Внезапно Максим сильно сжал пальцы, а я широко распахнула глаза, пытаясь сделать вдох, и в этот момент меня накрыло обжигающей волной. Оргазм разорвал легкие в крике, наполняя их долгожданным кислородом, и я зарыдала, содрогаясь и извиваясь под ним, теряя саму себя, отдавая ему контроль над моим телом и разумом. Позволяя ему решать, когда мне дышать. Я невольно искала его губы, и наконец-то почувствовав их вкус, его язык у меня во рту, захлебнулась от невероятного чувства принадлежности ему. Внутри снова закипал ураган, потому что мой муж двигался во мне не переставая, пронзая как насквозь, его твердый и огромный член одинаково дарил как наслаждение, так и страдание. Слишком большой, чтобы выдержать такой натиск, и в тот же момент я бы сошла с ума, если бы он остановился. Пусть сминает мою волю жестокими руками, оставляя на моем теле синяки и метки.

Как жадно и неистово он целовал мою шею, царапая зубами нежную кожу, спускаясь ниже, прикусывая соски и снова причиняя утонченную боль, а я рвалась навстречу этим ласкам. Еще и еще. И хотела, чтобы больнее, чтобы жестче, сильнее до бессознательного состояния. Кричала и молила не останавливаться, кричала и просила перестать, кричала, что я его ненавижу, но кричала под ним, как он мне и обещал. Каждый нерв вибрировал от возбуждения, каждая клеточка жаждала прикосновения. Уверена, что только с ним такое возможно. Ни с кем другим так не будет. Я обхватила его торс ногами, чувствуя, как внутри разливается его семя, жалея, что не могу в этот момент прижать его к себе руками, впечататься в его тело, как единое целое.

Полумертвая от наслаждения, сквозь туман почувствовала, как он отвязал мои руки, как целует мои слезы и гладит волосы. Этой ночью Максим остался в моей постели, и я наконец-то уснула. Пусть обнимает меня крепче.

Я больше не хочу сопротивляться этому урагану, больше не хочу отдаляться от него, не хочу отталкивать. Я люблю. ДА. Я его люблю. Вот такого дикого, страшного, неистового… Я проснусь утром в его руках и буду молить его о прощении. Молить дать нам еще один шанс. Во мне больше нет пустоты. Во мне есть он… И я не хочу никакой свободы.

Но утром его рядом не оказалось… И я даже представить не могла, что еще одно мое желание сбылось… Что он меня отпустит… Навсегда… И это будет самая дикая боль из всех, что я когда-либо испытывала.

Это была странная тишина. Не так в доме, как внутри меня. Словно все звуки замерли и испарились. Словно жизнь остановилась, а я еще не поняла этого.

Наверное, это был самый первый момент, когда я ЕГО почувствовала. Даже не его, а отсутствие… почувствовала, что его нет рядом, и дышать стало не просто тяжело, а в груди все сдавило железным обручем. Я вскочила с постели… и ноги подкосились от слабости, а все тело ломило от того, что Максим творил со мной ночью. Болело по-настоящему, как после серьезной тренировки. Следы его пальцев на бедрах, следы поцелуев на груди и на боках, и даже на внутренней стороне бедер. И при воспоминании, как я орала под ним и извивалась бесстыже, как распутная девка, вся кровь приливала к щекам. Ощущение, что меня вывернули наизнанку и взяли даже то, что брать не разрешалось. Отдалась вся ему, отдалась до последней клеточки и кусочка плоти и души… и через эту отдачу очистилась, стала прозрачно понятной самой себе.

И пусть отношения с моим мужем больше напоминают хождение по лезвию опасной бритвы, я ни за что не хочу себе чего-то другого. Я с ним хочу, его хочу, для него. Я действительно вся принадлежу ему. На каком-то ином уровне. Словно в моей душе и сознании прописан особый штрихкод, и считать его может только этот мужчина. Я испытывала мучительное возбуждение от этого риска — любить самого Зверя. Синяки на запястьях все еще напоминали о том, как он связал меня, а я орала и выла от наслаждения. Как животное, как осатаневшая от похоти самка. Вспоминала, как сдавливал мою шею, и становилось страшно и в тот же момент пронизывало током от возбуждения… Какая-то часть меня точно знала — не сожмет до конца. Знала и доверяла ему. Та часть… которая была ЕЮ. Той Дашей. Она ведь сидит во мне. Где-то глубоко. Разбитая и искалеченная, разорванная на куски той аварией. И я нахожу кусочки от нее, складываю в кривые пазлы, а картинка выходит странно нецелостной, и я снова теряю саму суть… Только одно невозможно потерять — мои чувства к нему. Я люблю его, как и она. Может, еще не настолько самоотверженно, не настолько глубоко, но я все постепенно вспомню.

Но он пришел ко мне. Наконец-то. Возможно, вот эта его месть вернула нас обратно, где мы были вместе. Ведь он меня любит. Иначе не ревновал бы так дико. Обмываю тело под струями воды, дотрагиваясь кончиками пальцев до следов нашего безумия, до каждой отметины. Понимая, что я улыбаюсь… впервые счастливо улыбаюсь. Все саднит там, внизу, и его семя еще во мне. И я больше не хочу, чтобы все заканчивалось. Я хочу быть с Максимом. Хочу его любого. Хочу познать, какой он и самые темные уголки его души. Я больше не боюсь быть с ним… мне страшно остаться без него. Наглый, циничный, опасный, страшный, но мой. Я знаю, что он мой. Это тоже прописано глубоко внутри. Наверное, это и есть любовь, когда находишь удовольствие даже в боли. Любовь. Я задумалась о том, что впервые настолько глубоко, настолько сильно ощущаю значение этого слова по отношению к моему мужу. И от каждой мысли о нем в животе начали метаться бабочки. Я впервые ощутила их существование настолько отчетливо в себе.

Вспоминаю его взгляд, и сердце бьется быстрее и жить хочется. Боже. Как же хочется жить. На полную силу. Захлебнуться жизнью.

Я хочу сказать ему об этом. Найти его, поехать к нему и сказать. Нарушить эту тишину внутри. Она мне не нравится. Я кричать хочу, чтоб простил меня, чтоб дал шанс нам обоим. Кричать, что я люблю его, и не обязательно что-то вспоминать. Не обязательно возвращать ТУ Дашу, я и есть она. Мы слились в одно целое.

Я оделась и спустилась вниз. Ужасно хотелось есть. Хотелось смеяться или плакать. Меня разрывало от самых разных эмоций. Меня никто не разбудил… я помнила только, что уснула на нем, уткнувшись лицом ему в шею. Заснула, убаюканная его руками и поцелуями. Обвила его всего собой, вдыхая любимый запах.

Позавтракав в одиночестве, я вышла в залу. Опять почувствовала странную тишину. И вдруг поняла — в доме почти нет охраны. Вот этих молчаливых, вечно снующих, как тени, фигур в темной одежде. Они всегда незримо присутствовали во всем доме, а сейчас никого из них не осталось. Даже слуг стало меньше. Постепенно из глубины поднималось чувство тревоги, не подающееся контролю. Я услышала голоса и резко повернула голову на звук. Несколько носильщиков выносили из дома чемоданы моего мужа.

Тревога поднялась куда-то к самому горлу.

— Куда вы все это уносите? Мы, что, уезжаем опять? Эй. Вы меня не слышите?

Парни удивленно на меня посмотрели.

— Насчет ваших вещей мы распоряжения не получали. Максим Савельевич распорядился только о его багаже.

— В смысле — багаже?

— Он уже уехал в аэропорт, а мы паковали оставшиеся вещи. Они поедут следом.

— Как это уехал? Куда уехал?

Они переглянулись и пожали плечами.

— Нас в известность никогда не ставят.

Я совершенно ничего не понимала. Я даже еще не успела испугаться, несмотря на ощущение той самой тишины, которая наваливалась все сильнее и сильнее… начала звенеть где-то эхом и пульсировать в висках.

— А почему вы не уносите мои вещи?

— Нам не давали такого распоряжения. Максим Савельевич о вас не упоминал.

Бросилась по ступенькам вверх, в его апартаменты, открыла дверь и увидела стерильную чистоту. Распахнула все шкафы — ничего не осталось. Точнее, все на своих местах, кроме его присутствия, которое я привыкла чувствовать кожей. Эта образовавшаяся пустота начала давить в затылок, раздирать ребра, подбираясь прямо к сердцу, чтоб сдавить в холодные тиски. Только запах его одеколона и сигарет. Совсем легкий, исчезающий и растворяющийся с каждой секундой. Дышать становилось все труднее, словно я захватывала воздух, а выдохнуть не могла. Я ведь на самом деле задыхаюсь. У меня темнеет перед глазами… Как будто перекрыли кислород. Я словно ощутила пальцы Максима на горле. Только сейчас они давили с такой силой, что я судорожно хватала воздух… И внутри набирает обороты ощущение какой-то фатальности происходящего.