Он снова резко повернулся, шагнул вперед, угрожающе навис надо мной, но в этот раз я не отступила назад и не опустила голову. Не потому, что мне не было страшно. Я все еще боялась его, но сейчас задетая гордость не позволяла этого демонстрировать.

Фолкнор, кажется, не ожидал, что я останусь стоять на месте и наши тела практически соприкоснутся. На несколько секунд это сбило его с толку. Я почти не видела в темноте его лица, но судорожное, неровное дыхание чувствовала кожей.

И все-таки, чем же от него так приятно пахнет?

— У меня как раз есть сердце, — наконец тихо, но эмоционально заговорил шед, тоже не отступая. — А еще глаза, память и мозги. Я наблюдал за вами с момента вашего приезда. Скажите честно: сколько раз за все время вы думали о своем Роане, о разорванной помолвке, о вашем разбитом сердце? Хотя бы каждый день? Или через один? Сомневаюсь. А когда злая судьба разлучает тебя с любимым человеком, ты думаешь о нем постоянно, просто потому что больше ни о чем думать не можешь. Ты даже дышать не можешь. Я знаю, о чем говорю, Нея, я похоронил двух жен. Но в вас ничего подобного не замечал, хотя ваш Роан для вас все равно что умер. Вы не любили его, а ему было глубоко плевать на вас, раз он так быстро нашел вам замену. Так что скажите спасибо, что обручение со мной уберегло вас от опрометчивого брака, в котором вы бы все равно были глубоко несчастны.

— Можно подумать, с вами я буду счастлива, — не удержалась я. — Мы точно так же не любим друг друга и никогда не полюбим! Разница лишь в том, что вы и не пытаетесь притвориться влюбленным, а я не заблуждаюсь по поводу своих чувств к вам! Так за что мне говорить спасибо? За то, что ваш дом даже больше того, к которому я привыкла?

На его лице снова промелькнуло удивление, как будто он не ожидал от меня такого ответа. Впрочем, я и сама его не ожидала. Почему-то иногда во время разговора с ним я становилась… другой. Я до сих пор немного боялась Фолкнора, но при этом позволяла себе отвечать ему дерзко. Как будто он пробуждал во мне что-то, чего никогда не было раньше. Я никогда не позволяла себе такого тона с отцом.

Однако теперь, когда между нами снова повисло молчание, я наконец испугалась по-настоящему. Вспомнила, как Форт сказал, что в день гибели Лилия поссорилась с мужем, бросила ему в лицо оскорбление. Может, он и не пошел за ней сразу, но потом мог найти ее здесь, их ссора могла продолжиться и…

Нет, нет, нет, тогда Лилия не привела бы меня к нему сейчас!

Фолкнор медленно выдохнул, сверля меня тяжелым взглядом. Он злился, но в кои-то веки старался держать себя в руках. Он снова отвернулся, оперся руками о бортик. Его плечи заметно поникли, он склонил голову, словно силы покинули его, и стоять прямо вдруг стало невыносимо.

— Возможно, это даже поможет нашему браку, — заметил он. — Никакого обмана и самообмана, никаких надежд, никаких взаимных ожиданий, которые мы можем не оправдать. Все предельно ясно и честно.

Не знаю почему, но моя злость мгновенно улетучилась. Что-то в его позе или тоне отозвалось странным чувством в груди. Появилось желание подойти к нему ближе, коснуться плеча в ободряющем жесте. Это желание напугало меня, и я обхватила себя руками, чтобы точно не сделать ничего подобного.

Я наконец вспомнила о том, где мы находимся и почему мы здесь.

— Она ведь сюда пришла в ту ночь? — осторожно поинтересовалась я, меняя тему. — Лилия.

Он молчал довольно долго, но потом все-таки ответил. Голос его при этом прозвучал немного хрипло:

— Да. Она любила это место. Часто приходила сюда.

— А вы? То есть… Вы любили ее?

Не знаю, зачем я это спросила. Было бы странно ожидать, что Фолкнор станет говорить со мной о своих чувствах. Причем чувствах к другой женщине. Но он неожиданно признался:

— Я уважал ее. И ценил. За ум, красоту, силу духа, внутреннее достоинство. Она не имела благородного происхождения, но благородства ей было не занимать. И она любила меня. Очень искренне и очень нежно. А это само по себе большая редкость. Я старался убедить ее, что люблю так же искренне, но это плохо кончилось.

Он снова шумно вздохнул, выпрямился, поднял лицо к темному небу, на мгновение прикрывая глаза. После чего повернулся ко мне.

— Я должен извиниться перед вами, Нея. Я… был груб с вами сегодня. Опять. Мне стоит чаще вспоминать о том, что вы еще очень молоды. И с большим пониманием относиться к вашим выходкам…

— Я не вызывала Лилию! — торопливо перебила я, вспомнив наконец о чем хотела с ним поговорить. — Шед Фолкнор, поверьте мне, я никогда не стала бы делать этого. Я никогда не призывала дух вашей жены. Он сам является мне. Является уже давно, с самого нашего обручения.

Он недоверчиво сощурился и нахмурился, глядя на меня с интересом, смешанным с подозрением. Я в отчаянии закусила губу, не зная, как доказать ему это.

— Я знаю, что это звучит странно, но первый раз она явилась мне еще до того, как я узнала, кто она. И потом она показывалась мне несколько раз уже здесь. Она и сейчас привела меня к вам. Думаю, она хочет, чтобы мы поговорили.

Бровь поднялась вверх: мне в очередной раз удалось удивить его. Фолкнор снова окинул меня пронзительным взглядом, словно решая, стоит ли мне доверять, и медленно кивнул.

— Что ж, давайте поговорим. Только лучше нам пройти в мои личные комнаты. Там теплее.

— Я не замерзла, — испуганно заверила я, хотя это не было правдой. Без шарфа и теплой обуви пальто не спасало.

Губы жениха дернулись в подобии усмешки, и он мягко уточнил:

— Я замерз.

В комнату, в которую меня привел Фолкнор, я входила с опаской. Вообще-то у нас на юге считается, что неженатый мужчина и незамужняя девушка не должны оставаться наедине за закрытой дверью. Особенно в вечерние часы. Я спокойно оставалась в кабинете Ронана Фолкнора во время наших занятий, но лишь потому, что дверь всегда оставалась приоткрытой. Да и не чувствовала я никакой угрозы с его стороны. О его брате Торрене я все еще не могла этого сказать, хотя он и извинился за свое поведение на нашем первом ужине.

Комната оказалась небольшой гостиной, вроде той, что была и у меня в моем родном доме. Небольшая приватная зона между общими помещениями дома и моей спальней, где я обычно принимала подруг. С той только разницей, что здесь царил полумрак: когда мы пришли, комната освещалась лишь огнем в камине. Фолкнор зажег несколько светильников на стенах, но большая люстра под потолком так и не вспыхнула. Мне хотелось думать, что он просто не любит яркий свет.

Фолкнор внезапно оказался у меня за спиной, а его руки — на моих плечах. От неожиданности я вздрогнула, попыталась отстраниться, но он с усмешкой пояснил:

— Пальто позволите? Садитесь в кресло у камина, там тепло.

Я позволила снять с себя пальто и прошла к указанному креслу. Жар от камина действительно оказался ощутимым, я сразу начала согреваться и осторожно оглядываться. Гостиная хозяина была такой же элегантной, как и его кабинет. Во всем — отделке, мебели, декоре — чувствовались вкус и деньги, но нигде я не заметила перебора, кичливости, излишней роскоши. Красиво, уютно, функционально, но при этом очень сдержанно.

Пока я любовалась обстановкой, Фолкнор прошел к небольшому столику у стены, на котором стояли два графина — один с водой, другой с жидкостью цвета пережженного сахара — и несколько стаканов. Большое зеркало, висевшее на стене, увеличивало количество предметов вдвое. Фолкнор налил в два стакана коричневой жидкости, в один потом добавил воды и подал его мне.

— Поможет согреться внутри, — объяснил он. — Только пейте аккуратно. Это довольно крепкая штука, даже разбавленная.

Я поднесла стакан к лицу, осторожно понюхала содержимое и непроизвольно поморщилась. Жидкость была очень вонючей. Но я все-таки попробовала сделать маленький глоток, о чем тут же пожалела: вкус показался резким, жгучим и каким-то горьким.

Пока я знакомилась с неизвестным мне напитком, Фолкнор подтащил к моему креслу невысокий пуфик и сел на него, хотя с его внушительным ростом это едва ли могло быть удобно. Его лицо оказалось ниже моего, но ему не было до этого дела. Он уперся локтями в колени широко расставленных ног, сделал небольшой глоток из своего стакана, разглядывая меня, и наконец велел: