Накануне в Риме было объявлено: император, любимый и почтитаемый народом, ждёт от граждан новогодних подарков. Сенаторам и всадникам предписывалось нести во дворец золото. Зажиточным плебеям позволялось дарить серебрянные сестерции. Никудышним беднякам оказывалось снисхождение: они могли принести в дар медные ассы.
Гай наскоро позавтракал и вышел на Форум. Около входа в храм Кастора и Поллукса преторианцы рядами выстроили пустые бочки, числом около тридцати. Сгоняли со всего города прохожих: мужчин и женщин. Заставляли их бросать в бочки все деньги, которые были при них.
К полудню бочки наполнились. Калигула радовался и благодарил римлян за щедрость.
— Отделить золото и серебро от меди, — отдал он приказ преторианцам и патрициям, которые явились с поздравлениями.
Золотые монеты ссыпали грудой на пол в атриуме. Гай снял сандалии и прошёлся по ковру из монет. Болели ступни, но Калигула счастливо улыбался.
— Я — всемогущ! Я ем на золоте, хожу по золоту, валяюсь в золоте! — исступлённо шептал он, ложась на спину и раскинув в стороны руки. Монеты мелодично позвякивали, струясь между пальцами Калигулы.
«Ночью я вернусь сюда с Цезонией и займусь любовью на золоте!» — решил он.
Вдоволь навалявшись в деньгах, Гай велел оттащить бочки с медью на крышу храма, посвящённого божественному Юлию Цезарю. Октавиан Август выстроил этот храм на новом Форуме в честь приёмного отца.
Поразмыслив немного, он ткнул пальцем в тех патрициев, которых решил взять с собой:
— Ты, Лепид! Ты, Валерий Азиатик! И ты, Марк Лициний! Подниметесь со мной на крышу храма и поможете раздать милостыню.
Поднявшись по крутой лестнице, Калигула выбрался на крышу и поёжился. Холодный зимний ветер вихрем крутил слежавшуюся пыль и паутину. Облака проплывали почти над самой головой. Прохожие далеко внизу выглядели жалкими букашками.
Гай глянул вниз и отпрянул: закружилась голова. Стараясь не подходить к самому краю, он захватил в обе ладони побольше монет и бросил их вниз. Медные ассы падали, звонко ударяясь о булыжники. Прохожие задирали голову, стараясь рассмотреть: какое облако изливается дождём из монет. Ликторы, оставленные у входа в храм божественного Юлия, поясняли:
— Великий цезарь решил осчастливить римлян! Собирайте монеты и благодарите принцепса за щедрый дар.
Прохожие выискивали в грязи ассы, толкаясь, наступая друг другу на ноги и выдирая монеты из рук соседа. Каждый старался вернуть сумму, которую был вынужден утром бросить в бочку. Но с крыши Юлиева храма сыпалась только медь, ни одной золотой или серебрянной монеты.
Калигула успел опорожнить три бочки из пяти, наполненных медью. Марк Лепид зачарованно смотрел на сутулую спину императора.
«Если бы Гай упал вниз! — чуть не простонал Лепид. — Может, столкнуть его?»
Случайная мысль быстро окрепла и полностью овладела мозгом Лепида. «Столкнуть, столкнуть!» — повторял про себя он. — Так просто: протянуть руки — и Гай полетит вниз! Свернёт себе шею, сломает хребет и никогда не поднимется, чтобы отомстить мне! Вот удобный случай, которого я жду несколько месяцев. Медлить и дрожать нельзя!»
Лепид оглянулся. Преторианцев, обычной охраны императора, не было. Они остались внизу, охраняя вход и никого не пропуская в храм. На крыше, кроме Лепида и Калигулы, находились только Валерий Азиатик и Марк Лициний. Азиатик давно на стороне Лепида: с тех пор, как Гай привселюдно обесчестил его жену. Старый Лициний, как и вся знать, тоже недолюбливает императора. Сейчас или никогда!
Лепид несильно подтолкнул Азиатика, чтобы обратить на себя его внимание. Азиатик скосил глаза и вопросительно шевельнул веками.
Говорить нельзя. Опасные слова быстро достигнут слуха императора. Лепид взглядом указал Азиатику на спину Калигулу и сделал руками мимолётный жест, означающий: «Толкнуть!»
Азиатик понял. Осторожно кивнул подбородком, молча отвечая: «Да!»
Лепид засиял и выразительно зажестикулировал: «Подтолкни его».
Азиатик насмешливо пожал плечами: «Тебе надо, ты и толкай!»
Лепид правильно понял: Валерий Азиатик отказывается таскать для него жареные каштаны из огня. Он нахмурился, слегка расстроившись. И тут же решительно вскинул голову: он сам столкнёт Калигулу с крыши!
Медленно делая шаг за шагом, Марк Лепид приблизился к императору. Остановился за его спиной. Задыхаясь от волнения, протянул руки.
— Осторожно, Гай Цезарь! — громко крикнул старый Марк Лициний, который прежде с подозрением наблюдал бессловесную беседу Лепида и Азиатика.
Калигула резко обернулся и столкнулся лицом к лицу с двоюродным братом. Лепид побледнел. Руки, занесённые для толчка, мелко задрожали.
— Что случилось? — нахмурился Гай.
Марк Лициний, полный седой мужчина лет пятидесяти пяти, приблизился к императору.
— Благородный Лепид хотел столкнуть тебя вниз! — обличительным тоном заговорил он.
Гай тяжело задышал и ударил двоюродного брата по щеке.
— Неправда, Гай! — отчаянно крикнул Лепид, опускаясь на колени. — Лициний клевещет на меня! Я хотел помочь тебе. Спроси у Валерия, он подтвердит мои слова!
Лепид ползал у ног Калигулы, хватался за его башмаки, ища поцеловать запылившуюся телячью кожу. Гай изловчился и ударил Марка ногой в лицо. Тот, всхлипывая, зажал пальцами длинный нос, из которого потекла кровь.
— Зачем Лицинию лгать? — спрашивал Калигула, сопровождая каждое слово пинком. — Тебе, Марк, выгодна моя смерть! Ты, как правнук Августа, можешь претендовать на императорский венец!
Напоследок ударив Лепида в живот, Гай подошёл к Валерию Азиатику. Пристально взглянул на провинциала.
— Скажи, Азиатик! Лепид хотел меня убить? — требовательно спросил он.
И Марк Лепид, и Лициний тревожно ждали ответа, от которого зависела их жизнь. Валерий Азиатик подсознательно понял настроение императора.
— Да, Гай Цезарь! — не раздумывая ответил он. — Лепид давно похваляется родством с тобой и метит на твоё место!
Марк Лициний просиял. Лепид заплакал, скорчившись на полу и схватившись за живот. «Предатель!» — едва слышно прошептал он.
— Стража! — громко крикнул Калигула.
На крышу, громко топая ногами, уже спешили преторианцы.
— Убейте его! — неистовствовал Гай, брызгая слюной. — Забейте его цепями! Пусть умирает долго!
Лепида уволокли. Никто не вспомнил, что в осуждённом на страшную смерть течёт кровь Августа.
Гай дрожащей ладонью отёр со лба пот и прошептал, придавая голосу театральные интонации:
— Моя семья — гнездо змей! Все только и ждут ужалить меня, пригревшего их на груди!
Снова повернувшись к Азиатику, Калигула крепко схватил его за горло.
— Знаешь сообщников Лепида?! Говори имена, иначе отправишься следом за ним! — захрипел он.
Азиатик испугался. Ради спасения собственной жизни он готов был назвать любое имя. В мозгу, как назло, крутилось лишь одно — имя старого друга!
— Луций Кассий Лонгин, — обессилев, пробормотал он.
Калигула резко опустил руки.
— Кассий хотел моей смерти?! — жалобно спросил он. В зелёных глазах императора показались слезы.
Азиатик опустил голову, проклиная себя за слабость.
— Лепид и Кассий переписывались, — шепнул он, опасаясь, что император не поверит пустым словам.
Гай отвернулся. Азиатик видел, как дрожат поникшие плечи императора.
— Милая Друзилла! — в полузабытьи шептал он. — Она предупреждала меня. «Берегись Лепида», — шепнула она, умирая. Или: «Берегись Кассия»?!. Которого из двух мужей имела в виду она? Не помню…
Калигула обречённо прикрыл глаза и тихо застонал. Он заставлял себя вспомнить последние слова Друзиллы. О ком говорила она? О Кассии или о Лепиде? В памяти возникло лицо покойной сестры — бледное, худое, измождённое болезнью, жалкое и прекрасное. Не имеет значения, кого она имела в виду. Друзилла не успела сказать перед смертью самого главного: что она любит Гая.
Кассий… Лепид… Оба виновны хотя бы в том, что были мужьями Друзиллы. Лепид только по имени, Кассий спал с нею. Оба имели причину ненавидеть Калигулу: безумная ревность, обида и оскорбление. Гай ничуть не усомнился в том, что Кассий и Лепид — сообщники. Их имена были крепко связаны в рассудке Гая с образом Друзиллы.
