Да, интересно, но для Каладина самым главным было то, что город — над которым он пролетал во сне несколько недель назад, — действительно существует. И он больше не может не замечать странную скорость, с которой он излечился от ран. С ним происходит что-то странное. Сверхъестественное. Связано ли это как-то с тем, что люди вокруг него всегда умирают?

Он встал на колени и стал обшаривать карманы мертвого человека, обязанность, которую остальные бригадники старались избегать. Сферы, ножи и другие полезные предметы он забирал. Личные вещи, вроде несожженных молитв, оставлял. Он нашел несколько циркониевых обломков и добавил их в мешочек.

Может быть, Моаш прав. Если они смогут сохранить деньги, то, возможно, смогут подкупить стражу и вырваться из лагеря. Намного безопаснее, чем сражаться. Тогда почему он так настойчиво учит бригадников сражаться? Почему ему никогда не приходило в голову, что можно уйти по-тихому?

Он потерял Даллета и весь свой первый взвод в армии Амарама. Быть может, он думает возместить это, подготовив новый взвод копейщиков? Стремится ли он сохранить людей, которых полюбил, или что-то доказать самому себе?

Опыт говорил ему, что человек, который не может сражаться, серьезная помеха в этом мире войны и штормов. Возможно, побег действительно лучше, но он слишком мало знал о побегах. Кроме того, если они убегут, Садеас пошлет за ними войска. Беда пойдет за ними по пятам. И куда бы они ни пошли, им придется убивать, чтобы остаться на свободе.

Он закрыл глаза, вспомнив один из своих побегов, когда ему — и другим рабам, его товарищам, — удалось целую неделю прятаться в глухомани. А потом хозяин послал за ними охотников. Так он потерял Налму.

Сейчас ничто из этого не может спасти их, подумал Каладин. Мне нужны эти сферы.

Сигзил продолжал свое повествование об имули.

— Они считают ужасающей грубостью ударить человека лично. И поэтому ведут войну совсем по другому, чем алети. Предводитель вообще не имеет меча. Может быть, алебарду, копье, но самое лучшее — лук и стрелы.

Каладин вытащил еще пригоршню сфер — небесные обломки — из кармана солдата. Они прилипли к толстому куску свиного сыра, зловонного и заплесневелого. Он скривился, но взял сферы и вымыл их в луже.

— Светлоглазые используют копья? — удивился Дрехи. — Смешно.

— Почему? — обиженно спросил Сигзил. — А мне путь имули кажется интересным. В некоторых странах сражаться считается неприличным. В Сине, например, если вы должны сразиться с человеком, то уже потерпели поражение. Убийство — в самом лучшем случае — очень жестокий способ решения проблемы.

— Не собираешься ли ты, как Камень, отказаться драться? — спросил Шрам, бросая едва завуалированный взгляд на рогоеда. Камень фыркнул, повернулся спиной к более низкому мостовику, встал на колени и начал засовывать сапоги в большой мешок.

— Нет, — сказал Сигзил. — Мы все согласились, что другого способа нет. Возможно, если бы мой учитель знал, что я еще жив… но нет. Это глупость. Да, я буду сражаться. И копьем, которое предпочитают в этой стране, хотя, откровенно говоря, я предпочитаю, чтобы между мной и противником было расстояние побольше.

Каладин задумался.

— Ты имеешь в виду лук?

Сигзил кивнул.

— Мой народ считает лук самым благородным оружием.

— Ты умеешь им пользоваться?

— Увы, нет, — сказал Сигзил. — Если бы умел, сказал бы раньше.

Каладин встал, открыл мешочек и положил сферы к остальным.

— Среди тел были луки?

Люди посмотрели друг на друга, некоторые отрицательно покачали головами. Шторм побери, подумал Каладин. Зерно идеи начало прорастать в его мозгу, но потом умерло.

— Возьмите несколько этих копий, — сказал он. — И отложите в сторону. Они понадобятся нам для занятий.

— Но мы должны их отдать, — сказал Малоп.

— Нет, мы не возьмем их на поверхность, — сказал Каладин. — Каждый раз, приходя сюда, будем откладывать несколько копий и оставлять внизу. В результате скоро наберется достаточно много оружия для занятий.

— Но как мы поднимем их наверх, когда придет время? — спросил Тефт, потирая подбородок. — Копья, лежащие внизу, не очень нам помогут, когда начнется настоящая драка.

— Я найду способ поднять их, — сказал Каладин.

— Ты уже говорил так, и не раз, — заметил Шрам.

— Перестань, Шрам, — сказал Моаш. — Он знает, что делает.

Каладин мигнул.

Неужели Моаш защитил его?

Шрам смешался.

— Каладин, я ничего такого не имел в виду. Просто спросил, и все.

— Я понимаю. Это… — Каладин замолчал, когда в расщелине появилась Сил, в виде скрученной ленточки.

Приземлившись на камне, выступающем из стены, она стала маленькой женщиной.

— Я нашла еще одну группу тел. В основном паршенди.

— При них есть луки? — спросил Каладин. Некоторые бригадники раскрыли рты, увидев, как он разговаривает с воздухом. Потом понимающе кивнули друг другу.

— Да, я думаю, да, — сказала Сил. — Недалеко, вниз по расщелине.

Бригадники уже закончили обирать трупы.

— Соберите все трофеи, — сказал им Каладин. — Я нашел еще одно место. Нам нужно собрать как можно больше добычи и сохранить ее внизу, в таком месте, где ее не смоет.

Бригадники собрали свои находки и закинули мешки за плечи; каждый нес одно-два копья. Спустя несколько секунд все уже шли по мокрому дну расщелины, вслед за Сил.

Они шли по трещинам в древнем камне, в которых нашли вечный приют старые, вымытые штормом кости, создав холмы из покрытых мхом бедренных и берцовых костей, черепов и ребер. Искать там было нечего.

Через четверть часа они оказались в месте, найденном Сил. Здесь грудами лежали мертвые паршенди, вперемешку с немногими алети в синем. Каладин встал на колени рядом с одним из человеческих трупов и узнал стилизованный глиф Далинара Холина, нашитый на мундир. Почему армия Далинара присоединилась к битве? Что изменилось?

Каладин приказал своим людям осмотреть алети, а сам подошел к одному из трупов паршенди. Он оказался намного более свежим. Обычно они находили меньше трупов паршенди, чем алети. И не только потому, что в каждом сражении паршенди были в меньшинстве, но скорее потому, что мертвые паршенди редко падали в расщелины. Кроме того, Сигзил предполагал, что у них более плотные тела, чем у людей, и воде не так легко их унести.

Каладин перевернул тело на бок и внезапно услышал шипение из группы бригадников. Каладин повернулся и увидел Шена, рванувшего вперед с нехарактерной для него страстью.

Тефт мгновенно бросился за Шеном и схватил его сзади мертвой хваткой. Остальные бригадники стояли, пораженные ужасом, хотя некоторые рефлекторно встали в боевую стойку.

Шен слабо трепыхался в объятьях Тефта. Паршмен выглядел иначе, чем его двоюродные братья; сейчас, поблизости от них, разница стала более отчетливой. Шен — как и большинство паршменов, — был невысоким и слегка пухлым. Сильный, крепкий, не опасный. Труп у ног Каладина был мускулистый, сложенный как рогоед, высокий и с широченными плечами. Кожа у обоих была мраморной, но только у паршенди на голове, ногах, руках и груди росла темно-красная броня.

— Отпусти его, — сказал заинтересовавшийся реакцией паршмена Каладин.

Тефт посмотрел на него и недовольно выполнил приказ. Шен пробежал по неровной земле и мягко, но твердо оттеснил Каладина от трупа. И встал перед ним, как бы защищая мертвеца от Каладина.

— Он уже вел себя так, — заметил Камень, становясь рядом с Каладином. — Когда Лоупен и я обирали трупы.

— Он защищает тела паршенди, мачо, — добавил Лоупен. — Как будто готов ударить тебя сто раз, если двинешь одно, зуб даю.

— Они все такие, — сказал Сигзил сзади.

Каладин, подняв бровь, повернулся к нему.

— Рабочим-паршменам, — объяснил Сигзил, — разрешено заботиться о своих мертвых; это чуть ли не единственное, что вызывает в них какие-то чувства. Они гневаются, если кто-то другой делает это в их присутствии. Они завертывают труп в полотно, относят в какое-нибудь дикое место, кладут на камень и уходят.