Под давлением все возрастающего спроса на органы и ткани вымерла или была истреблена большая часть крупных представителей животного царства планеты. Функцию доноров взяли на себя банки органов, предлагавшие все бесконечное многообразие экосферы планеты, клонированное из бережно собранных коллекций образцов и размноженное в чанах биофабрик.

Генные инженеры предлагали широчайший выбор выведенных в лабораториях химер – оптом и в розницу, целиком и частями тел.

Само понятие моды претерпело радикальные изменения, раз в несколько месяцев полностью – в прямом смысле слова – меняя облик следующей за ней части обновленного человечества.

Исчезли понятия народов, культурных групп, землячеств и рас. Секс быстро приобрел статус межвидовых отношений, что совершенно естественно было воспринято в качестве новой нормы поведения. Охваченное исследовательским пылом и врожденной тягой к поиску разнообразия, человечество активно экспериментировало в постели. Люди-быки крыли ундин и василисков, ангелы отдавались сколопендрам, нагайны обвивали своими гибкими телами морщинистые туши слонопотамов… Это происходило везде, со всеми и ко всеобщему удовольствию.

И помилуйте, о каких границах – государственных ли, здравого смысла ли – могла идти речь здесь и теперь, в новом мире, в котором возможно все?! Государств не стало – обновленное человечество не нуждалось более в централизованном управлении своими искусственно выделенными частями, превратившись в конгломерат относительно стабильных анархий.

Так продолжалось до тех пор, пока на свет не начали появляться результаты этих странных союзов.

Плоды межвидовой любви поначалу ужаснули даже самых раскрепощенных и терпимых представителей бесконечно многоликой теперь человеческой расы.

В ходе акций за чистоту человеческого генотипа, проводившихся молниеносно возникшими партиями неосоциалдарвинистов, быстро выяснилось, что в природе человеческий генотип как явление более не существует. Падение барьеров тканевой совместимости, помноженное на многие годы успешных аллотрансплантаций, привело к взаимопроникновению геномов донорских организмов и пересаженных органов и тканей. Оставаясь стабильными в границах одного отдельно взятого организма, при половом размножении получившиеся в результате кроссовера мультигены рекомбинировали настолько непредсказуемым образом, что развившиеся по заключенным в них паттернам организмы оказывались нежизнеспособными, по сути своей организмами уже и не являясь.

Для того, чтобы через пару поколений не исчезнуть с лица земли, явно утомленной всей этой искусственно стимулированной эволюцией, человечеству пришлось спешно учиться размножаться вегетативно, клонироваться, почковаться и делиться надвое.

Тем же, кто не хотел уподобляться представителям низших классов, типов и царств, снова пришла на помощь ее величество наука.

Неотрадиционалистам, которых в итоге оказалось немало, помогали в планировании семей Центры Рекомбинации, Родовспоможения и Модификации, в которых эмбриомеханики, тератологи, генотехники и прочие специалисты неустанно трудились – разумеется, за полагающееся им вознаграждение – над вопросами выживания рода человеческого в условиях устроенного их предшественниками эмбриогенетического хаоса.

Услуги Центров были недешевы – но ведь чего не отдашь за счастье стать родителями, верно?

Слушая успокаивающий голос супруги, Тадам не слышал ее слов.

Он вспоминал, как счастливы они были в любви, как сутками не вылезали из постели, доводя друг друга до взаимного изнеможения водоворотом бесконечных ласк; как радовались беременности Лис – и как страшились неопределенности, которая ждала их впереди.

Он вспоминал, как держал ее за руку в стерильной палате Центра, когда в боли и муках она произвела на свет некий кровавый комочек, в ту же секунду спешно унесенный прочь в герметичном боксе, и как потянулись бесконечные месяцы ожидания, опустошившие их сердца и банковский счет.

Зная, что над проблемой выживания их ребенка трудится не покладая рук армия дипломированных специалистов, они тем не менее, едва не потеряли надежду и доверие – к Центрам, человечеству и друг другу.

День за днем отчаяние все больше наполняло мир, и супруги все дальше отстранялись один от другого.

Все уже висело на волоске, когда в их дверь позвонил собакоголовый курьер, явив собой осовремененную версию старых как мир историй об аистах…. Или об ангелах-хранителях?

И все стало, как раньше, – только гораздо лучше.

– Тьфу ты, – сплюнул Тадам, изрядно напугав отпрянувшую от неожиданности жену. – И правда: было бы из-за чего расстраиваться. Деньги…. Деньги появятся. Все будет хорошо. Ведь счастье-то и впрямь не в них!

Он крепко прижал к себе Лис, и вместе они склонились над колыбелью, с любовью глядя на своего малыша.

– На Рождество из шкуры вылезу, но подарю ему глаз. Хотя бы один, – сказал Тадам, обнимая жену. – Пусть увидит нас в конце-то концов! На Центры надейся, а сам не плошай! Ничего, ангел мой, проживем! К весне еще кое-что прикупим… К тому времени, думаю, уже видно будет, на кого похож – на мальчика или на девочку. Тогда и имя подберем…

– Пусть будет сын, – сказала Лис. – Хочу, чтобы у тебя был сын.

– У нас, – сказал Тадам и, не удержавшись, лизнул шершавым языком мордочку любимой, видя в темных омутах ее расширившихся воловьих глаз золотистый блик от собственных радужек, рассеченных надвое вертикальными щелями зрачков. – У нас, любимая.

За окнами начался снегопад – первый в этом году.

В зеркале над камином они отражались всей семьей.

Все трое.

Тигр.

Олень.

И ухо.

В приглашении было сказано, что господина такого-то (ФИО совпадали с данными Германа) просят явиться в филиал № 5 детско-юношеской библиотеки имени Островского для обсуждения условий договора. Именно сегодня, в последнюю среду месяца, когда в библиотеке санитарный день, Герман это точно знал. Старое одноэтажное зданьице с желтыми шторами он изучил уже вдоль и поперек. Еще бы, с восьмого класса бывал тут каждые две или три недели. Правда, студентом заглядывать стал намного реже.

Глянцевую картонку он вставил как закладку в журнал с единственным своим опубликованным рассказом.

Развесистые мокрые снежинки липли к усам Германа. Сейчас библиотека выглядела уныло, это летом она утопала в зелени, кокетливо обнажая угол, как дамское плечико.

Герман воспользовался любимым ходом – между ржавеющим коробом трансформатора и стеной с древними граффити. Осенние ботинки с недовольным хрустом утонули в снегу. К волнению Германа добавилось ощущение сырости и холода. Надо было идти там, где все. Но он не любил ходить там, где все.

Табличка рядом с дверью напоминала про санитарный день. Зато в окне Герман усмотрел приклеенный скотчем лист: «Вход по приглашениям литературного агентства «Ex libris» свободный». Написано от руки, словно принтеры еще не изобрели.

Дверь поддалась, выплеснув в лицо запахи пыльной бумаги и старого картона. Герман шагнул вперед, оставляя позади крики галок.

А первым же лицом, увиденным за порогом, оказалась физиономия Лехи Самоцветова.

– Никогда бы не подумал, что они нас найдут, – сказал Герман.

– А чего там, – отозвался Леха. – Тут как раз все четко. Коммерческие авторы им не нужны. А коммерческие все где? В Москве или в Питере. Да хоть наших возьми, сколько уже свалили? Для вербовки – испорченный материал. А у нас земля непаханая. Возьми хоть нашу студию.

Герман перебрал в уме студийцев и добрался до папы Димы. Именно он однажды рассказал про вербовку и договоры. Но тогда папе Диме не поверили. Решили, это такая писательская байка. Из той же серии, что братья Стругацкие – инопланетяне. Историю про братьев им тоже рассказал папа Дима.