры, что подарил бакенщику на Подкаменной Тунгуске.

Несмотря на все наши старания, в Селиваниху мы приплыли во втором часу ночи. Надо ли говорить, что вся деревня спала, и нигде не видно было ни души. По начерченной Валерой схеме мы легко нашли дом его родителей и не без некоторой робости постучались в окошко. После долгих расспросов («кто такие, откуда, зачем») нас пустили в дом, а когда я выложил на стол письмо Валеры, рассказал, что все у него путем, что работает он в районе Подкаменной Тунгуски, что он велел кланяться родителям и передавать всяческие приветы и наилучшие пожелания, нас усадили за стол, на котором вскорости появилась необъятная сковорода с молодой жареной свининой и огромная миска с малосольным тогунком. Мы, хоть и не были голодны, с удовольствием закусили (все было свежайшее и нежнейшее), а хлебосольные хозяева уговорили нас взять в подарок еще и трехлитровую банку все с тем же очаровательным тогунком.

— Давайте и мы тоже дадим вам чего-нибудь, — сказал я. — Айда к нам на баржу. У нас там стройматериалы всякие есть: фанера, плита древесно-стружечная...

— Веревки разные, — влез в разговор Петька, — «Дэта» от комаров, накомарники, штормовки, марля...

— И веревка есть? — ахнул отчим Валеры. — Нам веревка до зарезу нужна... Хоть того же тогунка неводить.

— Хорошо, — солидно ответил я. — Дам я вам метров двести-триста.

— А чем мы рассчитаемся? — встревоженно спросила Балерина мать.

— А ничего не надо, — сделал я широкий жест, — примите от нас в подарок за знакомство и в знак уважения.

— А тогунка мы вам еще дадим, — торопливо сказал отчим и к трехлитровой банке прибавил еще литровую, — жаль, другой рыбы нету. Не сезон сейчас.

Витая капроновая веревка в палец толщиной привела наших новых знакомцев в совершенное восхищение; в свою очередь, литровая банка тогунка, которую я внес в наш корабельный общепит, вызвала восторг. Один лишь Петька, несмотря на все уговоры, насмешки и даже угрозы, попробовать тогунка категорически отказался.

Теперь, я думаю, самое время рассказать, что же это за рыба такая — тогунок, потому что многие не имеют о том ни малейшего представления. Тогунок — очень маленькая рыбка, не более пальца в длину, состоящая почти целиком из нежного, тающего во рту жира. Он относится к отряду сиговых или белых лососей, к тем же рыбам, что и муксун, омуль, чир, сиг, нельма и т. п. Одним движением отрывают ей головку вместе с кишочкой и целиком кладут тушку в рот. Если зажмурить глаза, ощущение, что ешь нежнейшую икру. Единственное, чем подкачала эта рыбка (кроме, разумеется, размера), так это внешним видом. Для неопытного взгляда очень похожа она на обыкновенную кильку. Петька же, всегда придававший огромное значение внешнему виду пищи, именно на этом основании есть ее и отказался (так ни одной за все время и не попробовал, дурачок). В Игарке тогунок стал нашей драгоценной валютой и роскошным экзотическим подарком.

Покинули мы Селиваниху уже в пятом часу утра и сразу же в своем трюме завалились спать, накрывшись марлевыми пологами.

Проспали мы с Петькой до самого обеда, а вскоре после обеда за одной из излучин Енисея, далеко-далеко над зеленой полосой лиственничного леса, увидели большой белый куб. Это было здание нового дома культуры Игарского лесопильного комбината. Куб этот, поворачиваясь в разные стороны, все приближался и приближался к нам, а вместе с ним к нам приближалась и долгожданная Игарка, город моряков и лесопильщиков.

И вот входим мы в глубоководную протоку между коренным берегом и большим островом (а на острове этом располагается Игарский аэропорт; говорят, что на острове он был построен для того, чтобы у тамошних служащих был более высокий, «островной» коэффициент надбавки к зарплате) и вскоре причаливаем к берегу прямо против Игарской базы СНИИГГиМСа, рядом с рыбнадзоровским катером «Нерест». Неподалеку, у покрытого крупной галькой крутого откоса, купались в Енисее посиневшие от холода подростки (как того, так и другого пола).

Всей командой, радостные, довольные тем, что путешествие наше наконец закончилось, предстали мы пред светлые очи Ивана Филипповича. Иван Филиппович был суров, глаза его метали молнии, он стучал кулаком по столу и кричал на нас:

— Безобразие! Вы сорвали важнейшие экспедиционные работы! Весь полевой сезон — под угрозой! Где вас черти носили две недели, а?! Тут ходу-то пять суток, ну шесть от силы! Я поднял на ноги все пароходство! Авиацию подключил на ваши розыски! Сколько суток вы болтались на причале в Верхне-Имбатовске, а?! Думаете, я про ваши художества там ничего не знаю?!

— Да в Верхне-Имбатовске мы... — открыл было рот капитан.

— Молчать! — взревел Иван Филиппович. — Мне все про вас известно. Сегодня буду связываться с Новосибирском и ставить вопрос о вашем увольнении за пьянку на рабочем месте. А вы, вы... — обратился он вдруг ко мне: — Вы — солидный, трезвый и серьезный человек, как могли вы...

— Да он-то что, — вступился вдруг за меня рулевой Володя. — Он-то тут вовсе ни при чем. Он — непьющий.

— Нет, вы виноваты, — продолжал тыкать в меня пальцем Иван Филиппович, — и обвиняю я вас в одном: почему вы сразу же не дали мне сюда телеграмму: «Команда пьянствует. Положение критическое». Из Красноярска, из Казачинска, Енисейска, откуда угодно! Ладно, идите пока. Сегодня я буду решать вашу судьбу. — Последняя фраза относилась, конечно, не ко мне, а к экипажу нашего «Топографа».

— А уволит — и хрен с ним! — беспечно сказал Витя с забинтованной рукой. — Что, мы себе в Игарке работы не найдем, что ли?

— Смотря какую работу, — пожал плечами Володя, — на реке, пожалуй, сейчас и не найдем.

— А он-то где сейчас тут экипаж на катер с баржей найдет? — резонно спросил наш капитан. — Ему же работать надо. Никуда он не денется. Побухтит, побухтит да и успокоится.

Нам с Петькой Иван Филиппович выделил отдельную комнатку. Мы бросили в угол наши рюкзаки и сразу же побежали осматривать базу. Следует сказать, что Игарская база СНИИГГиМСа, безусловно, заслуживает того, чтобы рассказать о ней подробнее. Не видывал я лучшей базы и, должно быть, уже никогда не увижу (по крайней мере, в нашей стране). Итак, представьте себе: вы идете по Туруханской улице, сплошь состоящей из кособоких развалюх, наполовину завалившихся в засыпанную опилками и обрезками гнилых досок жижу; идете, проваливаясь по колено в грязь; убожество повсюду такое, какое бывает только здесь, на Севере; слоняются какие-то небритые, полутрезвые (а часто и просто нетрезвые) личности, шастают грязные лохматые собаки со свалявшейся шерстью, крысы шныряют, совершенно не опасаясь дневного света. Словом, помойная окраина северного поселка, и вдруг ваш взгляд упирается в новые тесовые (струганые!) ворота. Отворяете калитку и попадаете в совершенно другой мир. Прежде всего — газоны с аккуратно подстриженной травкой, среди которой мелькают изредка неяркие цветочки. Настелены деревянные тротуарчики, которые, кажется, не только вымыты, но даже выскоблены (как столы в чистоплотных деревенских домах). Нигде ни окурка: места для курения специально оборудованы, и там, в этих местах, все предусмотрено не только в смысле чистоты и противопожарной безопасности, но и в смысле комфорта курильщиков. Все дома, выполненные из прекрасного теса (материал-то вот он, под рукой, со знаменитой на весь мир Игарской лесопилки), чисты, ухоженны, удобны. И еще одно потрясение: нигде никаких лозунгов и призывов. Домов много: общежития, склады, столярная и слесарная мастерские, оборудованные практически всем необходимым станочным парком и инструментарием, столовая с кухней (плиты электрические и газовые) и подсобными помещениями (одна большая комната сплошь уставлена холодильниками), кладовки с очень удобными полатями, гараж на три грузовые машины и даже коптильня, замаскированная почему-то под сортирчик. Имеются, конечно, и сами эти заведения, просторные и идеально чистые. Есть небольшой тир, где можно пристрелять карабины и пистолеты, и даже довольно глубокий бассейн, наполненный цветущей тяжелой жидкостью, в которой масла и бензина больше, чем воды (здесь испытывают лодочные моторы). Но главная достопримечательность Игарской базы — баня. Ах, что это за баня! С прекрасной парилкой, с бассейном, выложенным голубым кафелем, с удобными просторными комнатами отдыха (стоят там, сверкая, два новых самовара), с отдельным прачечным отделением (а в нем — стиральные машины). Говорят, что в этой бане Иван Филиппович принимает иногда местное начальство, которое любит отдыхать здесь, на краю поселка, подальше от любопытных глаз, и потому отношение у хозяина базы с авиаотрядом, торговыми организациями, речниками, советской и партийной властью самые распрекрасные. У СНИИГГиМСовских отрядов нет никаких проблем ни со снабжением (разумеется, в рамках того, что имеется на местных складах), ни с заброской и снятием отрядов, ни с властями, ни с формальностями.