Вечером я согнал Петьку с насеста и поставил туда ведро кислого дрожжевого теста (ведро я закутал в свою рваную телогрейку). Если тесто выходится, завтра буду печь оладьи.

В семь вечера, как обычно, был сеанс связи. В этот раз очень хорошо слышали и Игарку, и Хатангу. Иван Филиппович дал в Хатангский авиаотряд такую телеграмму: «У отряда нет ни продуктов, ни горючего — примите немедленные меры к снятию людей с точки». В Хатанге же ему ответили на это: «Пока нет летной погоды. При малейшей возможности снимем людей». Врут и возят мясо.

Всю ночь бушевал свирепый северо-восточный ветер, который принес холод, снег со снежной крупой и какую-то непонятную тоску. Ветер был так силен, что ночью мне даже показалось, что к нам в балок ломится овцебык. Утром мы увидели, что все вокруг засыпано довольно глубоким снегом, ручей местами промерз до самого дна, а заберег на озере дошел почти что до нашей сети (напомню, «кормилицы»). Пришлось срочно снимать ее (сидел в ней всего один муксун, правда довольно приличный), разбирать, сушить (все это делали в балке, возле печки, так как на морозе сеть тут же становилась колом) и укладывать в мешок.

Несмотря на холод, мое тесто прекрасно выходилось, впрочем, это неудивительно: в печке все еще полно алых углей. Нет, это не печка, это мать родная!

Напек полный таз оладьев, нажарил полный котел оленины (так-то плохо у нас с продуктами!).

— Интересно, почему у папы такое тесто получилось? — удивляется Петька. — И главное — всего за один день. Вон какие оладьи — легкие, пышные. А я почти неделю со своим тестом пестался — и ничего похожего.

— Колдун, однако, — пожал плечами Саша. — Слово петушиное знает.

В обед был сеанс связи. РЖЖЕ сообщил нам, что мы стоим в плане первыми, но погоды категорически нет не только тут, на озере, но и в Хатанге — пурга, белого света не видать. Совершенно очевидно, что сейчас выходить нам с Сашей на полярку (хотя тут по карте всего двадцать километров) не имеет смысла.

Весь день занимались хозяйством и камералили: Леша возился со шлифами, Константин Иванович приводил в порядок свои геологические дневники, Петька беспрерывно мыл посуду, а я готовил оленьи гамбургеры.

Вечером (прохождение волн и слышимость были превосходными) нам сообщили, что сегодня ни одного вылета не было и не будет, а вот на завтра, на семь утра, запланирован вылет к нам, на озеро. Тем временем ветер изменил направление — с северо-восточного на самое неприятное для нас сейчас, южное. А южный ветер — это потепление, сырость, туман, низкая и тяжелая облачность. Отремонтированная Петькой кровля, которая так здорово спасала нас в дождь и ледяную пургу — словом, в любую непогоду, теперь прохудилась разом в десяти местах. Толстый пласт мокрого снега, навалившись гигантской тяжестью на тонкий слой толя, порвал его, и на нас стала капать вода.

В семь утра РЖЖЕ (на рации работает все тот же начальник отряда) смог лишь сообщить, что мы по-прежнему, стоим в плане первыми, но теперь в Хатанге туман, хотя есть надежда, что к обеду его разнесет. В связи с этим договорились связываться чаще: в четверть одиннадцатого, затем в четверть двенадцатого и далее через каждый час.

У меня же начались неприятности, одна за другой (неужели снова он — день несчастий?): сперва вышел из строя примус (тот самый, дважды чиненный Петькой), теперь уже, похоже, навсегда. Потом никак не хотел закипать кулеш в казане (что такое нынче в природе, почему вода не закипает так долго?). Когда же он наконец закипел, я умудрился опрокинуть казан, вылив на пол половину содержимого, причем казан упал так, что его на боку заклинило между примусом (горящим конечно же) и полуоткрытой дверцей печки (тоже горячей).

В четверть двенадцатого РЖЖЕ сообщил нам, что наш вертолет вышел на озеро в десять сорок и, значит, часа через два будет у нас. Мы кинулись лихорадочно упаковывать вещи, прятать мясо и рыбу на тот случай, если нас, не дай бог, встретит на аэродроме рыбнадзор (я уже говорил, бывали, бывали такие случаи, и неоднократно). Причем на виду мы оставили лишь сигов да хариусов, это рыба бесплатная, за нее штраф не берут[47].

В балке на полочке оставили мы будущим постояльцам спички (все так же, в мешочке с мукой), соли, возле печки — сухих дровишек на растопку. Мясо и рыбу оставлять бесполезно: все равно их сожрут песцы, а больше ничего у нас нет. Кстати, о песцах: с тех пор, как пришла зима, лег снег и песцы оделись в свои роскошные белые шубы, ни одного из них мы не видели. А ведь совсем недавно копались они, облезлые, похожие на крыс, у нас на помойке совершенно безбоязненно. Откуда вот, скажите, им известно, что нас, людей, интересует только их зимняя одежка?

Но вот час дня, два, три, а вертолета все нет и нет. Петька повесил нос на квинту:

— Неужели его опять нынче не будет и нам снова спальники разворачивать?

Однако часов около четырех услышали мы совсем неподалеку гул винтов (был он нам слаще музыки) и вскоре увидели на небе маленькую птичку, постепенно увеличивающуюся в размерах. Но, как ни странно, летел вертолет не с юга, а совсем с другой стороны — с востока, из-за семи холмов, с полярной станции. Как оказалось впоследствии, по дороге к нам он залетел на Бикаду к биологам (а вовсе не на полярную станцию), и в нем уже сидел молодой охотовед (по совместительству также и сотрудник рыбнадзора). Сперва мы было испугались этого соседства, но, поразмыслив, решили, что это даже хорошо: везем-то ведь мы биолога-рыбнадзорщика за наши денежки, оказываем ему услугу, и вряд ли он станет платить нам за это черной неблагодарностью. Так оно и оказалось впоследствии: разговоры шли у нас только о погоде, рыбалки и охоты мы никак не касались. Да и у нашего попутчика в вертолете стояла небольшая бочечка (полагаю, что с рыбой).

Хозяйственные мужички-вертолетчики, аккуратно посадив машину на площадку (ее-то мы оборудовали уже давно), стали торопить нас:

— Живей, мужики, живей загружайтесь. Дело к вечеру, да и погодка-то нынче вон какая, ненадежная!

Однако нам они нисколько в погрузке не помогали, зато помогал, и довольно ретиво, наш попутчик-биолог. А вертолетчики ходили тем временем по нашему лагерю и живо обменивались мнениями:

— Смотри-ка, а мы про этот балок и не знали. Вот куда на рыбалку прилетать надо. Дом — что надо, с печкой и полатями; угля на ползимы запасено, дров на месяц хватит. — Командир кивнул на останки нашего тримарана, которые мы сожгли менее чем наполовину. — Тут даже и сети чьи-то остались. Не вы, случаем, забыли?

— Нет, — сказал Петька, — это не наши. Да вы их все равно не распутаете. Тут со своими сетями прилетать надо.

Я искоса посмотрел на нашего попутчика и незаметно для него показал Петьке кулак.

И вот уж мы летим на юг, на юг, на юг. Прощай, великое озеро Таймыр!

В Хатанге никто наш вертолет конечно же не встречал, так что все сошло вполне благополучно.

Улетали мы из Хатанги летом, а вернулись в зиму. Все вокруг под снегом. Разместились мы там же, на первом этаже полуразвалившейся базы «Аэрогеологии» (теперь тут довольно холодно).

Первым делом побежали мы с Петькой на почту давать нашей Зое телеграмму о том, что наш полевой сезон успешно завершен, что мы с ним живы и здоровы. Во всех цивилизованных местах телеграф работает круглые сутки, но в Хатанге — только до восьми часов вечера. Когда мы с Петькой прибежали туда, тетка-начальница уже вешала замок. Гигантских трудов (упрашивать пришлось, прибегая к различным художественным подробностям, разукрашенным самым беспардонным враньем) стоило уговорить ее вновь открыть почту и отбить нашу телеграмму.

Теперь пути нашего отряда расходятся: Константин Иванович с Сашей и Лешей летят в Игарку, на базу к Иван Филипповичу — им надо сдать все наше снаряжение, упаковать и отправить все образцы и личные вещи; а мы с Петькой, захватив с собой многочисленные северные трофеи (в основном рыбу и мясо), быстро-быстро летим в Красноярск, а оттуда — в Новосибирск (Петька и так уже пропустил более половины месяца занятий, да и меня заждались). Мы договорились с ребятами, что все наши личные вещи они отправят в Новосибирск малой скоростью вместе с образцами. Да и то сказать, зачем нам самим тащить их в такую даль, тем более что у нас с собой груза и так гораздо больше нормы.