В зал вошёл человек, внешний вид которого совсем не соответствовал торжеству. Молодой парень в кольчуге, заляпанной кровью. С мертвенно бледным, запачканном пылью, лицом, не выражавщим ничего, кроме скорби и боли, он, кажется, был готов разрыдаться. В руках он нёс грязный мешок. Гомон праздника постепенно затихал по мере того, как он приближался к лорду Эйевосу. Тот был явно недоволен, равно как и гвардейцы позади него, ощетинившиеся алебардами.

— Кто ты ещё такой? — проскрипел старик. — И как ты смеешь являться сюда в таком виде и прерывать праздник начала лета? Клянусь, если бы не гости, я бы тут же велел бросить тебя в темницу! Что за срочное дело, ради которого стоит прерывать столь славный пир?

— Я Бэнлон Мэйс, служу в крепости Пепельный зуб. — заговорил незванный гость полным страдания голосом, его губы дрожали.

— И ты ушёл оттуда до срока? — возмутился старик. — За нарушение присяги полагается виселица, ты знаешь это, мальчишка?!

— Меня заставили… — всхлипнул парень, крупно дрожа всем телом. — Заставили… Передать…

— Что передать? Кто заставил? Ты верно тронулся умом? Неужто призраки сожжённой крепости напугали тебя столь сильно, что ты примчался сюда за два десятка миль?!

— Заставили… Передать…

— Сир Кельвин, уведите его в темницу! — явкнул лорд Эйевос. — Разберёмся с ним завтра. Продолжаем праздник! Музыканты, я не слышу музыки!

В этот момент, когда на дрожащего беднягу двинулись гвардейцы, он вдруг схватил мешок двумя руками и вывалил его содержимое прямо на стол. От увиденного глаза лорда Эйевоса широко раскрылись. Кто-то вскрикнул, какая-то девушка лишилась чувств, а Таринор встал с места и испытал чувство глубокого омерзения. На столе перед лордом Высокого дома между блюдом с грушами и кувшином вина лежала отрубленная человеческая голова.

— Он заставил меня… — продолжал всхлипывать мужчина. — Заставил привезти это сюда. И показать. Чтобы все увидели.

— Кто? — выдавил лорд Эйевос осипшим голосом.

— Архимаг Вингевельд. — проговорил мужчина. — Пепельный зуб захвачен… захвачен мёртвыми… он ведёт мертвецов…

— Чья это голова? — тем же голосом спросил старик.

Ответом ему было молчание. Нарушил тишину один из его сыновей, что произнёс дрожащим голосом страшные слова.

— Эрис Таммарен, отец. Это голова жениха принцессы Мерайи. Моего правнука.

Дэйн Кавигер нечасто мог позволить себе просто посидеть в одиночестве. В трапезной было прохладно, но ему, облачённому в доспех, это было даже приятно. Королевский гвардеец всегда должен быть одоспешен днём и, если несёт службу у покоев, ночью, так гласит присяга, и Дэйн вспоминал, как произносил её, каждый раз, когда струйка пота сбегала по его лбу в жаркие дни. Но с тех пор, как король вернул разум, Кавигеру было велено носить неудобный парадный доспех. Из-за обилия золотых украшений он был весьма тяжёл и даже поддоспешник не всегда спасал Дэйна от натирающей плечи тяжести. Так что для командующего гвардии сидеть на резной деревянной скамье в трапезной в солнечный день, подставляя лицо свежему ветерку, было теперь наивысшим из удовольствий. Когда в зал вошёл верховный казначей, Дэйн лишь взглянул на него через полуопущенные веки полным блаженства взглядом.

— Здравствуй, Дэйн.

— Добрый день, Явос. — по обращению к нему Кавигер понял: казначей уверен, что лишние уши их не услышат.

— Вижу, Его величество совсем не щадит командующего гвардией. — покачал головой старик. — Сколько золота на этих доспехах? Десять фунтов? Пятнадцать?

— Не знаю, Явос, да только раньше, при Эркенвальдах, его было ещё больше. Видишь эту корону? — Кавигер указал на объёмный орнамент в виде короны на нагруднике. — Раньше на её месте был золотой имперский орёл. Едва ли не первым приказом, отданным Эдвальдом после коронации, был сменить имперскую символику повсюду, в том числе и на доспехах командующего гвардией. Когда мне велели надеть парадный доспех перед присягой, я благодарил богов, что король так поступил, ведь орёл был больше короны, а значит, тяжелее.

— И всё же, на мой взгляд, это неразумно. Тратить столько золота на украшение доспеха, который и для боя-то не годится, когда казна пустеет.

— А ещё говорят, что Таммарены свято чтут традиции. — усмехнулся Дэйн. — Но в этом ты прав. Когда я сопровождаю короля по пути в Храм, люди смотрят на мой доспех, провожают меня взглядами, и в их глазах читается зависть и ненависть. Если б они знали, как тяжело и неудобно его носить, они смотрели бы с сочувствием. Хорошо хоть, Его величество не приказал повсюду носить с собой церемониальный меч. Он весит фунтов двадцать и больше походит на позолоченную дубину с лезвием.

— Да, я видел твоё посвящение, Дэйн. — улыбнулся казначей, но улыбка тут же покинула его лицо. — Однако я здесь не для того, чтобы предаваться воспоминаниям. Ты не думал, что творится с нашим королём?

— Развес ним что-то не так? Эдвальд разве что стал жёстче, но я думал, это вполне нормально для того, кого травили и сводили с ума.

— А эти реформы? — не унимался Явос.

— Он желает наверстать упущенное. — Дэйн замолчал и прислушался, точно ли никого нет поблизости. — В конце концов, он столько времени был безвольной марионеткой Велерена.

— Но какие реформы! Эти серые отряды, погромы, эта женщина во главе Церкви трёх… Да и какая она теперь «Церковь трёх», если во главу её поставлено такое божество, как Калантар! — казначей тяжело вздохнул. — Боюсь, мой дорогой Дэйн, наш король постепенно превращается в тирана и фанатика, если не сказать, что уже превратился.

— Осторожнее, Явос. — командующий поёжился. — Его величество без пяти минут ваш родственник.

— Ох, ещё и эта свадьба… Я бы не говорил такое, если б не был так напуган. Да, Дэйн, меня пугает будущее страны. Ведь ей угрожают не эльфы и не Риген. Я боюсь, что этот безумный фанатизм, а фанатизм всегда становится безумным, рано или поздно станет тем нарывом, который, если его не трогать, лопнет и затопит страну кровью.

— Кажется, ты слишком долго пробыл в больничном крыле. — усмехнулся Дэйн.

— Спроси у Хассера Гвила, каково теперь городской страже. — с жаром сказал казначей. — Должно быть, ему и командовать уже некем: серый орден уже заменил добрую половину городской стражи. Что будет, если король решит сделать их своей гвардией? И кого он поставит во главу?

— Согласно присяге, командующий гвардией служит королю до последнего вздоха. Лишь тяжелое увечье может стать основанием для освобождения от присяги.

— Как видишь, Дэйн, теперь уже нет ничего незыблемого. Если король отважился на столь радикальные изменения Церкви, то что ему стоит освободить тебя от службы? Ты говоришь об увечье? Будь уверен, если понадобится, тебя им обеспечат, хотя я всей душой надеюсь, что до этого не дойдёт.

— И что же ты предлагаешь, Явос? — командующий гвардией вскочил с места. — Устроить переворот? Знаешь, что было с последним командующим гвардии, что предал своего короля?

— Твой предшественник, Вельмор Скайн, поступил правильно и никто не вправе осудить его. А в качестве «наказания» он просто вернулся в Кованый шпиль и стал лордом атерунским вместо своего покойного брата. — невозмутимо ответил казначей. — А как бы ты поступил на его месте?

— Его спасло только то, что он поставил на победителя. — процедил сквозь зубы Кавигер.

— Как бы ты поступил на его месте, Дэйн? — вновь спросил казначей более строгим голосом.

— Не знаю… — командующий опустил было взгляд, но тут же ответил. — Наверное, так же. Всё-таки Альберт Эркенвальд убил собственную жену и сына, хранить верность такому человеку — сделка с совестью.

— И чем же он теперь отличается от Эдвальда?

Кавигер замолчал. Несколько секунд он пытался собраться с мыслями, нахмурив брови и задумчиво глядя в окно.

— Быть может, ничем. Но что, если бы Эдвальд не сумел захватить Чёрный замок в тот день? — спросил Дэйн, не поворачиваясь к Явосу. — За предательство короны командующего гвардии казнят через повешение, а его потомки лишаются права наследования, не говоря уже о позоре, который он навлекает на весь свой дом. Отец ни за что не простит мне подобного, не говоря уже о том, что королевская армия сейчас в Мейеране. Одно слово короля, и они захватят город. Джеррод Раурлинг хороший человек, но он верен королю. Как и я… должен быть… — он сел и продолжил более спокойным голосом. — Я понимаю твои опасения, Явос, но пока ничего не происходит, командующий гвардии не имеет права нарушать присягу. Ни при каких условиях.