Я развернулся. Она села рядом и взяла пучок колосков.

– Слушай, а не боишься, что твои тебя накажут? – прищурилась она.

– Да что они мне сделают! – фыркнул я.

Фарха вздохнула.

– Везет тебе, – сказала она. – А меня дядя зарежет, если узнает…

– Как зарежет? – насторожился я. – О чем узнает?

– Ну… – она замялась. – Что с тобой встречаюсь. Я ведь должна была им рассказать…

– Что рассказать?

– А то ты не знаешь… – она посмотрела в мои камеры чистыми зелеными глазами. – Рассказать, что у ручья танкетку видела. Чтобы они дождались, пока ты на стоянку встанешь, и камнями забили…

Я молчал.

– Не обижайся! – попросила Фарха и погладила танкетку по корпусу. – Ведь я про тебя не рассказала.

– Вот уж спасибо… – пробормотал я. – Ну, расскажи им, если хочешь…

– Не хочу, – она помотала головой. – Расскажи лучше о себе.

Я растерялся.

– А что рассказывать?

– Ну, как ты выглядишь? Где живешь? Бывал ли в Лондоне?

– Не, в Лондоне не был. А как выгляжу… У тебя здесь интернета нет, чтобы фотку прислать?

Она показала пальцами:

– Вот столечко – у мамы. Но прислать фотку все равно нельзя – если кто-то из дядиной семьи найдет, я даже не знаю, что будет…

Я поморщился.

– Какой вредный у тебя дядя.

– Он не вредный, – возразила Фарха, – просто очень строгий. Понимаешь, он пастух. И отец его был пастух. И в Лондоне не жил никогда… Когда убили отца и братьев, мы с мамой переехали к нему. Он строгий, но я люблю его, – добавила она. – К тому же у него неприятности сейчас. Танкетки стали ходить в округе, и он боится выходить на пастбище – только по ночам, когда танкетки спят. А тут еще какая-то танкетка повадилась овец убивать…

– Это не я! – сказал я быстро.

– Да я знаю, – отмахнулась Фарха. – Это же за перевалом, на пастбищах. А ваших тут вообще много?

– Не. Я еще никого здесь не встретил. Ну, кроме тебя.

Мы помолчали.

– Знаешь, – сказала Фарха, – а вот я, наверно, смогу тебе прислать открытку, когда буду в поселке. Только бумажную, как в старину.

– Круто! – обрадовался я. – У тебя есть, чем записать адрес?

Фарха кивнула, полезла за пазуху и достала небольшой кожаный кошелек, висевший на шее на шнурке. Оттуда появились маленький блокнот и карандаш. Замелькали странички…

– Ух ты! – удивился я. – Ты еще и рисуешь?

– Немножко… – смутилась Фарха.

– Покажи! – попросил я.

Она полистала блокнот перед объективами камер. Рисунки были беглые, но уверенные и очень живые: горы, овцы, хижины, деревья, белье на растянутых веревках.

– Это дом, где мы живем, – объяснила она, а затем открыла чистый листок.

– Пиши, – скомандовал я. – Один-семь-два-… – я тщательно продиктовал индекс. – Новый Шахтур, седьмой район, Вторая Парковая, дом шестьдесят два, Артур Галик.

– Я через неделю в поселке буду и зайду на почту, – пообещала Фарха, убирая блокнот в кошелечек и пряча его за пазуху. – А жаль, что ты мне не сможешь прислать фотографию.

Мне вдруг пришла в голову идея:

– Слушай, а если ты скажешь дяде, что я тоже верую в Аллаха?

Фарха засмеялась.

– Дурачок ты. Пойди расскажи моему дяде, что ты веруешь в Аллаха и при этом фотографируешься.

– А что, вам Аллах еще и фотографироваться запрещает?! – изумился я.

Фарха пожала плечами.

– Кому как. Дядя считает, что запрещает. – Она вдруг внимательно посмотрела на меня. – Слушай, а ты правда, что ли, веруешь в Аллаха?

– Нет, но…

– Но ты хотел бы поверить? Это просто! Достаточно трижды произнести…

– Нет, Фарха, спасибо. Я в Иисуса верю.

Фарха огорчилась и поджала губы.

– Но это же выдумки. Был только пророк Иса. А бога Иисуса – нету такого.

– Почему это нету? – обиделся я.

– Потому что нет бога, кроме Аллаха, – объяснила Фарха.

Я засмеялся.

– Это он тебе сам сказал?

– Это в Коране написано.

– А Библию ты читать не пробовала?

– Зачем? – удивилась Фарха. – Есть Аллах, он меня хранит, я это чувствую.

Мне стало обидно.

– Нет никакого Аллаха! Его твой дядя-пастух придумал! Ты попробуй почувствовать Иисуса, вот он тебя точно любит! Потому что он вообще всех любит! Он не злой.

– Это тебе Иисус сказал? – усмехнулась Фарха.

– Это я сам чувствую! – обиделся я. – Иисус меня хранит всю жизнь!

– Как он тебя хранит? – поинтересовалась Фарха.

– Как… – растерялся я. – Как всех. А как тебя твой Аллах хранит?

Фарха стала очень серьезной.

– Аллах меня хранит каждый день. Вот вчера, например, он меня спас от смерти.

– Это как? – удивился я.

– Ну, когда ты выполз, я обратилась к Аллаху. И ты в меня не стал стрелять.

Я надул щеки от возмущения, а затем специально всплеснул манипуляторами, чтобы она видела.

– Не, ну нормально?! – фыркнул я. – Стрелять не стал – я; велел мне не стрелять – Иисус; а молодец все равно выходит – Аллах? Чего у тебя в голове вообще творится? Тебе ведь уже целых десять лет, не девочка!

Фарха обиделась не на шутку.

– Балда, нет никакого Иисуса! – Она вскочила и топнула ножкой. – Нет и не было! Нет бога, кроме Аллаха!

– Тьфу, – сказал я.

– Весь день рождения испортил… – Фарха села рядом, надулась и отвернулась.

Мы помолчали.

– Ладно, – сказал я примирительно, – извини. Давай, знаешь, как поступим?

– Как? – насторожилась Фарха.

– Пусть тебя и дальше хранит Аллах, если вдруг он существует. А меня сохранит Иисус.

– Если он существует, – уточнила Фарха.

– Ну да, – кивнул я. – А мы с тобой будем просто дружить. А когда вырастем, поедем в Лондон, возьмемся за руки и будем гулять по парку.

Фарха просияла.

– Давай! – кивнула она.

Я вдруг неожиданно для себя протянул манипулятор и бережно взял ее за руку. Она не отдернула ладонь. Так мы сидели, наверно, очень долго – перед нами журчал ручей, вокруг пели кузнечики. А потом Фарха вздохнула.

– Мне пора, – сказала она и погладила танкетку по корпусу.

Я этого не чувствовал, только в наушниках зашелестело от движения ее ладони.

– Пока! – вздохнул я. – До завтра?

– До завтра, – кивнула она, поднялась и взяла в руки букетик. – Отвернись, я пойду через ручей…

Я проворно развернулся на гусеницах, готовясь услышать, как Фарха за спиной будет шлепать по воде, но вдруг остолбенел: прямо передо мной в камнях пряталась грязно-белая танкетка.

– Что, посмотрел мультики с нелюдями? – раздался голос Алисы, искаженный не то злобой, не то динамиком. – Теперь смотри последнюю серию!

Прежде чем я успел что-то сделать, пушка на ее танкетке дрогнула и послышался хлопок – один, другой, третий, четвертый… Тихо вскрикнула Фарха, застонала, а затем послышался тяжелый всплеск.

Я рванулся вперед, понимая, что уже поздно, врезался в танкетку всем корпусом и ввел на панели код самоподрыва.

Прошел месяц. С тетей Дианой и дядей Олегом мы ездили в районный штаб. Помню, у входа цвела сирень и толпился народ – военные с разноцветными нашивками курили, встав в кружок, армейцы-призывники сидели на чемоданчиках, ожидая чего-то. А вот разговор с комендантом не запомнился совсем.

Потом ко мне домой каждый день ходила психолог Элена. Она говорила глупости, показывала дурацкие картинки и заставляла сочинять по ним сказки.

Потом я снова начал ходить в школу. В патруль меня пока посылать не стали.

Однажды мы с тетей Дианой, вернувшись из школы, поставили машину в гараж, дошли до дома и стояли на крыльце. Тетя Диана ковыряла ключом в замке, а я разглядывал каменные плитки под ногами, задумчиво помахивая портфелем. По улице проехал мотоцикл и мягко притормозил напротив. Я поднял голову.

– Простите, пожалуйста! – глухо спросил мотоциклист из-под шлема. – Не подскажете, Вторая Парковая, дом шестьдесят два?

– Это здесь, – ответил я.

– А ты, наверно, Артур Галик? – спросил мотоциклист.