– А почему они папу Диму не пригласили?
– Откуда я знаю, – изрек Самоцветов. – Спроси у них. Вот вызовут тебя, и спроси.
Они сидели на банкетке в крохотном вестибюле, рядом с обитой дерматином дверью на платный абонемент. Теперь, правда, на двери висела табличка: «Прием». В остальном все было как прежде: гардероб, мертвые настенные часы и стенд с наказом любить книгу.
Для Германа филиал Островского номер пять давно уже стал архивом времени, где бережно хранились образцы того или иного года, месяца или дня. Можно было подойти к стойке и попросить: «Мне, пожалуйста, второе декабря тысяча восемьсот восемьдесят пятого…»
– Ты анкету высылал?
– Ага, – жизнерадостно ответил Самоцветов. – Список публикаций, анкету, три стиха и рассказ.
– А приглашение как получил?
– По электронке. Там ссылка была на сайт. Причем он больше никак не пробивается, только по этой ссылке почему-то. А на сайте анкета, объявление и список, с кем они работали. Хайнлайн, Саймак, Гамильтон… Да кого только нет! И это только в прошлом веке! Представляешь, а теперь мы!
– В прошлом веке? – Герман обратил внимание совсем на другую часть Лехиной тирады. – А в позапрошлом?
– Да они же всегда были. Наблюдали, но не вмешивались. Просто научная фантастика появилась только в девятнадцатом. А до этого они выходили на контакт как боги или демоны.
– Или музы, – сказал Герман, и оба хмыкнули.
Вадик Водопьян на заседании их студии как-то пожаловался, что его покинула муза. На что Леха заявил: кто не может обойтись без музы, тот не поэт, а музозвон. Они с Водопьяном чуть не подрались.
– А тебе тоже на ящик прислали? – поинтересовался Самоцветов.
– На ящик. Обыкновенный, почтовый, – Герман достал из сумки приглашение.
– У всех по-разному, – Леха повертел картонку в руках и вернул.
Сидели, наверно, уже с полчаса. Еще когда Герман шагнул через порог, Леха – ни здрасьте, ни до свидания – тут же объявил, что Герман будет за ним в очереди, а пока никого просили не входить.
Если вдуматься, все это было очень забавно. В крохотном филиале городской библиотеки должен был состояться контакт с пришельцами, а те попросили ждать за дверью.
– Интересно, в студии все приглашения получили? – от нечего делать и чтобы скрыть волнение, опять начал спрашивать Герман. Не столько Леху, сколько себя.
Только Самоцветов с готовностью откликнулся.
– Ага, жди! – Лехин сарказм эхом разнесся по вестибюлю-табакерке. – Смирнова, может быть. Водопьян – сомневаюсь. Ленка Разбегаева… Больше никто, спорим?
– Не буду, – сказал Герман.
Интересно, а папу Диму когда-нибудь вот так приглашали? Если же нет, то откуда он все знает? И вообще, что они знают про папу Диму? На занятиях он практически ничего не рассказывал про свою жизнь до того, как начал руководить молодежной студией при местном отделении Союза писателей. Только недомолвки какие-то. Вроде бы жил когда-то в Тюмени, работал в малотиражке на заводе, начал там стихи печатать, потом рассказы писать. Кроме того, Герман ни разу не читал ни одного папы-Диминого рассказа. И вроде бы никто из студийцев не читал. Папа Дима никому их не показывал.
Зато он с удовольствием выдавал прикладные статьи по технике сочинительства. Не литературоведческие и не критику – этого добра хватало и без него, – а именно прикладные, словно инструкции. Герман ни разу не читал ничего подобного. Он слышал краем уха разговор, что ответственный секретарь лично предлагал папе Диме передать его статью для публикации где-то в толстом журнале, но папа Дима наотрез отказался.
Никто в студии даже не знал, сколько папе Диме лет и на что он жил. За свою работу с «творческой молодежью» денег он точно не получал. На вид ему можно было дать лет пятьдесят пять, но отчего-то Герман не мог представить папу Диму пенсионером. Хотя иногда думал, что папа Дима в прошлом был военным или вообще служил на чем-то секретном, там, где на пенсию выходят очень рано.
Занятия студии папа Дима проводил как тренировки по рукопашному бою или по стрельбе.
«Захват внимания производится так…»
«Основной удар в твоем тексте сосредоточен здесь…»
«Этот абзац меня, как читателя, кладет на лопатки…»
«Лена Разбегаева просто молодец! Сначала отвлекающий сюжетный маневр, потом ложный выпад…»
«Что же, если подвести итог по повести Водопьяна, то хочу согласиться с Германом. Ни одно ружье не выстрелило. А развесил их Вадик едва ли не на каждой стене. Я понятно говорю или витиевато?»
Папа Дима подходил к стихам и прозе студийцев как инженер, а к публикациям – как продюсер. Он мог сказать, что и куда можно послать, и в большинстве случаев рукописи принимали. Он развешивал на стенде нужные адреса из Интернета. Мало того, спрашивал в конце полугодия отчет – кто куда что послал. И было стыдно хоть что-нибудь не сделать.
Студия довольно быстро раскололась на две неравные части. Все потому, что папа Дима особенно поощрял тягу к научной фантастике. Именно к научной. То есть не обязательно, конечно, чтобы все там было строго по-ученому, нет. Достаточно было, чтобы про космос. Вот любил папа Дима про космос – и все.
Это, правда, не значило, что фэнтези он как-то притеснял. Разбегаева принесла ему однажды начало своего романа о войне магов с темными эльфами, так папа Дима роман даже сильно похвалил. И как всегда подсказал, где там лишние красивости. А в самом конце обсуждения заметил, что если действие из волшебного мира перенести на другую планету, а магов и эльфов заменить на колонистов-землян и пришельцев, то получится ничуть не хуже, а даже лучше. Ленка подумала-подумала, да и начала переделывать роман в этом направлении. Хотя так пока и не дописала. Зато рассказы приносила на обсуждение исключительно о пришельцах, никаких эльфов и прочих гоблинов.
Шаг за шагом появилась «студия в студии», где все писали фантастику. В том числе Герман и Леха. Правда, Самоцветов опять был наособицу. Он уже полтора года писал свой первый и единственный рассказ. И даже, истекая кровью сердца, уже сократил черновик с шестидесяти страниц до пятидесяти девяти. Леха правил рукопись по ходу, не дожидаясь финала. Герман так не мог.
Они иногда собирались в отдельные дни. Но чаще всего просто задерживались после плановых занятий. Ради интереса оставались еще два-три «нефантастических» студийца, их, конечно, никто не прогонял. Другие, отсидев свое, норовили слинять пораньше, все-таки занятия шли в выходные.
Даже если не обсуждали тексты, предмет для дискуссий находили всегда. Или что-нибудь рассказывал папа Дима. Он знал невероятные подробности и детали, вплоть до того, что и когда было напечатано за последние сто лет. Он познакомил студийцев с такой штукой, как Регистр научно-фантастических идей, и заставлял, прежде чем писать, сверяться с этим каталогом, чтобы не изобрести велосипед. Еще он любил травить литературные байки.
А однажды то ли в шутку, то ли всерьез рассказал, что если инопланетяне уже посещают Землю, то в первую очередь должны выйти на контакт с фантастами. С теми, кто легче других может принять эту идею. Ведь земляне на их месте сделали бы то же самое.
Поперечник Самоцветов тут же бестактно заявил, что это ерунда. Если инопланетянин придет к фантасту, то будет, как если бы настоящий джинн явился к факиру. Потому что всем этим чувакам (так и сказал – «чувакам») те поверят в последнюю очередь. Да ладно факиры, как простой врач из районной поликлиники посмотрит на деревенскую бабку-колдунью, которая всякими заговорами лечит?
Папа Дима сказал, что Алексей в чем-то прав. Однако никто другой, кроме фантастов, так не восприимчив к непривычному. И потом, инопланетяне – это все-таки их епархия. В конце концов, с Филиппом Диком однажды вообще божественный голос заговорил, так он потом даже три книги про это написал.
Тогда уже усомнился Водопьян: если бы так было, земляне уже давно бы обо всем знали. А малоразговорчивая Женя Смирнова вставила свое веское слово, мол, все и так давно знают. Просто, во-первых, столько информационного шума, что в этом море нужное тонет. А во-вторых, может, инопланетяне почву готовят для контакта. Через книги и фильмы приучают остальных людей к такой мысли.
