— Если бы я мог жениться на Друзилле, — прошептал Гай, забыв о присутствии обнажённой женщины. — Почему нет? Ведь женились же египетские фараоны на своих сёстрах!

Император отошёл от окна. Тонкие ноги, обутые в мягкие сапожки-калиги, тонули в пушистом ковре. Марцелла обняла его сзади, прижимаясь обнажённым телом к худощавой спине Гая.

— Я прогневила тебя, цезарь? — вкрадчиво спросила она.

Калигула обернулся к патрицианке, и на его тонких устах появилась равнодушно-похотливая улыбка.

— Ложись, — торжественно повелел он.

Марцелла томно опустилась на ковёр. Калигула хлопнул в ладони. Из темноты появился чернокожий раб, неся в руках большую чашу с темно-красной густой жидкостью.

— Это вино Фалерна? — спросила Марцелла, не стесняясь постороннего. Она привыкла ходить нагой в присутствии безмолвных рабов.

— Это кровь! — хрипло прошептал Калигула. — Кровь гладиатора, погибшего три часа назад. Он дрался храбро и самоотверженно, но судьба была против него. Противник хитростью поверг его на землю и приставил к горлу короткий меч. Плебеи, заполнившие цирк, замерли в ожидании. Я мог бы пощадить неудачливого, но храброго гладиатора. Стоило только поднять вверх большой палец. Но я медленно повернул ладонь, указывая большим пальцем в землю. И безжалостный меч вонзился в шею поверженного. Его уносили с арены под восторженные завывания толпы…

Узкие чёрные глаза Марцеллы странно блестели, когда она слушала императора.

— Я была сегодня в цирке. Я видела его смерть… — заворожённо шепнула она.

Марцелла лежала на ковре. Нубиец склонился над ней, широко расставив чёрные мускулистые ноги. Сверкая желтоватыми белками глаз, раб изливал на распростёртую матрону кровь из тяжёлой золотой чаши. Марцелла сладострастно передёрнулась, когда темно-вишнёвые струйки коснулись её груди и чрева. Кровь не успевала свернуться и засохнуть. Два огромных молосских дога, учуяв приятный запах, выбрались из-под императорского ложа. Псы слизывали кровь с похотливо изогнутого женского тела. Марцелла смеялась, чувствуя шершавость собачьих языков. Калигула смотрел на неё, и нижняя губа его тонкого рта чувственно выдвинулась.

Собаки вылизали кровь, но это только раздразнило их аппетит. Доги злобно оскалились, слюна стекала с острых клыков. Ещё немного, и они вцепятся зубами в женское тело, чтобы утолить голод… Калигула, коротко щёлкнув хлыстом, украшенным рубинами, прогнал собак. Доги, жалко свесив обрубки хвостов между задних лап, снова спрятались под императорским ложем.

Гай опустился на ковёр рядом с матроной. Его сладострастие было холодным и рассчетливым. Но Марцелла не замечала этого. Она трепетала в восторге от оказанной ей высокой чести. Калигула не ласкал женщину; она сама ласкала себя, разжигая императора бесстыдством этих ласк.

Нубиец, спрятавшись в тёмном углу, снова бил в тамбурин. Прикрыв глаза, чернокожий раб хрипло вскрикивал в такт равномерным ударам. Эта полудикая песня напоминала нубийцу о степях его родины: о высоких травах, где прячутся хищные львы; о грациозных газелях, ищущих водопой; о баобабах с раскидистыми ветвями; о пугающем смехе гиены; о стервятниках, закрывающих широкими крыльями заходящее солнце.

Калигула овладел покорной женщиной. Марцелла стонала, бесстыдно извиваясь и закинув назад голову. Её стон, постепенно нарастающий, переплетался со странной песней раба.

Почувствовав приближение экстаза, Калигула хрипло крикнул:

— Луп!..

Голос императора сорвался на высокой ноте. Но центурион, стоявший за узорчатым занавесом, услышал его. Неслышно ступая, Юлий Луп остановился возле цезаря и патрицианки. Короткий, остро отточенный меч молнией сверкнул в темноте и опустился на откинутую в наслаждении длинную шею Марцеллы. Калигула, широко открыв глаза, жадно смотрел, как голова женщины катилась по окровавленному ковру.

Гай поднялся на ноги, поправляя тунику и постепенно успокаиваясь. Луп стоял рядом, тупо глядя на окровавленный меч. Молосские доги выбрались из-под ложа и принялись жадно теребить обезглавленное тело.

Император поднял с пола безжизненную женскую голову. Он пристально вглядывался в искажённый рот и выпученные глаза.

— Отнеси это её мужу, патрицию Марку Лицинию! — с равнодушной улыбкой произнёс Калигула, протягивая Лупу голову Марцеллы. — Скажи старому дураку, что Гай Юлий Цезарь Август Германик оказал ему большую услугу, избавив от развратной жены. Пусть Лициний славит императора!

Луп послушно взял голову за длинные чёрные пряди волос.

— Тело тоже отнести Лицинию? — спросил он.

— Разве ты не видишь моих собак?! — рассердился Калигула. — Неужели ты хочешь лишить верных животных обеда из-за такой малости?

Центурион двинулся к выходу. Он давно привык к убийствам и разврату. Он ожесточился сердцем, участвуя в кровавых оргиях императора. Однако теперь, глядя на обезглавленное тело обнажённой женщины, Луп почему-то вспомнил о ласковой матери и о юной девушке Лавинии, на которой вскоре ему предстояло жениться.

— Постой! — напоследок окликнул солдата Калигула. Император брезгливо дотронулся до мёртвой головы и задумчиво прошептал: — Я хочу знать, что она почувствовала в последнее мгновение! Боль, смешанную с наслаждением?! Хотел бы я умереть вот так, посреди удовольствия!.. Какая смерть ждёт меня?

Гай отошёл к окну. Он сел на складное кресло, обитое красной кожей с тиснениями в виде римских орлов. Обратив зеленые глаза к бледной луне, император грезил о Юлии Друзилле и о смерти.

Юлий Луп шёл по пустынным переходам дворца. Отрезанная голова с искажённым обескровленным лицом мерно покачивалась в такт шагам.

«Твоё безумие послужит причиной твоей смерти!» — зловеще улыбаясь, думал Луп.

Он вошёл в караульное помещение тяжёлой поступью. Преторианцы заметили его угрюмый вид и ненормально расширенные глаза.

— Случилось что-то, центурион? — отхлебнув из бутылки горькое вино, осведомился Грат, молодой темноволосый кремонец.

Вместо ответа Луп бросил на грязную дубовую столешницу отрубленную голову.

Солдаты отпрянули.

— Проклятье! — выругался Грат, от неожиданности расплескав вино.

Галерий, земляк Грата, вытащил из ножен меч и осторожно поддел им чёрные спутанные волосы несчастной патрицианки.

— Это женщина, — уверенно заявил он. — И похоже, из знатных. За что ты её так, Луп?

Центурион плеснул в стакан вина и выпил до дна, не переводя дыхание.

— Приказ императора, — кратко пояснил он.

— Жаль. Красивая… — протянул кто-то, разглядывая искажённые смертью черты.

— Что она совершила? — донёсся из угла голос Кассия Хереи. Трибун, сидя на деревянной лавке, чистил лезвие меча.

— Ничего, — передёрнул плечами Луп. — Её муж накануне спас жизнь императору.

Преторианцы замолчали. Можжевёловые факелы, прикреплённые к стенам, бросали оранжевые блики на их лица. Остекленевшие глаза Марцеллы отражали блеск огня. Солдатам казалось, что мёртвая голова осуждающе смотрит на них.

— Убери её, центурион. Смотреть противно, — не выдержал Грат.

— Куда я её дену? — раздражённо огрызнулся Луп. — Не собакам же выбросить?! Завтра утром отнесу мужу.

Кассий Херея окончил чистить меч. Погляделся в лезвие, словно в зеркало, прокашлялся и сказал:

— Гай Цезарь велел мне немедленно выехать в Эфес, чтобы убить наместника Кассия Лонгина. Сегодня был казнён Марк Лепид. Чья очередь завтра?

— Что делать? Император приказывает, мы подчиняемся, — передёрнул плечами Луп.

Херея метнул на него быстрый взгляд из-под нахмуренных бровей.

— Если цезарь прикажет казнить твою мать? Или сестру? Или жену? Тоже беспрекословно подчинишься?

Мужчины разом отвернулись от головы. Каждый представил себе на месте Марцеллы дорогую сердцу женщину.

— Гай Калигула сошёл с ума! — предварительно оглянувшись, понизил голос Херея. — Долго ли нам терпеть его?

— Тебе-то что, трибун? — сухо заметил Галерий. — У тебя нет ни жены, ни сестры, ни дочери.