Кошмар начался намного позже. Когда девочек вывезли в Дагестан и передали их настоящему хозяину. Его имя называть было нельзя. Только господин. Но другие называли хозяина Шамиль. И Джанан делала вид, что не слышит его и не помнит. Осознание, что это конец и что на самом деле Анечка попала в ад, пришло тогда, когда из Сестер их посвятили в Невесты. И раздали солдатам. Бородатым, немытым, вонючим боевикам, которые потом менялись как перчатки. Уходили утром, а вечером приходили другие. Иногда задерживались в лагере на несколько недель… И юная Джанан не знала, что лучше — иметь постоянного мужа или чтоб каждый день был другой. Ей было больно и страшно всегда. Потому что они не считали ее за человека. Били часто, матом ругались, плевали на нее, мочились и тушили окурки о ее тело. Бывали и более ласковые… Но ей хотелось всегда только одного, чтобы все это закончилось и чтоб она поскорее попала в обещанный Аллахом рай.

А сейчас сверху доносился голос мужчины, он говорил по-русски без акцента. Гость Шамиля. Возможно, очередной муж для Джанан. Или для Зайны, или Йисы. Они вместе с ней сидели в подвале и ожидали, когда им разрешат подняться наверх. Для них это означало вкусную еду, наркотик, если повезет. А побои и секс… это можно стерпеть. Это не страшно. Намного страшнее, когда вдруг одна из них уходит и больше не возвращается.

— Я говорила, что здесь не так уж и паршиво. Можно переночевать, отдохнуть. Ты не соскучился по мне?

— Нет. У меня просто яйца болят, и я хочу трахаться. Мне сказали, тут есть девки кроме тебя.

— А я, значит, не подхожу?

— Ну как сказать… подходишь, когда ничего новенького нет. Так что насчет девок?

— Ублюдок. Но дааа, здесь для тебя приготовлены изысканные удовольствия и свежий, ароматный ужин. Ты любишь блондинок или брюнеток?

— Брюнеток. Секса хочу. Грязного и быстрого.

И тогда к нему вывели Анечку и еще двух Невест. Содрали одежду и выставили совершенно голыми. Мужчина не особо был похож на чечена. Хотя они уже давно все на одно лицо для нее. Но этот отличался. Он как будто из другого мира. Красивый, высокий, подтянутый. От него не воняет кровью и смертью. У него густая черная борода и очень темные глаза. Какие-то неестественно темные и от этого пустые.

Гость исподлобья посмотрел на трех полуобнаженных девушек, которые замерли, покорно склонив головы.

— Я разве просил привести мне детей? Они совсем зеленые.

— Запрещенные удовольствия. От того такие острые и вкусные. Расслабься, Аслан, и лови.

Она бросила мужчине пакетик с белым порошком. И Анечка затрепетала всем телом. Она знала, что там — там забвение, там счастье, там кристаллики любви и радости. Мужчина на ее глазах насыпал порошок на запястье и втянул носом. Закрыл глаза, и по телу прошла судорога удовольствия, мышцы расслабились.

— Девок уведи. Мне зелень не нужна. Найди мне постарше.

Женщина в парике (а Анечка видела, что это парик, когда та поправляла волосы, заметила резинку) кивнула девушкам.

— Они все здесь спелые. Да и какая тебе разница? Плевать. Хозяин разрешает.

Анечка с жадностью глянула на пакетик и бросилась к мужчине.

— Меня Джанан зовут. Мне почти девятнадцать, мой господин. Я уже взрослая. Очень взрослая. Я сделаю вам приятно. Я буду вашей невестой столько ночей, сколько пожелаете.

Мужчина посмотрел на нее и потрогал темные волосы девушки, накрутил локон на палец и погладил по щеке.

— Приятно, говоришь? Ну попробуй, — он усмехнулся, и его улыбка ей понравилась.

Анечка стащила с мужчины рубашку, целуя его шею, облизывая острым язычком его смуглую грудь, увлекая гостя на кушетку. Он наблюдал за ней из-под прикрытых век, пока она извивались змеей около его ног, ластилась, как котенок, и вдруг резко привлек ее к себе, долго смотрел ей в глаза, а потом, не спуская с нее взгляда, подозвал к себе вторую девушку — Зайну, когда та подошла, он схватил ее за горло и насильно поставил на колени.

— Давай, соси, а она пусть смотрит.

Пока вторая Невеста ритмично ублажала гостя ртом, он не сводил пустого взгляда с Анечки, он гладил ее волосы и трогал ее губы, потом сдавил ей скулы с такой силой, что на глаза слезы навернулись:

— Смотри, сука, смотри, я сказал. Смотри, как я при тебе других… смотри и знай, что потеряла.

Потом отшвырнул от себя блондинку и грязно выругался, притянул к себе Анечку, развернул спиной, толкая на ковер, и, привстав с кушетки, овладел ею, хрипло рыча и притягивая ее назад за волосы, заставляя прогнуться и принять его еще глубже. Она закусила губы. Надо терпеть. Ведь потом могут и порошка дать.

— Мать твою, — взвыл громко и смел с маленького столика бокалы и блюда с фруктами и шоколадом.

По его обнаженному телу проходили судороги удовольствия, вены выступили под бронзовой кожей. Девушка видела отражение в зеркале на стене. А потом он схватил Анечку за горло и начал давить. Сильно давить. Так сильно, что она хрипела и извивалась под ним, кричать не могла. Только билась и хваталась скрюченными руками за воздух. В этот момент он с рыком кончил, и его руки разжались, и Анечка рухнула на ковер, задыхаясь, хрипя и рыдая от ужаса. Она ползла к стене от своего мучителя и смотрела на него расширенными глазами, стараясь сделать еще один вздох.

Гость, обезумевший, со страшным искаженным лицом пепельного серого цвета, с проступившими венами на лбу смотрел то на свои руки, то на Анечку.

— Я ее… я ее чуть не задушил. Блядь. Ты почему не остановила? Я ее… твою ж мать.

— Живая она. Слышишь? Давай успокойся. Возьми еще анестезии. Все. Проехали.

Зайна все это время верещала, и женщина влепила ей пощечину.

— Заткнись.

Та тихо заскулила и отползла к Анечке, все еще хватающей широко раскрытым ртом воздух и сжимающей свою шею руками.

— Пусть их уведут отсюда. Убери их.

Анечка даже не обернулась на гостя, когда их затолкали обратно в подвал. Ей было страшно. Этот человек с бородой и пустыми глазами внушил ей самый дикий ужас. Он был настолько красивым, насколько жестоким и непредсказуемо опасным.

Но самое страшное ждало ее на утро, когда вернулся Шамиль. Он отдал Анечку своему гостю. Навсегда.

Она видела, как они обнимаются и пожимают друг другу руки. Шамиль называет его братом… Когда они сели в машину, мужчина с бородой бросил на колени Анечки, укутанной во все черное, с черным хиджабом на голове, шоколадку.

Недоверие рождается внезапно. Просыпается где-то далеко в подсознании и тут же, подняв голову, начинает подтачивать вас сомнениями. Я всегда доверяла Андрею. Для меня он был самым уравновешенным, спокойным и рассудительным из всей нашей семьи. Я часто вспоминала тот первый день, когда мы с ним познакомились, когда увидела его и ощутила эту привязанность, это родство и понимание, что вот она самая надежная спина. Вспомнила и сейчас… ощутив привкус горечи во рту, с каждой мыслью о Максиме я ощущала этот привкус все сильнее.

"— Пусть останется, — хрипло сказал он, справившись с болью, приподнял меня, заставляя посмотреть на себя, и стиснул челюсти, когда увидел заплаканные глаза и синяки под ними.

— Не спала, да, сегодня?

Я кивнула и провела пальцами по его колючей щеке, потом посмотрела на повязки и почувствовала, как дрогнул мой подбородок…

— Царапины, мелкая. Заживет как на собаке. Почему дома не ждала? Как нашла?

— Я ждала. Сутки. Потом денег взяла у тебя в ящике… — замолчала, ожидая реакции после того, как призналась в том, что снова лазила в его комнате, — и поехала по больницам. Искать. Я все верну.

Он усмехнулся уголком рта и сам, видать, не заметил, как вытер слезу с моей щеки большим пальцем. Как нежно он тогда смотрел на меня. В его взгляде еще не было страсти, не было огня. Он был чист и не замутнен яростью. Там жила абсолютная нежность, на какую только мог быть способен Зверь. А я… как же безумно уже тогда я его любила.