— Вы празднуете поражение моего прадеда Марка Антония?! — возмущённо выкрикнул он.

Консулы испуганно замолчали. История порою выкидывает такие шутки. Внучка Августа, Агриппина, вышла замуж за Германика, который приходился внуком Марку Антонию. Их младший сын, правнук обоих заклятых врагов, нынче стал императором. Что это: улыбка истории или её злобная гримаса?

— Празднование битвы при Акциуме — многолетняя традиция! — избегая пристального взгляд императора, проговорил Марк Аквила. Шрам на щеке побагровел, налился кровью.

— Я отменяю праздник, — с деланной небрежностью ответил Калигула.

Ноний Аспренат удивлённо опешил, но тут же опомнился:

— Твоя воля — священна! — подобострастно согласился он.

Марк Аквила промолчал. Калигула нахмурил брови, стараясь выглядеть злым и недовольным. Но в глубине зелёных глаз мелькал озорной огонёк. Император затеял с консулами игру в кости. Сейчас он сделает победный бросок и сорвёт хороший куш.

— Вы оба! Если хотите сохранить консульскую должность — к завтрашнему вечеру принесёте мне по двести тысяч сестерциев! И отмените праздник, не угодный мне! — Калигула отвернулся, показывая консулам, что вопрос исчерпан.

Марк Аквила растерянно развёл руками:

— Гай Цезарь! Плебеи взбунтуются, если лишить их обещанного угощения и зрелища!

Калигула легкомысленно пожал плечами:

— Тогда посвятите праздник Марку Антонию! Плебеям все равно, кого славить. Им бы лишь повеселиться и напиться до отвала за чужой счёт!

Гай вернулся во дворец, подпрыгивая и лихорадочно потирая руки. Четыреста тысяч сестерциев завтра окажутся в его сундуках! «Жаль, что не Марк Антоний победил в битве при Акциуме! — думал он. — Мой прадед правил бы Римской империей из роскошной Александрии. Египет, где женщины вычурно сладострастны… Египет, где едят на золоте, спят на золоте и одеваются в золотые одежды… Египет, где брату позволено жениться на сестре…»

Он вбежал в опочивальню Друзиллы. Рабыни почтительно расступились перед императором. Гай выгнал их прочь, делая страшное лицо. Ему хотелось остаться наедине с милой Друзиллой. Возлюбленной сестры не оказалось дома. Голубое покрывало, брошенное на ложе, пахло её волосами. Калигула прижал холодный шёлк к распалённому лицу. Заслышав мягкие кошачьи шаги за спиной, он вздрогнул и обернулся.

— Славься, цезарь! — томным, вкрадчивым голосом его приветствовала Цезония.

— Ты кто такая? — высокомерно спросил Калигула. Покрывало Друзиллы выпало из его руки и тихо опустилось на мозаичный пол.

— Цезония, подруга Друзиллы, — ответила матрона.

Император пренебрежительно осмотрел узкое длинное лицо. Не уродина, но и не красавица! Мимо такой сотню раз пройдёшь мимо и не заметишь. Но если в память врежутся странные черты узкого лица, то уже не забудешь.

— Где Друзилла? — нетерпеливо спросил Гай. Боль становилась раздражительной.

— Отправилась в гости к сестре, Юлии Ливилле, — пояснила Цезония.

Калигула со стоном повалился на ложе. Он почувствовал себя опустошённым и разочарованным.

— Что с тобой, цезарь?! — испуганно засуетилась около него Цезония. — Тебе плохо? Позвать лекаря?

Она рванулась к выходу, намереваясь кликнуть преторианца. Калигула схватил Цезонию за край туники. Остановившись на полпути, она удивлённо обернулась к императору.

— Не уходи… Друзилла!.. — слабо попросил он.

«Гай Цезарь принимает меня за Друзиллу!» — растерянно подумала Цезония.

Не открывая глаз, Калигула притянул к себе податливую женщину. Она не противилась. Прилегла на ложе рядом с императором, положила ему на лоб узкие, пахнущие розами ладони. Точно так сделала бы Друзилла. Гай, утомлённый ноющей болью, не заметил подмены.

Цезония положила голову на плечо императору. Из-под опущенных ресниц всмотрелась в лицо, знакомое ей по серебрянным и золотым монетам. Калигула вызывал у неё раздвоенное чувство. Принцепс и император! Могущественнейший человек в Риме! Он лежит рядом с нею, слабый и беззащитный! Но даже такой он сильнее всех! Судьбы мира в его руках, худых и мускулистых, опутанных серо-голубыми жилками. Восемь веков, прошедших со дня основания Рима, заключены в Калигуле. Он — символ народа, призванного управлять другими землями. Слабость, болезненная бледность, пот на пористой коже умиляли Цезонию. Морща узкий лоб, она мучительно размышляла.

Решившись, Цезония попыталась подняться. Гай Цезарь, уловив её движение, вцепился в округлости женского тела.

— Не уходи, Друзилла!

Цезония дотронулась полуоткрытыми губами его рта. Прикосновение походило на поцелуй, но было слишком мимолётным, чтобы считаться таковым.

— Я сейчас вернусь, — пообещала она. — Принесу лекарство от боли.

Матрона метнулась в кубикулу, прилегавшую к покоям Друзиллы. Склонилась в углу над пыльным сундуком. Под старыми туниками, изъеденными молью, хранился ларец орехового дерева. Цезония открыла его ключом, спрятанным в потайном отделении сундука. Пахнуло сухими травами и пыльной горечью толчёных порошков. Цезония отыскала склянку, наполненную зеленовато-коричневым снадобьем. Год назад она купила приворотное зелье в таинственной лавке косоглазой Локусты. «Разбавь малую долю сего в кубке вина и дай выпить мужчине, — шёпотом объяснила ей гречанка-травница. — Внезапная любовь к тебе сведёт его с ума!»

Цезония намеревалась подсыпать зелье мужу, охладевшему к ней после того, как узнал об изменах. Не успела. Муж дал ей развод, вернув часть приданного. Приворотного зелья он не отведал. Обезумел не от любви, а от ненависти к жене. Для этого ему не понадобились толчёные травы Локусты. Неумело растратив деньги, полученные при разводе, Цезония ютилась в холодной, снятой задёшево кубикуле. Что ждало бы матрону, не повстречайся она с императорской сестрой?

Вспомнив о Друзилле, Цезония презрительно скривилась. Слабая, безвольная Друзилла казалась ей дурочкой, не умеющей пользоваться положением. О, если бы Цезония очутилась на её месте! Рим дрожал бы под властью могущественной женщины!

Цезония удовлетворённо улыбнулась. В мечтах она видела себя рядом с императором. Её губы касаются уха Калигулы и вшептывают советы о том, кого приблизить, а кого наказать, отняв имущество… Даже не в мечтах это мерещилось Цезонии, а в склянке, которую она держала перед глазами. Растолчённые до мелкого порошка, там смешались маковые зёрна, стебли конопли, засушенный мозг телёнка и прочая мерзость, название которой Локуста выговорила на непонятном, ведьминском языке.

Вздрагивая от волнения, Цезония бросила в кубок щепотку снадобья. Тщательно перемешала указательным пальцем. Не было времени искать ложку. Император жалобно стонал в опочивальне, Друзилла могла вернуться в любое время.

Она вернулась в опочивальню, неся кубок на серебрянном подносе.

— Выпей, Гай Цезарь! — попросила томным голосом.

Калигула приподнялся на ложе и открыл глаза. Лишь сейчас он он узнал женщину, которую принял за Друзиллу.

— Цезония? — удивился он.

Она присела рядом с императором. Калигула ощутил сквозь благовония запах её тела. Чужой, неприятный запах непривлекательной женщины. «Как можно спутать её с Друзиллой?» — удивился Гай.

Цезония с настойчивой мягкостью поднесла императору кубок с вином. Пряно пахнущий напиток плескался, обещая спасение от невыносимой боли. «Может, вино отравлено? — мелькнула подозрительная мысль. — Что знаю я об этой странной Цезонии?»

Гай резко отстранил кубок.

— Сначала пей ты! — хмуро велел он.

Матрона улыбнулась. Озорная насмешка мелькнула в серых выпуклых глазах. Она поднесла к губам вино и медленно отпила. Затаив дыхание, Гай следил за длинной женской шей. По неуловимому движению он понял: Цезония проглотила вино. Отравы можно не опасаться.

Императору стало стыдно: «Испугаться женщины! Глупого вздорного создания, созданного для удовольствия и продолжения рода!» Другая половина мозга напоминала Гаю, что женщины тоже бывают умны и хитры, и вполне могут подлить отраву в вино. Он отмахнулся от второй мысли. Калигула привык следовать первому, необдуманному порыву.