А «Спартак» и вправду выиграл со счетом 2 : 0.

Ветер, с вечера постепенно усиливаясь, достиг почти ураганной силы. Тем не менее наши геологи в маршрут ушли. Константин Иванович говорит, что этот маршрут здесь, на берегу залива Нестора Кулика, последний. С завтрашнего дня начнем готовиться к переезду, поплывем вниз по Нижней Таймыре. Под щедрым таймырским солнцем, под рев и свист ветра сварили с Петькой ведро компота. Затем изготовили казан оленины в грибном соусе; сварили олений язык (это холодное блюдо), потом уху из муксунов и котел пшенной каши. Затем я выстирал все кухонные полотенца, а Петька замочил в луже, что стоит против нашей палатки, свои серые шерстяные штаны с красными штрипками. Между делом каждые полчаса я бегал проверять добытое вчера мясо (чтобы не попали на него лучи солнца, я смастерил из куска брезента специальный тент). А кроме того, мы постоянно укрепляли палатку: растяжки буквально звенят под ветром, и железные штыри, к которым они крепятся, лезут из земли вон.

Геологи вернулись из маршрута на час раньше условленного времени и принесли с собою много старых ящиков (на дрова). Увидев издалека, что они выходят из распадка Скалистого ручья с чем-то громоздким на плечах (чем нагружены эти маленькие фигурки, не сразу стало понятно), Петька ахнул и кинулся ко мне в палатку с воплем (я тем временем читал книгу — «Детство» М. Горького):

— Папа, они еще одного оленя несут!

Вечером вокруг нашей палатки бегали два гадких, облезлых здоровенных песца (летний песец выглядит отвратно), привлеченные, видимо, запахами нашей помойки. Нас они совершенно не боятся, знают откуда-то, что никакого интереса сейчас ни для кого они не представляют.

— В прошлом году в отряде у Николая, — Леша назвал фамилию довольно известного геолога, — ребята песцов, летних конечно, приручили прямо из рук есть. Наглое, доложу я вам, зверье — летний песец.

А Константин Иванович вновь удивил меня, да как: он принес из маршрута довольно много малорослого, но совершенно настоящего щавеля.

— На завтра заказываю щавелевые щи, — сказал он, широким жестом бросив мне на стол замечательную и неожиданную здесь зелень.

Ночью начался дождь и шел затем весь день. Леша сказал, что когда рано-рано утром (все эти понятия: утро, день, ночь, напоминаю, чисто условные — круглые сутки одинаково светло) он вышел из палатки, то видел на небе здоровенную радугу. Ему, однако, никто не поверил.

Сегодня в маршрут геологи не идут: будем готовиться к переходу. Почти весь день сидели геологи в палатке за нашим раскладным столом и обсуждали геологические результаты своих маршрутов. Время от времени я слышал жаркие споры, упоминание о Быррангах, речках, ручейках, речушках, и главное — все чаще называлось загадочное озеро Суровое, то самое, на берегах которого в свои времена великий геолог Владимир Анатольевич Вакар нашел валун самородного серебра, о котором мне рассказывали Лев Васильевич и Сергей Леонидович (мои друзья, геологи, знавшие Таймыр вдоль и поперек) и который до сих пор украшает музей геологии НИИГАА[43]. Вывод их был и неожиданным, и, признаться, печальным: еще два-три маршрута здесь надо сделать непременно, так что наш отъезд откладывается (хочется надеяться, что ненадолго).

Тем временем я успел сделать трехлитровый эмалированный бидон паштета из оленьей печенки и здоровенную миску салата из сырых чиров-маломерков (подчирков, как зовет их Константин Иванович) — блюда, пользующиеся у нас наибольшей популярностью.

Петькины штаны (те самые, серые с красными штрипками) вот уже двое суток отмокают в луже напротив палатки. Грозный начальник Саша сказал, что своею властью запрещает давать Петьке сгущенку до тех пор, пока тот штаны не выстирает. Услышав это, Петька сразу кинулся стирать и вскоре вывесил продукт своего труда на палаточной растяжке: штаны, может, и стали чище, но зато все покрылись красными пятнами.

Сеть-семидесятку (ту самую, крупной вязки, на которую я возлагал и продолжаю возлагать столько надежд) опять скатало в ком: в качестве груза поставил я кусок толстого резинового шланга, на всю длину сети его не хватает, обрезать дель жалко, а обезгруженные крылья даже в небольшой ветер скатываются в ком. Сеть вновь сняли, и я весь вечер заново снаряжал ее и снарядил-таки как следует. Завтра поставим ее подальше в озеро.

После каждого даже небольшого дождя наша палатка становится полуостровом, с трех сторон омываемым водой, текущей в трех разных направлениях, причем близлежащий бурный поток бодро бежит буквально в десяти сантиметрах от нашего порога. (Я уже писал, что русла этих ручьев — следы от вездеходных траков.)

Поздно вечером, в полный штиль (ах, какая это здесь, на Таймыре, редкость), под моросящим дождичком, Саша, Леша и Петька пытались запустить лодочный мотор «Ветерок». Промучились до двух часов ночи, но успеха так и не достигли. Неужели наш неуклюжий тримаран (две лодки-резинки и посредине сборная лодка «Романтик») придется тащить вниз по реке на веслах?

Перед сном решили попить чайку (с маслом, паштетом, рыбкой и мясом, разумеется) — это шестая трапеза за сегодняшний день.

— В позапрошлом году,— сказал Константин Иванович, макая сухарь в кружку со сладким чаем, — работали мы тоже здесь, на Таймыре, вернее в Предтаймырье, к югу от Хатанги, на Котуе. И именно восьмого августа кончились у нас продукты, завезенные с Большой земли. И прежде всего, сухари, вермишель, сахар. Правда, еще с неделю выдавали нам по одной столовой ложке сухарных крошек на человека. А сняли нас, между прочим, только двадцать второго сентября. Вот и посчитайте. Пили мы тогда бульон, мясной или рыбный — чаю у нас тоже не было (не было и табаку, но серьезных курцов, к счастью, в отряде не оказалось), — а заедали бульон котлетами. Ах, как же мы все это время тосковали о хлебе! Очень мы в тот раз легкомысленно отнеслись к покупке продуктов да к тому же еще и в реке утопили половину их — одна лодка у нас на перекате перевернулась. Так что день этот — восьмое августа — долго мне еще помниться будет. Особенно в поле.

Если верно говорят, что Арктика — кухня погоды, то ее повар нынче приготовил нечто совершенно невообразимое: очень холодно (длина «хыха» достигает метра), сеет мелкая водяная пыль, туман клочьями лезет даже к нам в палатку, дует довольно приличный «землячок», а на озере страшнейший накат. Тем не менее геологи в маршрут ушли.

Я готовил щавелевые щи из принесенных вчера Константином Ивановичем подарков здешней природы, а Петька, взяв инструкцию по эксплуатации «Ветерка», решил до конца разобраться в этом хитром механизме. Время от времени он громко выкрикивал: «А, так вот в чем, оказывается, было дело!», «Какие же мы все-таки дураки!» или «Да он и не должен был у нас работать!».

В полдень мимо наших палаток прошли две довольно упитанные важенки (самки дикого оленя).

— Да что же они нас совсем ни в грош не ставят! — возмутился Петька. — Давай ухлопаем обеих, чтобы тем двум быкам, что у нас на бугре вялятся, не скучно было.

Петькин игривый тон я не поддержал, и юный полярник сник и больше об охоте не заикался.

К ужину наши геологи опоздали — пришли около десяти часов вечера. Петька кинулся к ним навстречу по кочковатой тундре и с восторгом дотащил до лагеря тяжеленный рюкзак с образцами (пер его метров четыреста).

— Я понял!— гордо завопил он, придя в лагерь. — Я понял, Саша, почему наш «Ветерок» не хотел работать. — И начал, захлебываясь, излагать свои технические гипотезы.

Саша терпеливо выслушал его, тяжело вздохнул и спросил только:

— Издеваешься?

Поздно вечером, когда ветер почти затих, мы с Лешей отправились ставить здоровенную сеть-семидесятку подальше от берега, а заодно решили проверить и обе стоящие сети. С нами просился на рыбалку и Петька, но Константин Иванович настоял, чтобы мы его оставили на берегу: накат на озере все еще силен. Поймали хорошо (трех хороших гольцов, пару муксунков и четырех подчирков) и сеть-семидесятку выставили отменно — «в струнку». Ну, теперь крупная рыба должна пойти вовсю!