За волнистым, зеркальным, толстым стеклом марионетки жили собственной жизнью, будто не было ни мятежей, ни баррикад, ни тяжелых камней, летящих в непрочные стекла…
ФРАГМЕНТЫ ИЗ БУДУЩЕЙ КНИГИ
Итак, нужен ли институт человека? Не буду сейчас опять возвращаться к письмам, которые мы тогда получили. Хотя нет! Выпишу еще несколько строк из одного…
1. Ю. Иванов: да, нужен!
«…Безусловно! Но что это такое будет: действительно ли новая наука, подобная кибернетике, появление которой, как и других еще не родившихся наук, неизбежно? Или же особый институт как новая форма организации научной проблемы, в данном случае проблемы „Человек“ во всех ее многочисленных ипостасях.
У каждой из новых и старых наук есть свои задачи, свой язык, и ни одна из них не ставит целью дать всесторонние знания о человеке. Но есть еще философия — старейшая из старейших и мудрейшая из мудрейших наук, язык которой подобен органу, могущему заменить целый оркестр и каждый инструмент в отдельности. Разве это не ее задача — рассказать о человеке все, что доступно человеческому знанию, разве это не ее цель — познать человека во всей его сложности и многообразии? И разве сама проблема „Что такое человек“ не философская проблема?
В тесном общении, единении с другими науками философия и есть институт человека.
2. В. Яковлев: о «бытии и ничто»
«Вы, товарищ Евгений Михайлович Богат, сказали в своей книге „Чувства и вещи“ похвальное слово письмам людей друг другу. Пишу вам! У вас — гуманитарное образование, наверное, но, читая вас, видно, что вы следите за достижениями и естественных наук. Если вам будет интересно поразмыслить над моими вопросами, то ответьте мне. Вот суть вопросов.
В научно-популярной литературе прочитал, что Вселенная произошла в результате взрыва некой „точки“ (материальной, разумеется). Да не утомят вас цифры. Вселенная просматривается вокруг в телескопы в радиусе 14 миллиардов световых лет. Колоссально большой радиус Вселенной! А „точка“, которая взорвалась, в начале сотворения Вселенной, порядка радиуса молекулы (еще меньше). Ученые предполагают, что в таком малом объеме вмещалась Вселенная. Что же тогда материальный мир! Я привык считать, что мир материален, а выходит, что Вселенная может уместиться в ширине меньше атома. Но дело не только в этом, иначе бы я не беспокоил вас, писателя. Ведь для вас и человек — Вселенная. Но если мироздание выросло из капли, то и человек — Вселенная — тоже может вырасти из малого до бесконечности.
Недавно один у нас в селе утверждал: в мире нет ничего. И утверждал это трезвый. Иногда действительно кажется, что нет ничего (это я уже говорю не о мироздании и о человеке, а о разных разностях), а посмотришь повнимательнее и видишь зернышко, из которого вырастет нечто великое. Что вы об этом думаете?
Чтобы понять строки из второго письма ко мне Виктора Андреевича Яковлева, дам отрывок из моего письма к нему.
«Я не чувствую себя в силах разгадать все те загадки бытия, которые вас мучают. Но вместе с вами думаю, что абсолютно неправ тот, кто утверждает: „Нет в мире ничего“. В мире есть люди и звезды. Меня всегда восхищало и волновало открытие ученых, что человек состоит из тех же элементов, что и звезда. Именно в человеке мы должны найти разгадку всего — все тайны мироздания, все тайны бытия. И пока на земле, пока в мироздании есть человек, есть, по существу, и высшая реальность, опровергающая все утверждения о торжестве ничто. Человек ранит ничто в самую голову… Вот вам ответ, дорогой Виктор Андреевич, конечно отрывочный, на один из ваших вопросов…»
3. Из второго письма В. А. Яковлева
«Ваши мысли меня удовлетворили. Извините, что отвечаю с опозданием, перестраивали избу, она у нас единственная в селе старая, нехорошо выглядела, неэстетично. Глубоко согласен с вами, что в человеке, во всех людях, которые нас окружают, мы должны найти все разгадки и ответы на все тайны. Человек действительно высшая реальность. Низкий вам поклон от моей мамы Марии Сидоровны за ваше поэтическое произведение — письмо к ее сыну.
Теперь разрешите от собственного имени и от имени моих односельчан задать еще несколько философских вопросов…»
Примечание 1984 года.
Виктор Андреевич Яковлев пишет мне и сейчас, задавая вопросы, «житейские» и философические. В одном из писем он рассказывает о том, что ему не понравилось суждение какого-то литературного критика, написавшего в журнале, что в наше время нелегко найти сильные и цельные характеры. В. Яковлев, красочно повествуя о жизни односельчан, нелегкой, но далекой от уныния и лени — самых опасных врагов человека, — находит эти сильные и цельные характеры рядом с собой, что говорит о его умении по-доброму видеть жизнь.
В его собственной жизни после выхода первого издания книги «Ничто человеческое…» тоже многое изменилось.
Он женился.
И в этом событии немалую роль сыграл Володя Патрушев, которому уже посвящены многие страницы нашей книги. Яковлев написал Патрушеву письмо, завязалась переписка, Патрушев переслал ему письма одной одинокой женщины, Яковлев написал и ей, она ответила, он написал опять. Теперь они вместе.
«Ваше ремесло, — написал мне однажды Яковлев, — соединять людей».
Думаю, что он переоценивает мою роль в этом действительно завидном «ремесле». Утверждать в данных обстоятельствах, что ремесло писателя — соединять людей, столь же несправедливо, как утверждать, что ремесло повивальной бабки — рожать детей.
Мы лишь помогаем в меру скромных сил.
А рожают — женщины, а соединяют — сами читатели, подобные Володе Патрушеву.
ПОСЛЕДНЯЯ СТРАНИЦА
Эту книгу о духовном и нравственном богатстве нашего современника, о сегодняшнем думающем советском человеке я не случайно начал печальной историей об одной девочке — УРОК, который из этой истории надо было извлечь, заключается в том, что развитие сердца, чувств не должно отставать от развития ума, деловых качеств человека… Вся книга посвящена формированию разносторонней, гармонической личности — об этом думает и писатель и его читатели!
За письменным столом я старался рассмотреть лицо моего будущего читателя. Я полюбил думающее лицо и, когда видел его перед собой, понимал — строка или страница удавалась. Я хотел и хочу одного: чтобы читатель мыслил со мной. Я уже писал вначале о книге-доме, обладающем фантастической емкостью.
На первых страницах я постарался распахнуть двери этого дома для всех, кто хочет в него войти.
Мне кажется, что вошло немало хороших людей — с большими чувствами, интересными мыслями, серьезным и глубоким отношением к жизни. И если бы можно было устроить ту самую встречу героев, о которой я когда-то мечтал, то теперь, пожалуй, дом в обычном понимании был бы и тесен.
А в этом доме места хватило всем. И двери его по-прежнему открыты широко.
САМАЯ-САМАЯ ПОСЛЕДНЯЯ СТРАНИЦА
Я уже закончил книгу, когда получил новые письма от Ирины Пустоход из города Соликамска и Маргариты Семеновны Домбровской из города Черкассы (если помните, я начал мою книгу именно их письмами). Мне хочется закончить теми ответами, которые я получил.
Ирина Пустоход пишет:
«Мои жизненные открытия начались совсем недавно. Начались, наверное, с Чехова. А если точнее, то с того, что подтолкнуло меня к нему. В третьем номере „Юности“ я прочла повесть „Когда же пойдет снег?..“ Дины Рубиной. Там есть такая фраза: „Я презираю тех, кто к нему (Чехову) равнодушен. Просто за людей их не считаю, каких бы успехов в личной и общественной жизни они ни достигли…“ И я поверила словам этой девочки, и с этого момента Чехов стал для меня близким и родным. Я никогда раньше не представляла, что само имя Чехова может вызывать такой трепет. Я решила перечитать его всего, но прочла совсем мало: три томика рассказов и писем. Я вернусь к нему обязательно, но я хочу его читать не отрываясь, а сейчас — школа. Когда я писала к вам письмо, мне захотелось еще раз перечитать повесть Д. Рубиной. И я поняла, что надо писать людям слова благодарности, если они помогли тебе в жизни. Не знаю, чем объяснить, — может быть, этапом моего становления, — но для меня теперь как-то особенно важна вера, чистота, благодарность. Это является моим критерием в оценке всего, с чем я сталкиваюсь. Я совсем недавно определила это для себя, раньше просто чувствовала интуитивно.
Если бы вы знали, как мне много хочется говорить. Но в одном письме все выплеснуть невозможно.
Мне часто бывает как-то особенно нехорошо, и именно потому, что я не знаю как поступать, что делать. Наверно, это страшнее всего. Когда видишь людей, прожигающих зря свою жизнь, окунувшихся в лапы мещанского уюта, и когда чувствуешь свое бессилие, становится как-то нестерпимо плохо. Живешь только надеждой, что поймешь, научишься. Иногда бывает даже страшно, что жизнь так сложна. Кажется, никогда не освоишь всех нюансов, а значит, и не станешь полноценным человеком. Тяжело видеть людей, для которых существуют только проблемы: одежда, еда, сон. Я их (проблемы) вовсе не отрицаю. Но когда они становятся господствующими!.. У нас в классе много таких, и кажется, что эти люди непробиваемы. С ними можно говорить не более 15 минут, потом становится нехорошо и начинает тошнить. Интересно, как понимать тогда общительных людей, которые говорят со всеми или, вернее, как следует из корня слова, общаются?
У меня есть друг. Мы сидим за одной партой. Ее зовут Галя. Она намного тоньше меня и умнее. Я говорю с ней обо всем, что меня волнует. Да, она очень симпатичный человек, но мне почему-то иногда тяжело с ней и хочется быть совершенно одной. В этом виновата только я, потому что я подаю повод к таким отношениям своим поведением: во мне ужасно много недостатков, честное слово. Мне потому и хочется быть одной, что стыдно за себя и как-то особенно неприятно.
Я напишу вам о себе еще, но только позже. Осторожно отношусь к длинным письмам, так как Белинский высмеял такого рода вещи. Как вы смотрите на это?
