Потом вдруг осмотрелся по сторонам и тихо сказал:

— Не вытащат они его оттуда. Чтоб не узнали, не вытащат. Там закрытая часть. Разве что обвинить его в том, что подделал документы и не является сам собой. Арестовать и вывезти. Это рискованно и слишком радикально… при нынешних проблемах Вороновых с властями и разногласиями с ФСБ. Это может обернуться крахом. Поэтому Андрей пока ничего не может предпринять. Надо принять решение, а для этого нужно время. А вы… вы сможете.

— Я? Как?

— У… У Нестерова по документам есть жена и дети. Можно выправить документы, и вас пропустят в часть. Вы можете попытаться. Уговорить его… не знаю. Мне кажется, именно вы много всего можете.

Как сильно он ошибается. Ничего я уже не могу. Плевать ему на меня… Но мне не плевать на него. И я… я все же попробую. Еще раз.

— Сделай для меня документы, сможешь?

— Только у жены Нестерова двое детей.

Он посмотрел на меня, а я на него.

— У меня тоже будет двое детей.

Я вернулась в офис к Андрею, прошла широкими шагами через его кабинет и, сев обратно в стул напротив, отчетливо сказала:

— Я хочу усыновить Яшу Левковича. Хочу, чтобы мальчик жил со мной. И хочу это сделать… ВЧЕРА.

Проснулась от того, что снова стало пусто. Физически почувствовала, что его нет рядом. Вскочила в какой-то дикой панике, шатаясь и тяжело дыша. Ушел? Снова?

Это был всплеск истерики, до дрожи, до непроизвольного стона отчаяния, оседая на пол.

А потом увидела, как влез в окно. Ругаясь, сжимая в зубах несколько садовых ромашек. А я истерически рассмеялась, а потом заплакала в голос, бросилась к нему на шею.

Сильно прижал к себе, зарываясь мне в волосы.

— Ты что, маленькая? Испугалась одна? Снова страшно?

И целует хаотично, быстро, гладит голую спину, волосы.

— Не уходи. Никогда больше… — с рыданием, ударяя его кулаками по груди, — вот так не уходи. Я же тоже задыхаюсь. Я же так сильно задыхаюсь, Макс. Ты не видишь, как я задыхаюсь по тебе?

Обхватил мое лицо за подбородок, заставляя смотреть себе в глаза:

— Тшшш. Тихо, малыш. Вижу… все вижу. Хватит задыхаться. Будем дышать вместе. Я обещаю. Одевайся. Нам пора.

— Куда? — чувствуя, как шатает от слабости и счастья… пусть только смотрит вот так… с этой ядовитой нежностью, от которой сердце сжимается до боли.

— Туда, откуда не возвращаются, — сказал очень серьезно. Возможно, для кого-то это бы прозвучало мрачно, но не для меня… я видела свое отражение в его зрачках, я чувствовала, как он вытирает мои слезы пальцами.

— Идем, — ответила я, не отрывая от него взгляд.

— Не боишься?

— Нет. Я же с тобой.

— Больше нет права выбора. Вот с этой минуты, — все еще сжимает мой подбородок.

— У меня его и не было никогда.

Прижал к себе снова. До хруста.

— Не было. Потому что Моя.

Макс привел меня туда, где я ожидала оказаться с ним меньше всего — в местную покосившуюся церковь. На нас свадебный наряд. Я в платье белом очень похожем на подвенечное, а он — настоящий жених. Белый костюм, бабочка, белая рубашка и глаза такие синие-синие.

А церковь страшная, с выцветшими стенами, потрескавшимися иконами и с одним единственным колоколом. Но мне это место вдруг показалось нереально прекрасным. Сказочно красивым. Как в Раю или в той самой сказке, в которую он заставлял меня не верить.

Я увидела там Андрея, Карину, Фаину, улыбающихся, с букетами цветов, и еще несколько наших друзей, которые заулюлюкали, увидев нас.

— Зверь, брачная ночь обычно бывает после венчания, а не до. Мы заждались, — крикнул кто-то из них, а у меня щеки вспыхнули.

Я сильно сжала руку Макса и почувствовала, как снова болит в груди, как хочется зарыдать в голос. Я просто только сейчас поняла значение каждого слова, сказанного Максом перед тем, как мы пришли сюда.

От счастья я не могла выдавить ни звука. Я сдерживала слезы, глотала их. То улыбалась, то чувствовала, как дрожит подбородок, как трясутся руки.

Перед тем, как Макс надел мне на палец кольцо, я задала ему один единственный вопрос:

— Мой? Правда мой?

— Весь… маленькая. Больше, чем свой.

— Я люблю тебя… — вырвалось само, и почему-то над головами зазвенел колокол, пугая голубей, которые с шелестом вспорхнули с окон.

— Этого мало… Дыши мной, — шепнул на ухо.

Задыхаясь от слез, села на постели, прижимая руки к груди. Это было так реально, это было настолько по-настоящему.

Как будто я снова там, с ним. Счастливая, такая счастливая, что страшно становится и завидуешь сама себе. Я поеду в эту часть. Поеду, и никто меня не остановит. Спрятался от нас. Решил исчезнуть. Решил в войнушки поиграть. Плевать. Не знаю, что он там решил, но я заставлю его вернуться. Возьму детей и применю тяжелую артиллерию. Сделаю все, чтоб уехал со мной. У меня одной, может, и не вышло бы. Но втроем у нас получится.

Даже сон вот приснился. Это точно к счастью. Взяла в руки сотовый и нашла значение — видеть себя в свадебном платье. Улыбка пропала с лица и похолодело все тело, онемел затылок.

"Видеть себя или кого-то в свадебном наряде — к смерти или похоронам".

Отшвырнула сотовый. Бред. Сущий бред. Никаких суеверий. Все хорошо будет. Вот сейчас умоюсь, оденусь и поеду с Яшей знакомиться.

Я долго думала над словами Глеба. Он торопился, но говорил быстро и отрывисто. И я не сразу поняла смысл всего им сказанного. А когда поняла, я ужаснулась — если Андрей не придумает способ вернуть себе компанию, он может объявить Максима вне закона. Я пока отчетливо не понимала, как он это сделает, но здесь слишком много всего стоит на кону. И Андрей все равно не раскрылся мне до конца. Ведь он все же нашел Максима. А не раскрылся, потому что еще не решил, как поступит, а, следовательно, я могла ему помешать.

Но о Яше он мне все рассказал. Мальчик жил с няней круглосуточно. Из родственников у него никого не осталось. В те мгновения я не думала об этом ребенке, как о личности, я думала о нем, как о ступени к своим планам вернуть Максима.

А еще я не хотела углубляться в то, что он на самом деле родной сын моего мужа… представлять себе ту женщину, с которой он спал. И пусть они потом расстались, но это были долгие отношения. Отношения, от которых родился ребенок. Оправиться от такого удара непросто. Да, все это было до меня. И ретроактивная ревность — это глупо, но представлять, что кто-то родил твоему любимому человеку ребенка — больно и вызывает самые противоречивые чувства. Но мне сейчас было не до них. Я эгоистично хотела выправить все документы и уехать за Максимом. Это стало навязчивой идеей фикс, убеждением, что я смогу. Каким-то спасательным кругом, за который я уцепилась и надеялась, что не утону в пучине отчаяния и неизвестности.

Только я очень сильно ошибалась и даже не предполагала, что этот малыш станет для меня намного большим, чем просто средством достижения цели. Я тогда переступила порог квартиры, сжимая в руках большого плюшевого медведя, не зная, что дарят маленьким семилетним мальчикам. Жанна провела меня в гостиную. Няней оказалась женщина лет тридцати, не особо приятная. Она мне сразу не понравилась. Я почему-то думала, что если долгое время работаешь с ребенком вот так, как она, то, наверное, успеваешь привязаться к нему или полюбить, но я этой любви не заметила.

Она привела ко мне Яшу, держа за руку. Он не вырывался, не проявлял никаких эмоций по отношению к ней, как и она по отношению к нему. Может быть, я придираюсь, может, так и должно быть. Только у меня неожиданно болезненно сжалось сердце, когда я увидела вот это обоюдное равнодушие. Может, со стороны ребенка оно и могло быть уместным, но никак не со стороны взрослого человека. Жанна подвела мальчика ко мне.