Похороны были роскошными и многолюдными. Актёры, натянув маски предков, плясали перед погребальными носилками. Флейты играли протяжную печальную мелодию. Агриппина шла за телом мужа, бледная и отрешённая. Рядом плелась Домиция, громко оплакивая единственного брата. Пассиен Крисп поддерживал жену, мимолётно касаясь плечом идущей рядом Агриппины.

Домиция, всхлипывая, обратилась к ненавистной свояченице:

— Поплачь хоть немного, бессердечная! Мужа хоронишь!

Агриппина медленно обернула к ней отрешённое лицо:

— Я уже все слезы выплакала, — бесстрастно ответила она.

Домиция возмущённо затрясла головой. Ей хотелось вцепиться в распущенные волосы Агриппины, не желающей как положено оплакать покойника. Пассиен Крисп незаметно для других ущипнул жену чуть повыше локтя.

— Оставь в покое Агриппину. Её страдания и без тебя нестерпимы, — едва слышно посоветовал он.

Домиция обиделась, но послушалась мужа. Она зарыдала ещё громче, намереваясь бурным проявлением горя подчеркнуть неподобающее поведение Агриппины: вдове традиционно полагается рвать на себе волосы и одежду. Агриппина опустила голову и прикрыла нижнюю часть лица чёрным покрывалом. Серо-зеленые глаза оставались непозволительно сухими.

— Бедный мой брат! — крикнула Домиция и с треском рванула тунику. Обнажилась тощая отвислая грудь.

Агриппина не последовала примеру свояченицы. Домиция вырывала себе волосы, царапала щеки длинными ногтями. Ненакрашенная и непричёсанная, она выглядела безобразно. Агриппина с удовлетворением отметила лёгкое отвращение, промелькнувшее в глазах возлюбленного Криспа.

— Так оплакивают римлянки смерть дорогого человека! — вызывающе прорыдала Домиция, обернувшись к ней.

— Я скорблю в глубине души, не выставляя своё горе на потеху ротозеям! — с достоинством ответила Агриппина и выпрямилась ещё сильнее.

Погребальный костёр горел ярким пламенем. Вдова, похожая на каменное изваяние, всматривалась в игру оранжевых языков. Рядом рыдала Домиция, норовя повалиться на землю.

«Пусть она бросится в огонь, чтобы никто не усомнился в её скорби! — думала Агриппина. — Тогда Пассиен Крисп освободится!»

— Сочувствую тебе, сестра! — Калигула подошёл к ней и обнял за плечи.

Агриппина порывисто вцепилась в тёмную тогу императора и прижалась к его груди, ища поддержку. Исподтишка она продолжала наблюдать за Домицией. Гай Цезарь убрал с лица сестры непокорную каштановую прядь.

— Слыхал я, что покойный Домиций завещал мне часть состояния, — заявил он, пристально наблюдая за реакцией Агриппины.

Она непритворно удивилась. «Гаю нужны деньги. Казна пустеет», — поняла наконец. Агенобарб был богат. Агриппина решила, что малую долю наследства она может безболезненно уступить Калигуле в обмен на высочайшее покровительство.

— Возможно, — кивнула она. — Какую часть?

— Две трети, — невозмутимо ответил император.

Решив, что ослышалась, Агриппина изумлённо уставилась на брата.

— Две трети? — переспросила она. — Не слишком ли это много? Законному сыну остаётся только треть.

— Овдовев, ты переходишь под мою опеку, — величественно улыбаясь, пояснил он. — Будешь жить во дворце, ни в чем не зная отказа. Наследство Агенобарба — плата за твои будущие удовольствия.

Агриппина мучительно прикусила губу и сцепила вместе тонкие смуглые пальцы. Лишь теперь глаза наполнились слезами. Она уставилась в догорающий погребальный костёр, ладонью вытирая стекающие по щекам слезы. «Наконец вдова прослезилась!» — подумали многие.

— Я не жесток. Оставляю сыну часть отцовского наследства, — высокомерно говорил Калигула. — Но каждый римский гражданин, любящий императора, обязан включить его имя в число первостепенных наследников.

Агриппина испытующе смотрела на него. Она поняла: Калигула нашёл способ пополнить оскудевшую казну. Сестра должна показать пример. За это брат отменно возблагодарит её. Может, велит Криспу развестись и жениться на ней.

— Бери хоть все! — возмущённо шепнула она, с силой сжав сцепленные пальцы.

— Две трети достаточно, — великодушно ухмыльнулся Калигула. — Я не собираюсь обворовывать несмышлёного младенца, моего племянника.

Прикрыв лицо ладонями, Агриппина расплакалась. Гай Цезарь утешительно обнял за плечи отчаявшуюся вдову. Сцена семейного горя со стороны выглядела очень трогательно. Костёр Агенобарба погас. Тлеющие угли залили водой.

— Иди, собирай кости, — Калигула с лёгкой небрежностью подтолкнул сестру в спину.

Агриппина взошла на пепелище. Прах, прежде бывший Агенобарбом, скрипел под деревянными подошвами сандалий. Любители зрелищ расходились, обсуждая подробности окончившихся похорон. Синее небо посерело от дыма. Став на колени, вдова выискивала среди пепла кости мужа.

Домиция, судорожно всхлипывая, повалилась на землю около костра. Страдание обессилило её, лишив возможности помочь Агриппине в исполнении последнего обряда. Пассиен Крисп участливо склонился над супругой.

— Я соберу останки твоего высокородного брата, — тихо предложил он. Домиция, приподняв лицо, благодарно кивнула.

Крисп присел на корточки рядом с Агриппиной. Порылся в пепле и вытащил длинную кость. «Это была нога Агенобарба, — догадался он, оценив размер и форму. — Ещё недавно он топтал землю. Теперь его не стало. Больше он не пройдётся по своим владениям, не выругается громоподобно, не обнимет Агриппину».

Они остались одни посреди мокрого пепла и еловых дров, сожженых до углей. Ничком лежащая Домиция не смотрела на них. Агриппина во вдовьем покрывале казалась Криспу величественной и прекрасной, как никогда прежде.

— Я разведусь с Домицией и возьму в жены тебя, — стараясь не показать безумной радости, шепнул он. — Ты согласна?

— Да! — сладко замирая, ответила Агриппина.

Руки любовников, скрытые под грудой пепла, потянулись друг к другу.

Калигула проснулся среди ночи от невыносимой головной боли. Казалось, невидимые ножи кромсают мозг на куски. Гай сжал ладонями виски и застонал.

Лоллия Павлина, лежащая рядом, не проснулась. Калигула с ненавистью посмотрел на неё: смеет спать спокойно, когда рядом страдает римский принцепс и муж, осчастлививший её, худородную.

Боль не утихала. Ныли виски, резало в затылке. Резким движением ноги Калигула ударил Лоллию.

— Просыпайся! — крикнул он.

Красавица лениво открыла глаза и с сонным бормотанием повернулась к мужу.

— Мне больно — проговорил Калигула. — Помоги мне.

Лоллия приподнялась на постели. При свете двух небольших ламп она рассмотрела сгорбившуюся фигуру Калигулы. Он сидел на краю ложа, схватившись за голову и резко покачиваясь взад и вперёд.

— Что я могу сделать? Искусство врачевания неизвестно мне, — растерянно проговорила она, придавая голосу вкрадчивую мягкость. — Велю рабам привести лекаря?

Гай резко обернулся к ней.

— Позови Друзиллу, дура! — процедил он сквозь зубы, не скрывая презрения.

Лоллия оскорблённо вздрогнула. Вспомнила бывшего мужа — мягкого и покорного ей, но к сожалению — не императора. Заметив нерешительность супруги, Калигула нахмурился и сжал кулаки. Лоллия поспешно сползла с постели. Она уже знала, что эти худые жилистые руки могут оставить на теле внушительные синяки.

Просеменив к выходу, Лоллия подозвала раба-спальника.

— Император желает видеть сестру, — сказала она.

Калигула сердито крикнул из глубины опочивальни:

— Ты сама иди за Друзиллой!

Лоллия послушалась, тщательно скрывая неудовольствие. Покидая опочивальню, она набросила на голову широкое покрывало. Золотой песок, которым доверенная рабыня ежедневно подкрашивала её волосы, осыпался во время сна.

Узнав о болезни брата, Друзилла поспешила к нему. Лоллия едва поспевала за ней. Покрывало часто слетало с головы, обнажая на мгновение волосы, бывшие на самом деле более тёмными и менее блестящими. Слава богам, что переходы дворца ночами пустовали.