Гай распластался по стене, обхватив её широко расставленными руками.

— Проделать здесь дверь! — приказал он, взглянув через плечо. — Достаточно широкую, чтобы могли пройти две лошади, запряжённые в колесницу!

Приказ императора был неожиданным. Управляющий не сразу нашёл слова для ответа.

— Ты не понял? — язвительно осведомился Калигула. — Может, тебя привселюдно высечь, чтобы подстегнуть сообразительность?

— Не гневайся, цезарь! — со слезами на глазах взмолился управляющий. Его колени мелко задрожали. Ноги ослабели и подкосились. Не отдавая отчёта, он повалился на землю перед императором. Словно раболепный царедворец — перед восточным повелителем. В Риме преклонение колен считалось позором для свободнорождённого.

Польщенно усмехнувшись, Калигула оглядел жалко согнувшегося мужчину.

— Распорядись пробить стену, — велел он. — Прямо сейчас, в моем присутствии.

Управляющий поспешно поднялся, отряхивая грязь с туники. Бросился звать на помощь преторианцев. Солдаты прибежали немного времени спустя. Приволокли тяжёлое бревно, годное послужить тараном.

— Бейте сюда, — управляющий куском извести начертил на стене косой крест.

Преторианцы, скопом держа бревно, взяли разбег. И, с единодушным вздохом, ударили в стену. На войне так ломают стены осаждённого города. Пошла трещина. Смуглые лица и туники покрылись светло-серой пылью. Стена поддалась после восьмого удара. Два камня пошатнулись и выпали, оставляя дыру, похожую на открытый беззубый рот. С каждым ударом пробоина становилась больше. Острые обломки падали к ногам преторианцев, поднимая клубы пыли.

Дыра в стене выросла до размера, позволяющего войти внутрь храма. Калигула осторожно перебрался через груду камней. Рыжая пыль проникала в нос, заставляя императора чихать.

Пыль рассеялась. Калигула увидел жрецов, испуганно бегущих к нему. Они возмущённо потрясали кулаками, готовые разорвать на части осквернителя святыни.

— Стойте! — крикнул Калигула, властно подняв вверх правую руку.

Жрецы остановились. Узнали Гая Цезаря. Позади него в пыльном проёме выросли преторианцы с мечами и копьями.

Гай подозрительно осмотрел лица жрецов. Желваки напряжённо двигались под сухой загорелой кожей мужчин. В глазах — бессильное осуждение. Они молчали, пряча взгляд. «Потому что я — император!» — самодовольно подумал Калигула.

Он двинулся на жрецов. Склонив увенчанные плющом и лавром головы, они расступились. Освободили проход императору. Торжествуя, Гай шёл по светлому залу. В храме пахло кровью и горьким дымом. Недавно здесь приносили жертву. Мраморный алтарь ещё не успели отмыть.

Жрецы, пряча недовольство, семенили за Калигулой. Старательно изображали улыбки на угрюмых лицах. «Любого, осквернившего храм, жрецы схватили бы и отвели на суд претора. Но не меня! — думал Гай. — Мне позволено то, что запрещено остальным!» И, оглядываясь на жрецов, ещё сильнее убеждался в этом.

— Я велю поставить дверь на месте пробоины, — заявил он удивлённым жрецам. — Для того, чтобы выходить из дворца прямо на Форум.

Жрецы угодливо кивали. Калигула остановился перед алтарём, между статуями Кастора и Поллукса. Незначительные полубоги, сыновья Юпитера и смертной женщины… Калигула не боялся их, как Юпитера-Громовержца. Мраморные статуи были выше человеческого роста. Император едва доходил божественным близнецам до груди.

— Они будут моими привратниками! — надменно улыбнувшись, заявил Гай. И развязно похлопал по гладким мраморным торсам Кастора и Поллукса.

Не обращая внимания на вытянувшиеся лица жрецов, Калигула вышел из храма. Весеннее солнце ослепило его, заставив прикрыть глаза ладонью. Форум привычно шумел у его ног. Спорили игроки в кости, без удержу болтали сплетники. Ораторы предлагали свои услуги затеявшим тяжбу. Кучка квиритов стояла у ростральной трибуны, слушая чью-то речь. Голодные псы засовывали морды под туники зазевавшихся матрон. Мальчишки бойко предлагали прохожим скворцов, обученных говорить. Щебетание птиц и впрямь напоминало порой слова.

На Форум, медленно покачиваясь, вползли носилки. Гай подался вперёд: кроме рабов, носилки сопровождали две дюжины преторианцев. Те самые, которых император послал в Ахайю за Лоллией Павлиной.

«Приехала! — гулко забилось сердце. — Будет ли Лоллия прекрасной, какой я вымечтал её? Если нет — отошлю её назад, к мужу!»

Он поспешно сбежал по ступеням, смешался с шумной толпой. Проскользнул мимо ораторов, сенаторов, мальчишек, матрон, птичьих клеток. И, задыхаясь от волнения, догнал носилки. Сквозь шёлковые занавески слабо различалась фигура полулежащей женщины.

Узнав императора, преторианцы почтительно расступились. Гай дрожащими пальцами отвёл в сторону занавеску. Лоллия вздрогнула и подняла глаза. В ладони она по-прежнему держала сестерций. Изучала лицо императора. То же лицо, но не отчеканенное на серебре, а живое, теперь смотрело на неё. Лоллия улыбнулась с призывным очарованием. Калигула жадно рассматривал прекрасное безмятежное лицо и грудь, соблазнительно натянувшую голубой шёлк туники.

— Да! — удовлетворённо заявил он. Тонкие губы императора изогнулись в улыбке восхищения. Он не ошибся. Лоллия Павлина была прекрасна. В голубых глазах отражалось небо. Мягкие волосы блестели, словно золото. Лоллия не напрасно посыпала их каждое утро золотым песком.

— Ты звал меня, цезарь? — в низком грудном голосе женщины прорывалась затаённая страсть. — Я пришла на твой зов!

Калигула забрался в носилки, прилёг рядом с улыбающей красавицей.

— Ты уже развелась с мужем? — спросил он, проведя ладонью по стиснутому браслетом предплечью.

— Да, цезарь, — улыбнулась она.

— Значит, через неделю наша свадьба. Зачем откладывать?

Лоллия стыдливо улыбнулась. Яркий румянец задрожал на щеках цвета персика. Калигула задержал на ней задумчивый взгляд. Женщина, чья стыдливость непритворна, не улыбается так мило и приятно для глаз. Настоящий стыд — мучителен, смешан со страхом и болью душевной. Матрона, которая скромно прикрывает ручкой свои прелести и глядит, лукаво потупясь в сторону, стыдлива на самом деле или только притворяется таковой? Много ли истинно стыдливых женщин знал Калигула? Только Домитилла — весталка, погубленная им. Её жизнь погасла в подземной яме вместе с последней оставленной для неё свечой.

Свадьба императора обошлась в десять миллионов сестерциев. Гостям подавали мурен, устриц, креветок и крабов на позолоченных тарелках. Фонтан в атриуме был заполнен неразбавленным фалернским вином. Мальчик, исполняющий роль виночерпия-Ганимеда, наполнял из фонтана чаши и разносил гостям. Приглашённые громко восторгались: двенадцатилетнего Ганимеда полностью выкрасили золотой краской. Золотыми были кудрявые волосы и обнажённая кожа. На золотом лице поразительным контрастом сияли карие глаза. Золотые ремешки сандалий обвивали позолоченные икры. Золотая набедренная повязка составляла единственное одеяние виночерпия. Когда мальчик с чашей в руках склонялся над фонтаном — он походил на золотую статую.

Голова невесты сгибалась под весом тяжёлой диадемы, надетой на свадебное покрывало огненного цвета. Тонкие пальцы отягощались драгоценными перстнями с камнями, величиной с фасоль. Калигула откровенно любовался Лоллией Павлиной. Надменная, красивая, величественная, она выглядела истинной императрицей.

Гостям прислуживали, грациозно пританцовывая, чернокожие рабыни в белых хитонах. Их одеяния держались пряжками на правом плече и оставляли открытой левую грудь. Мужчины, тайком от жён, поглядывали на эбеновые прелести африканок.

Оставив невесту, Калигула сполз с ложа и подошёл к Макрону, задумчиво стоящему у колонны.

— Тебе по нраву мой праздник? — император повёл рукой, показывая зал. Там было все: плавная музыка, изысканные танцы, горы лакомств и реки вина. Не было только Юлии Друзиллы. Ревнивица не пришла на свадьбу брата.

— Да, цезарь! — сухо ответил Макрон. — В выдумке никто не сравнится с тобой.