— «И подпишу себе смертный приговор…».

Избиение, боль, забвение, и на место собранной из нескольких воспоминаний химеры приходит новая, совсем другая, но вызывающая всё то же чувство беспомощной слабости. Ещё не успевший опомниться от прошлого видения, Аур увидел себя-подростка в окружении взрослых, состоявшихся магов, составлявших основную силу башни тех времён. То, что он был всего лишь наблюдателем, не спасало чернокнижника, и он заново переживал будто бы в сто крат усиленные эмоции молодого себя — растерянность, соседствующая с хладнокровной решимостью; страх, вставший подле готовности разменять свою жизнь подороже; ярость, пока ещё сдерживаемая покрытой шипами цепью самоконтроля… Как и всякий человек, Аур в своей жизни совершил не одну сотню глупых поступков, и его планы не всегда реализовывались точно так, как планировалось.

— Убийство послушников враждебной башни всё ещё остаётся убийством, господин. Я настаиваю на наказании.

— Но все обстоятельства указывают на то, что наш аколит, между прочим, показавший себя с наилучшей стороны и продемонстрировавший очень широкий для своих лет спектр умений, лишь защищался. Наказание? Нет! Его стоит наградить…

Наблюдающий за препирательствами старик слушал и будто бы всерьез раздумывал над тем, чьи слова воплотить в жизнь. Тогда Аур искренне верил в то, что этот разговор определяет его будущую судьбу, но лишь когда на его плечи опустился тяжелый груз прожитых лет, чернокнижник понял, что тёмные маги, прожжённые интриганы, таким образом ещё сильнее привязывали его к башне. И у них это вышло, ведь даже несколько лет спустя Аур смотрен на принимаемые ими решения сквозь призму доверия человека, которому некогда оказали очень большую услугу. Об абсолютной вере в каждое слово главы башни не шло и речи, но Аур хорошо относился к нему, и никогда не отказывал в выполнении его просьб.

— Я принял решение. Мы не будем выносить произошедшее на суд ответственности, но этот послушник будет обязан проходить дополнительную практику под руководством…

Тьма поглотила и это воспоминание, на смену которому пришли чуть более поздние события, ознаменовавшие начало конца: смерть всех людей, так или иначе причастных к смерти единственного дорогого Ауру человека. Той личности, что образовалась сейчас в хаотичном потоке воспоминаний стало невероятно радостно от созерцания где удивлённых, а где — хладнокровно-сосредоточенных, но всё же мёртвых лиц. Постепенно видение показало всех убитых по долгу крови, и опустилось на ступень ниже. К тем, кого Аур мог и не убивать, но всё равно убил. А после дело дошло до невинных, которых уже он сам использовал для обретения силы, власти и влияния.

Аур прослыл бы лицемером, если бы сказал, что он никогда не ненавидел интриги. Было время, когда и ему хотелось, чтобы в мире не было подобной грязи… Но эти мысли быстро улетучились, стоило только прийти осознанию: одного лишь желания мало, и реальность не изменится сама собой. Стать сильным тогда ещё аколит желал с самого знакомства с таинственным магическим искусством, но во главу всего это желание встало лишь после потери всего: дома, друзей, любви…

Звонко хрустнула неоднородная поверхность огромного, собранного из тысяч осколков зеркала, перебиравшего воспоминания потрёпанного жизнью, но не сломленного — а закалённого мага. Секунду назад апатичный и смиренный взгляд вспыхнул ярким пламенем, и с каждой новой искрой эмоций прежний, настоящий Аур возвращался назад, всё с большим и большим усердием противостоя месту, в котором оказался. Начавшийся одновременно с его появлением процесс пошёл вспять, и закончилось это лишь тогда, когда всего лишь человек отвёл взгляд от последнего сверкающего осколка — все остальные уже потемнели и растворились в темноте.

— Эта сила слишком велика даже для неё. — Появившаяся было фигура Данталион истаяла дымом, напоследок попытавшись превратиться в фигуру одного из богов, во власти которых так или иначе находилось сознание, души или грехи. Казалось, будто нечто, попытавшееся сломить чернокнижника, само не могло определиться, чем или кем является, но этот факт лишь вызвал улыбку на лице Аура. Будто он уже опознал то, с чем столкнулся. — Кто, если не я? Кто ещё может называться достойным? Молчишь…?!

Крикнув в укутывающую всё вокруг тишину абсолютной пустоты, Аур оскалился — а в следующее мгновение уже схватил за горло безликий, бесформенный силуэт, приподняв тот над землёй. Не помешало ему ни то, что минуту назад он был совершенно беззащитен пред лицом собственных воспоминаний, ни то, что фигура висела в пустоте, а хрустальная дорожка так и осталась на своём месте, не спеша нагонять чернокнижника. Ещё секунда, и его враг в последний раз дёрнулся — и издал последний, громкий, слышимый в каждом уголке этого места вздох, после чего Аур разжал пальцы, проводив полетевшее вниз тело презрительным взглядом. Существо так ничего и не ответило ему, но Аур и так знал всё, что ему было нужно для успешного завершения эксперимента.

Что, впрочем, не помешало ему бросить напоследок ещё несколько слов. Бессмысленная глупость, скажете вы — и будете правы. Но поступить иначе Аур не мог. Слишком долго терпел, слишком долго держал всё в себе, а сопротивление его собственной души окончательно переполнило чашу, добившись того, что прямо сейчас чернокнижник всем своим естеством жаждал демонстрировать собственное господство.

— Ты создал этот барьер для того, чтобы слабые оставались слабыми, и лишь уникумы, достойнейшие из достойнейших, могли оказаться здесь. Но учёл ли ты то, сколь никчёмными являются люди? Скольких из нас ты встретил, и как много достойных тебе повстречалось среди других? — В первую очередь Аур имел ввиду демонов и богов, но так же подразумевал и прочие народы, считающиеся мифическими. Иномирцев, если говорить проще. Все они, в кого ни ткни, являлись существами куда более совершенными, нежели люди. Но став частью демона и вместе с тем получив демона в качестве части себя, Аур понял, что принципиальных отличий между людьми и, по меньшей мере, существами Инферно — нет. Просто нет, как если бы кто-то взял две одинаковые формы, но одну наполнил хрупким стеклом, а другую — прочной сталью. И место стекла в этой метафоре заняли отнюдь не люди. — Я не могу сказать, когда, но я оборву твоё существование, кем бы ты ни был!

Пустота, услышавшая эту полную ярости и гнева клятву удовлетворенно задрожала, и Аур внезапно осознал, что именно такой реакции и добивался тот, кого впору было называть творцом если не всего сущего, то хотя бы концепции триединства тела, разума и души. И переполнявшую эту тварь радость, его почти безграничное счастье чернокнижник сполна ощутил сам, отчего возжелал как можно скорее исполнить обещанное. Но охвативший человека эмоциональный порыв наткнулся на начавшую разрастаться стену самоконтроля, что начал восстанавливаться после взятой паузы. Параллельно с тем чернокнижник тщательно осматривал окружившую его пустоту, замечая в той прежде отсутствующие детали. Несмотря на в корне отличные друг от друга образы, каждый из этих элементов являлся частью одного целого. Целого, элементы которых Аур опознал в ту же секунду, как в его поле зрения попало достаточно много частей замысловатого паззла. Конструкт, воплощаемый сейчас в мире материальном, требовалось собрать и здесь — среди пустоты, в которой, на самом деле, скрывалось так много всего. Самый глубокий, самый защищенный уровень души, на котором покоилось последнее испытание, призванное разрушить человека путём демонстрации тому всей его ничтожности. И это испытание Аур пусть и с трудом, но преодолел.

— «Что ж, начнём, пожалуй. Жди меня, Данталион: твоя жизнь оборвётся раньше, чем существование творца…».

В установившейся над остывающим рунным кругом тишине что-то хрустнуло, глаза Аура широко распахнулись, а он сам — пошевелился, ссыпав с себя значительное количество кристаллизовавшейся на теле и досуха высосанной маны, сейчас больше походившей на снежную изморозь. Проследив взглядом за полётом этих мельчайших частиц, стремительно истаивающих в воздухе, чернокнижник довольно ухмыльнулся.