Нечего делать. Выпятив челюсть, Каладин подошел к складу и нашел перекладину, которую таскал вчера. Плотники еще не приколотили ее к мосту, так что Каладин поднял ее и пошел с ней к бараку. Там он начал заниматься, так же как и день назад.

На этот раз он не мог идти быстро. Большую часть времени он ходил, не торопясь. Но работал, и боль притихла. Голова прошла совсем. Ноги и плечи еще болели, глубокое истощение тоже никуда не делось, но он ни разу не споткнулся.

Занимаясь, он проходил мимо других бараков. Люди перед ними ничем не отличались от Четвертого Моста. Те же самые кожаные жилеты, все в пятнах пота, надетые на голое тело или изодранную рубашку. Главным образом иностранцы из Тайлена или Ведена: неопрятная внешность, небритые лица, испуганные глаза. Некоторые смотрели на Каладина с неприкрытой враждебностью. Наверное, боялись, что бригадиры заставят их повторять его упражнения.

Он надеялся, что кто-нибудь из Четвертого Моста присоединится к нему. В сражении они слушались его и даже помогли с ранеными. Напрасная надежда. Одни бригадники смотрели, а другие не обращали внимания. И никто не присоединился.

В конце концов появилась Сил, приземлилась на конце перекладины и стала разъезжать на ней, как королева в паланкине.

— Они говорят о тебе, — сказала она, когда он проходил мимо барака Четвертого Моста.

— Ничего удивительного, — заметил Каладин, тяжело выдохнув.

— Некоторые считают тебя сумасшедшим, — продолжала она. — Вроде того человека, который сидит и смотрит в пол. Они говорят, что напряжение от боя повредило твой ум.

— Быть может, они правы. Но я не думал об этом.

— Что такое сумасшествие? — спросила она, прижав одну ногу к груди, ее дымная юбка колыхалась вокруг бедер и исчезала в тумане.

— Когда люди думают неправильно, — ответил Каладин, радуясь разговору, который отвлекал его.

— Люди никогда не думают правильно.

— Сумасшествие хуже, чем нормальность. — Каладин улыбнулся. — Оно зависит от людей вокруг тебя. Насколько ты отличаешься от них? Тот, кто резко выделяется, считается сумасшедшим, по-моему.

— То есть это просто… твой выбор — стать таким? — спросила она.

— Да, хотя и не так активно. Но это хорошая мысль.

Какое-то время она сидела и думала.

— Каладин, — наконец сказала она, — почему люди лгут? Я понимаю, что они лгут, но не понимаю почему.

— Множество причин, — ответил Каладин, вытирая пот со лба свободной рукой, а потом поправляя перекладину.

— Это сумасшествие?

— Я бы не сказал. Все так делают.

— Тогда вы все немного сумасшедшие.

Он улыбнулся.

— Да, возможно.

— Но если все делают так, — сказала она, наклоняя голову к колену, — тогда тот, кто так не делает, сумасшедший, верно? Разве не это ты сказал раньше?

— Да, ты права. Но я не думаю, что есть человек, который никогда не лгал.

— Далинар.

— Кто?

— Дядя короля, — сказала Сил. — Все говорят, что он никогда не лгал. Даже твои бригадники иногда говорят об этом.

Точно. Терновник. Каладин слышал о нем, когда был еще мальчишкой.

— Он светлоглазый. А значит, врет.

— Но…

— Они все одинаковы, Сил. Чем благороднее они снаружи, тем больше испорчены изнутри. Это все притворство.

Он замолчал, удивляясь силе собственной горечи.

Шторм тебя побери, Амарам. Ты сделал меня таким.

Он слишком часто горел, чтобы доверять пламени.

— Не думаю, что люди всегда были такие, — сказала она рассеянно, на ее лице появилось отсутствующее выражение. — Я…

Каладин ждал продолжения, но не дождался. Он опять прошел мимо Четвертого Моста; многие из его людей расслабились, прислонившись стеной к стене барака, — они ждали, когда полуденная тень накроет их. Редко кто сидел внутри. Сидеть внутри весь день слишком печально, даже мостовику.

— Сил, — наконец не выдержал он. — Ты хотела что-то сказать?

— Кажется, я слышала, как люди говорили о временах, когда не было лжи.

— Рассказывают истории, — сказал Каладин, — о временах Герольдов, когда люди были связаны честью. Но ты всегда найдешь бардов, рассказывающих истории о лучших временах. Вот, посмотри. Человек присоединяется к новому взводу солдат, и что говорят ему в первую очередь? О том, каким замечательным был старый взвод! Мы помним плохие времена и хорошие, забывая, что по большей части времена ни плохие, ни хорошие. Просто времена.

Он перешел на медленный бег. Солнце уже поднялось достаточно высоко, но он хотел двигаться.

— Истории, — продолжал он в промежутках между выдохами, — доказывают это. Что произошло с Герольдами? Они бросили нас. Что произошло с Сияющими Рыцарями? Они потускнели и лишились блеска. Что произошло с Эпохой Королевств? Все королевства пали, когда церковь попыталась захватить власть. Ты не можешь доверять никому, имеющему власть, Сил.

— И что вы тогда сделали? Стали жить без предводителей?

— Нет. Отдали власть светлоглазым и дали ей испортить их. Надо держаться от них как можно дальше, — сказал Каладин и почувствовал пустоту своих слов. Чем ему помогло то, что он держался подальше от светлоглазых? Все равно он жил в грязном болоте, созданном их заговорами, интригами и жадностью.

Сил замолчала, он еще раз пробежался и решил остановиться. Он не мог позволить себе перенапрячься. Он вернул перекладину на место. Плотники почесали головы, но возражать не стали. Подходя к бригаде, он заметил, что маленькая группа — в том числе Камень и Тефт — о чем-то яростно спорит, поглядывая на Каладина.

— Знаешь, — сказал он Сил, — похоже, разговоры с тобой укрепляют мою репутацию сумасшедшего.

— Я сделаю все, что в моих силах, чтобы они перестали интересоваться, — сказала Сил, зависнув над его плечом. Она положила руки на бедра и села в воздухе, очевидно довольная собой.

Каладин не успел еще добраться до барака, как заметил Газа, торопящегося к нему.

— Ты! — крикнул Газ, тыча пальцем в сторону Каладина. — Стоять!

Каладин остановился, скрестив руки на груди.

— У меня есть для тебя новость, — сказал Газ, прищурив здоровый глаз. — Светлорд Ламарил узнал, что ты притащил раненых.

— От кого?

— Отец Штормов, парень! — сказал Газ. — Ты что, думаешь, люди не умеют говорить? Неужели ты действительно собирался спрятать этих троих между нами всеми?

Каладин глубоко вздохнул, потом сдался. Газ прав.

— Да. Ну и что? Мы не замедлили продвижение армии.

— Светлорд Ламарил не пришел в восторг от мысли, что он должен кормить и платить мостовикам, которые не могут работать, — ответил Газ. — Он предложил кронпринцу Садеасу привязать тебя.

Каладин почувствовал, как по телу пробежал озноб. Его собирались привязать снаружи во время сверхшторма, отдав на суд Отца Штормов. То есть на смерть.

— И?

— Светлорд Садеас не разрешил ему, — сказал Газ.

Что? Неужели он несправедлив по отношению к Садеасу? Нет, не может быть. Это опять какое-то притворство.

— Светлорд Садеас, — мрачно сказал Газ, — сказал, чтобы Ламарил разрешил тебе лечить твоих людей, но запретил кормить их и платить им, пока они не смогут работать. Сказал, что это покажет, почему он вынужден бросать раненых мостовиков.

— Крэмлинг, — пробормотал Каладин.

Газ побледнел.

— Тише. Ты говоришь о самом кронпринце, парень! — Он оглянулся, не слышит ли их кто-нибудь.

— Он пытается сделать из моих людей пример. Он хочет, чтобы остальные мостовики видели, как раненые голодают и умирают. Похоже, он хочет, чтобы думали, будто он проявляет милосердие, бросая раненых.

— Ну, может, он и прав.

— Это бессердечно, — сказал Каладин. — Раненых солдат он привозит обратно. А мостовиков оставляет, и только потому, что дешевле купить новых рабов, чем заботиться о раненых.

Газ ничего не сказал.

— Спасибо, что принес новости.

— Новости? — взорвался Газ. — Я принес тебе приказы, лордишка. Не пытайся взять дополнительную еду из столовой; все равно тебе не дадут.