— Кипра, ты собрала монеты? — трагичным тоном спросил Агриппа.

— Да, — едва слышно ответила она.

— Оставь нас и уведи детей.

Кипра послушно вышла из триклиния, прикладывая правую руку к руди и низко кланяясь императору. Левой она поддерживала подол, отягчённый монетами, испугавшими мужа. Дождавшись хлопка дверей, Агриппа облегчённо открыл глаза.

— Я боюсь, — доверительно признался он Калигуле. — Не хочу видеть сов. Ни живых, ни каменных, ни золотых!

Гай молчал. Смертельный страх был хорошо знаком ему. Императора пугали кровавые видения, посещавшие его ночами. Но Калигула не смел говорить о них так легко, как Агриппа о совах.

Иудей, успокоившись, хлопнул в ладони. Притихшие музыканты снова заиграли. Рабыни сбросили тёмные накидки и закружились в томном восточном танце. Бедра под прозрачными накидками подражали плавным движениям любви.

— Почему ты велел женщинам одеться, когда вошла Кипра? — спросил император.

Агриппа вздохнул с непритворной нежностью:

— Чтобы не причинить ей боль. Кипра хранила мне верность в бедности и гонениях. Она постарела, выносив пятерых детей. Есть женщины, предназначенные для услаждения тела, — иудей кивнул в сторону полуобнажённых танцовщиц. — Кипра не такая. Она — утешение для души.

«Агриппа помог мне разгадать извечную загадку. Почему Друзилла милее всех женщин империи? Почему сердце замирает и падает вниз, когда я смотрю в её лицо? Потому что она близка моей душе!» Друзилла! Подумав о ней, Гай вспомнил о других женщинах. В сравнении с Друзиллой, они казались незначительными и ничтожными.

— Первая женщина, с которой я переспал, не вызывала во мне ни нежности, ни любви, — прошептал Калигула, удивлённо заглядывая в прошлое. — Случайная шлюха, владелица дешёвой таверны. Её ласки стоили десять сестерциев и быстро выветрились из памяти. С тех пор я смотрю на женщин, как на шлюх или вещь, доставляющую удовольствие. На всех, кроме одной!

«Что-то надломилось в тебе оттого, что ты купил первую женщину, а не полюбил её!» — подумал мудрый Агриппа, но вслух не сказал. Гай молчал, откинувшись назад и прикрыв глаза. Но блестящий взгляд порою пробирался сквозь опущенные ресницы и косился на полуголых рабынь.

Душа Калигулы наполнилась Друзиллой. Тело следовало собственным законам. Танцовщицы, сверкая узкими глазами, кружились около императора. Руки, пахнущие нардовым маслом, призывно приподнимали набедренные повязки. Калигула в истоме растянулся на ковре. Короткая, вышитая серебром туника императора задралась. Обнажились крепкие худые бедра. Прищурившись, Калигула следил за мельтешащей женской наготой. Агриппа, наклонившись к лицу Гая, зашептал с присвистом:

— Какую из них ты желаешь?

— Всех! — нетерпеливо ответил Калигула. — Пусть их губы скользят по моему телу!..

Дыхание Агриппы сделалось тяжёлым и прерывистым. Смуглое лицо перекосилось.

— Если хочешь, я тоже буду целовать тебя до изнеможения, — заикаясь, пробормотал он. — Ради твоего удовольствия я готов на все.

— Нет! — брезгливо оттолкнув бородатое лицо иудея, заявил Гай. — Только женщины! Ты стань в углу и смотри.

Тяжело дыша, Агриппа на четвереньках отполз от императора. Маленькие чёрные глазки возбуждённо блестели, когда он рассматривал полдюжины переплетённых женских тел, склонившихся над распростёртым мужским.

День битвы при Акциуме издавна отмечался в Риме, как всенародный праздник. 2 сентября 722 года от основания Рима Октавиан Август одержал победу над флотом Марка Антония и царицы Клеопатры. Братоубийственные войны завершились. Антоний и Клеопатра предпочли смерть позору. Август привёз в Рим сокровища египетских фараонов и носы кораблей, составлявших погибший флот Антония. Эти носы — ростры, украшенные фигурами богинь с устрашающими гримасами, — Август велел прибить к трибуне Форума. С тех пор её называют ростральной.

Консулы Марк Аквила Юлиан и Публий Ноний Аспренат с рассвета готовились к проведению праздника. Ростры кораблей Антония были украшены гирляндами. Цветы и зелень скрыли гримасы богинь, и они уже не казались римлянам страшными. К источникам и фонтанам подвозили амфоры дешёвого вина. В обеденный час их опорожнят, чтобы плебеи могли напиться допьяна. В амфитеатре Статилия Тавра предвиделось занятное зрелище. Туда потащили две лодки. Одна из них будет представлять флот Октавиана Августа, другая — Марка Антония. На каждую запустят по двадцать гладиаторов, вооружённых дротиками и стрелами. Морской бой при Акциуме повторится. Правда, исход его неизвестен. Может случиться, что победят гладиаторы, изображающие армию Антония. Благо, на ход истории это уже не повлияет. Кто бы ни победил — римлянам обеспечено удовольствие от зрелища.

Калигула медленно проходил по Форуму, осматривая суматошные приготовления. Две дюжины преторианцев с обнажёнными мечами следовали за ним. Охрана была символичной. Молодой император не нуждался в ней. Римляне встречали его радостными приветствиями.

— Славься, Гай Цезарь! — носился над Форумом нестройный крик.

Калигула горделиво улыбался и протягивал народу правую руку, украшенную перстнем с орлом. Плебеи норовили проскочить между преторианцами и коснуться ладонью или губами кончиков пальцев обожаемого императора. Ведь это был их Гай, сын великого Германика! Он явился на смену гнусному Тиберию, которого справедливо называли «грязь, замешанная на крови». Все знали, что Гай Цезарь уничтожил Макрона и юного Тиберия Гемелла. Но с ростральной трибуны ликторы прокричали, что Гемелл и Макрон — предатели. Слава Гаю, вовремя раскусившему их козни и воздавшему им по заслугам!

— Да будет долгим и славным твоё правление! — неистово кричал плебс.

Гай бросал в толпу медные ассы и серебрянные сестерции. Плебеи, толкаясь, выискивали их среди пыли, грязи и тысячи чужих сандалий. Найдя монету, многие подносили её к губам и преданно целовали. О, как любили римляне Гая Юлия Цезаря Германика, прозванного Калигулой! Любили за щедрость, с которой тот разбрасывал деньги. За невиданную пышность театральных зрелищ и гладиаторских боев. За нескрываемую ненависть, которую Гай Цезарь питал к сенаторам, противникам плебеев.

Калигула прикрылся ладонью от солнца. Поискал взглядом консулов и обнаружил их на ростральной трибуне. Преторианцы растолкали толпу. Нахмурив брови, император быстро поднялся по деревянным ступеням.

— Славься, цезарь! — консулы приветствовали его кратко, почти по-солдатски.

Калигула угрюмо осмотрел их лица. Ноний Аспренат носил тунику с рукавами, украшенными бахромой. Полное лицо выражало ленивую пресыщенность. Марк Аквила отличался военной выправкой. Правую щеку римского всадника украшал широкий буро-лиловый шрам.

Заложив руки за спину, Калигула прошёлся по трибуне. Зеленые, глубоко посаженные глаза время от времени язвительно поглядывали на консулов. Марк Аквила и Ноний Аспренат похолодели, предчувствуя грозу. Император явно выказывал недовольство. Аспренат испуганно оглянулся, отыскивая причину, вызвавшую гнев Гая Цезаря. Может, венки недостаточно красивы или розы увяли. «Тёмное пятно появилось на лице Минервы, взятой с корабля Антония!» — решил он. Льстиво улыбнувшись, Аспренат попятился к баллюстраде, перегнулся через неё и вытер загрязнённую богиню краем белой тоги.

— Вернись сюда! Куда удираешь? — грубо прикрикнул Калигула на консула.

— Гай Цезарь! — униженно засуетился Аспренат. — Я забочусь о том, чтобы праздник получился великолепен!

— Какой праздник?! — угрожающе прищурившись, спросил Калигула.

Консулы удивлённо переглянулись. «Неужели Гай Цезарь позабыл о сегодняшнем празднике? — подумал статный, высокий Аквила. — Говорят, после перенесённой болезни с ним такое случается».

— Гай Цезарь! — откашлявшись, пояснил он. — Сегодня мы отмечает годовщину победы твоего славного прадеда Августа над флотом Антония.

Калигула приподнял верхнюю губу, изображая злую, презрительную ухмылку: