Вот и расстались мы с нашими попутчиками, расстались навсегда. Ни о Валере, ни о Геннадии Павловиче ничего более я не слышал. А вот о студенте-геологе Андрее два года спустя получил я известие. И известие более чем грустное. Рассказал мне эту историю Петька: он в ту пору был студентом первого курса геолого-разведочного факультета Томского политехнического института, где Андрей был уже дипломником. Случилась там большая драка между общежитиями: геологи дрались то ли с механиками, то ли с химиками, а может быть, с электронщиками. Драка была глупая, бестолковая и бессмысленная (как это почти всегда бывает по воскресеньям). Кто-то без шапки с вытаращенными глазами пробежал по этажам с воплем: «Наших бьют!» И, ничего толком не прояснив, кинулись десятки (а может, и сотни парней) выручать своих коллег, попавших в беду (у геологов всегда велика взаимовыручка, хотя и не всегда бывает она во благо). Драка в тот раз вышла грандиозная, с обильным членовредительством как с той, так и с другой стороны. Как и бывает, схватили тех, кто под руку попался, и на них выместили все зло, врубив этим несчастливцам на всю катушку, в назидание другим, чтобы прочим неповадно было впредь. В числе нескольких горемык попал тут под горячую руку и наш Андрей. А потом был в актовом зале Томского политехнического института открытый процесс, и получил наш многострадальный попутчик пять лет строгого режима, ну и, разумеется, вылетел из института, не дойдя всего месяц до диплома.

На противоположном, левом берегу Енисея стоит поселок Бор, а в нем — довольно известная в геологических кругах Борская геофизическая экспедиция. Три года назад я тут едва не встретил новый, тысяча девятьсот восьмидесятый год. А случилось тогда вот что. Информационно-вычислительный центр нашего СНИИГГиМСа сбагрил этой экспедиции свою честно послужившую ему старушку БЭСМ-4М, и не просто сбагрил, а перевез ее в Бор, смонтировал там и запустил. Но впоследствии оказалось, что по правилам, принятым в геологии, ЭВМ считается запущенной в строй лишь тогда, когда на ней обработан хотя бы один километр геофизического профиля. А на той БЭСМ-4М никакого математического обеспечения не было, одно железо. А на носу конец года, а взяты обязательства, за которые должна идти премия. Словом, вызывает меня шеф и говорит, так, дескать, и так, надо лететь в Бор (аэропорт называется: Подкаменная Тунгуска). А на календаре, между прочим, двадцать пятое декабря.

— Да вы что, — говорю я ему, — допустим, завтра я вылечу в Красноярск, послезавтра — в Бор. За пару дней мы там все запустим. И как же мы оттуда тридцатого декабря выбираться будем? А ведь я, как все добрые люди, Новый год привык дома встречать, в кругу семьи. Да мало того, мне ведь с собой системщика надо взять да и геофизика тоже. Неплохо бы, конечно, и электронщика, ну да уж ладно. А втроем надо быть непременно.

— Согласен, — говорит шеф, — системщица и геофизик вам будут, и насчет вылета оттуда можете не беспокоиться. Я уже навел все справки. Правда, прямой самолет Красноярск — Подкаменная Тунгуска ходит один раз в неделю, по понедельникам, и, значит, будет он только второго января, но зато там садятся на дозаправку практически все самолеты, идущие с севера — из Хатанги, из Диксона, из Туруханска, из Игарки. Мало того, на крайний случай у экспедиции есть свой собственный самолет, «АН-2», и уж на нем-то вас вывезут в Красноярск в любой момент, я договорился об этом с руководством экспедиции.

— А если на эти проходящие рейсы будет много желающих, — продолжал я, — тогда что? Ведь под Новый год многие стремятся в разные места.

— Ну, это вы можете не беспокоиться, — с улыбкой развел руками шеф, — геофизическая экспедиция в Бору, — царь и бог, для нее — все в первую очередь.

Короче, уломал он меня. На другой день утром вылетели мы в Красноярск, со мной две дамы, у обеих, разумеется, семьи, и обе, разумеется, Новый год хотят встречать только дома. Поначалу все шло великолепно. В положенное время прилетели мы в этот Бор, нас ждали, встретили очень тепло, прекрасно разместили. Погода стояла превосходная: морозец, солнце, на небе ни облачка, в воздухе ни ветерка. Работу свою мы сделали довольно быстро (тем более что в этом Бору и делать больше было нечего) и стали собираться домой. И тут выяснилась ужасная вещь. Оказывается, билеты на самолет в местном аэропорту не продают (кстати, эта ситуация везде распространена на Севере, я же ничего о том тогда не знал лишь потому, что обычно пользовался спецрейсами), а лишь записывают в список, и при посадке в самолет (если на него, разумеется, есть свободные места) сразу выписывают билет и регистрируют его. Но в эту пору свободных мест на проходящие самолеты просто не бывает. Кинулись мы к начальству — давайте нам, дескать, ваш «АН-2». Но тут, на Севере, темнеет зимой очень рано, а «АН-2» может летать только днем. Хорошо, договорились, что назавтра, то есть рано утром тридцатого числа, мы вылетаем в Красноярск. Правда, лететь часа четыре и в кабине довольно холодно, но ничего, потерпим. Утром новый удар: погода для «АН-2» есть только до Енисейска, а далее — низкая облачность и туман[34].

Правда, из Енисейска автобусом можно доехать до Лесосибирска (это всего полтора часа езды), оттуда лесовозным поездом до Ачинска — это уже восемнадцать часов езды, а уж от Ачинска до Новосибирска каких-то девять часов на поезде. Но с учетом пересадок, стыковок самолета, автобуса и поездов если мы и успеем домой к Новому году, то, как говорится, тик-в-тик. Этот вариант решили отбросить как нереальный. Сидим и ждем, а вдруг найдутся на одном из проходящих рейсов свободные места (а нужно их целых три!). Но рейс идет за рейсом: из Игарки, из Туруханска, из Хатанги, а мест нет и в помине. Остался один, последний рейс из Диксона, но уже известно, что свободных мест на нем нет. Расстроенные, дамы ушли ночевать домой к девочке-оператору, я же остался на машине и стал отлаживать какую-то свою программу (честно говоря, просто хотелось хоть чем-то занять это тоскливое время). И вдруг в первом часу ночи звонок. Звонит диспетчерша из аэропорта:

— Вы готовы? На диксоновском рейсе образовалось два свободных места — женщине стало плохо в самолете, командир запросил карету «скорой помощи», а женщина летит вместе с мужем.

Я кинулся искать наших дам. Попробуйте-ка вы в незнакомом поселке (нигде ни огонька) в час ночи отыскать нужный дом и достучаться в него. Разумеется, мне стало еще грустнее, теперь я останусь тут вообще один. Торопливо одевшись и покидав свои вещички, мои дамы кинулись на улицу. Ночь, мороз, луна, ни души. А до аэропорта километра два ходу. К счастью, подвернулся нам какой-то мужик в тулупе и с заиндевевшей бородой, мчавшийся куда-то на «Буране», к которому были прицеплены обычные сани-розвальни. Мы втроем упали на сено, настеленное в этих санях, и рванули в аэропорт. «ЯК-40» приземлился точно по расписанию, и его уже ждала «скорая помощь». Больную женщину на носилках вынесли из самолета, вместе с санитарами шел и нес носилки здоровый малый в меховых торбазах под самый пах, который все причитал:

— Ну, блин, ну это надо же так... Вот повезло — так повезло...

В аэропорт вошли летчики, и командир весело спросил диспетчершу, проводив взглядом наших дам:

— А нет ли у вас еще одного хорошего пассажира, которому вот так надо домой под Новый год? — Он провел ребром ладони себе по горлу. — А то нам один козел в салоне всю плешь переел. Покамест взлетали, он сидел тихо да смирно. А как взлетели, так выступать начал, хоть стой, хоть падай. И к стюардессе приставал, и к нам в кабину ломился... Мы ведь горючим под самое горло залились, нигде до самого Красноярска посадки делать не хотели, да вот, вишь, пришлось...

— Да как же, — всплеснула руками диспетчерша и указала на меня. — Вот он, математик из Новосибирска, за него все начальство просит.

— А у меня все вещички на работе, я же с собой сюда ничего не захватил, — растерялся я.