— Как я это сделаю?

— Есть один человек. Когда-то имел дела с Воронами, работал в одном из ресторанов, но соскочил и занялся другим бизнесом. Сейчас на фуре ездит. Дальнобойщик. Кое-чем приторговывает нелегально. И у него огромные неприятности после того, как товар за спиной у Графа провез. Он между двух огней и собирается удрать. В Дагестан. Чечены вроде как прикроют его зад. Если припугнуть, а я скажу, чем припугнуть, он вас вывезет в своем фургоне.

— Откуда его знаешь? Откуда ты вообще все это знаешь?

— Знаю. Работа у меня такая. Наркоту он возил. Из-за этого в шею его и погнали. А теперь он сильно накосячил. Связался с чеченами. Если Графу это станет известно — не жилец этот Лева.

Я услышала вдруг какой-то звук, похожий на плач, и скрип половиц. Оглянулась назад — никого нет.

— Я тебе потом напишу. Мне отойти надо.

Звук повторился, и я тихонечко вышла в коридор.

Он стоял там в одних трусиках с простыней в руках и смотрел на меня отчаянно-несчастно-виноватыми глазами.

— Я все уберу. Я все вынесу и сам постираю. Я уберу…

Посмотрела на простыню, а она мокрая, и трусики на нем мокрые. Сам дрожит весь. Замерз. И мне вдруг до слез стало его жалко, так жалко, что я ощутила, как сердце зашлось. Присела на корточки перед ним.

— Тебе не надо ничего убирать. И бояться не надо. Никто тебя не накажет. Пойдем, вместе отнесем это в стирку, помоем тебя, и пойдешь спать.

Он не верил, что слышит это, и едва я попыталась взять его за руку, тут же вырвал ее и шарахнулся от меня назад.

— Я больше не буду. Не надо меня наказывать и запирать в темноте. Я не буду писаться. Это случайно и один раз. Я уже давно этого не делал.

О боже. Меня всю затрясло, я резко обняла его за худенькие плечи и повернула к себе.

— Посмотри мне в глаза. Глупости какие. Никто тебя не накажет, никто нигде не закроет. Обещаю. Хочешь, я скажу, где стиральная машинка, и ты сам все отнесешь, а я здесь подожду? Или я сама отнесу, а ты пока помоешься и переоденешься?

Он кивнул, и я забрала у него мокрую простыню, потом кивнула на ванну.

— Иди помойся, закройся шторкой, а я отнесу грязные вещи и принесу тебе чистые трусики и пижамку.

Пошел к ванной, боязливо на меня оглядываясь. Такой тонкий весь, прозрачный, коленки торчат и косточки позвоночника. И я вдруг ощутила дикую радость, что забрала его к нам домой. Никто его больше не обидит.

— Можешь не закрывать там дверь. Никто не войдет. Снаружи она тоже не закрывается. Если хочешь, забери с собой ключ.

Он таки ключ забрал, а я понесла простыню в стирку, предварительно заглянув в комнату и забрав все белье. От одной мысли, что эта тварь Жанна или кто-то другой наказывали и запирали его за то, что он мочился в кроватку, меня дергало от ярости. Узнаю, кто это делал, сама лично где-то запру без трусов на голом кафеле.

И вспомнила, как сама когда-то спать боялась… как пряталась под кроватью и нож воровала, чтоб если что…

"— Замерзла, мелкая? Давай греться, я чайник поставил.

— Нет, не замерзла, это ты не все детали туалета купил.

Он расхохотался. Во весь голос. Посмотрел на мою грудь, и у меня вся краска к лицу прилила.

— А есть что прятать? — он продолжал смеяться, а я нахмурилась.

— Дурак.

— Да ладно тебе. Не злись, малыш. Кофту набрось и пошли ужинать.

— Меня Даша зовут.

— А мне пофиг, как тебя зовут. Мне так пока что нравится.

— Память плохая, да, Макс? Всех баб "малышами" величаешь, чтоб не перепутать? Не хочу я есть. Спать хочу.

Он усмехнулся и еще раз окинул меня взглядом.

— Иди спи, — кивнул на пустующую комнату, — в той комнате постелено уже. Ты всегда днем спишь?

— Когда получается. Спать же надо.

— А ночью не пробовала? Говорят, помогает.

— Нет. Я не сплю ночью. Никогда.

— У каждого свои тараканы. Иди. Мне пару звонков сделать надо и к вечеру свалить. Сидеть будешь, как мыша, поняла? Вынесешь что-то из квартиры — найду и закопаю живьем.

— Я не воровка.

— Мне плевать, малая. Можешь быть хоть серийной убийцей, но не в этом доме.

Ночью я сквозь сон услышала, как он подошел к комнате и распахнул дверь. Усмехнулся. Я эту усмешку даже спящая различила, скрутилась в клубок в углу комнаты, голову на колени положила. Максим подошел осторожно, наклонился, намереваясь поднять на руки, чтоб перенести в кровать, а я ему к груди лезвие ножа приставила.

— Не тронь.

Расхохотался и вдавил мою руку с кухонным ножом сильнее.

— Малыш, никогда не бери в руки оружие, если не намерена им воспользоваться. А хотел бы тронуть — давно бы тронул, и ты об этом знаешь.

Да, я знала, нож сама отдала, позволила себя на кровать перенести и укрыть одеялом, а когда свет потушил и уйти захотел, попросила посидеть со мной, пока не усну… И он не ушел. Остался. Просидел со мной до утра".

В ту ночь я Яшу к нам в комнату забрала, постелила на диванчике, отдала ему свой планшет и наушники, чтоб он смотрел мультики, пока не захочет спать.

— Спасибо.

Удержал меня за руку, когда я укрывала его одеялом.

— Вы добрая.

— Нет, я не добрая. Я просто тоже боюсь спать одна. Поэтому предпочту спать с мужчиной в одной комнате.

Он засмеялся и пристроился под одеялом, переводя взгляд на мой планшет.

— А когда папа приедет, вы ему не расскажете, что я такой…

— Какой?

— Что я плохой и…

— Ты не плохой, Яша. Ты очень хороший мальчик. А всякие мелкие казусы у всех бывают.

— Но вы не расскажете?

— Никому не расскажу. Честно-пречестно. А еще я думаю, что пока он вернется, мы вообще забудем про это.

Лев Петрович пересчитывал купюры и складывал в коробки из-под чая. Уже долгие годы он хранил деньги именно так. Самое надежное место — это у всех на виду. Он торопился покинуть свое жилище. Скоро за ним придут. Он один из тех, кому удалось сбежать во время кровавой расправы над кавказскими после того, как те перевезли товар в обход Графа и Зверя. Никто не знал, что товар он перевозил. Никто, до недавнего времени. А сейчас надо бежать. Вороны такое не прощают. Если пронюхают, останется Лев Петрович без глаз. Пусть они у него маленькие и некрасивые, но все ж родные. И пока что слепцом становиться он не планировал. Только от одной мысли об этом у него поджимались яйца и тряслись поджилки. Ему надо уносить ноги, пока цел. Он свои деньги получит и может бежать за границу. Чечены обещали убежище за то, что товар провез. У себя спрячут, а там и в более интересные места уехать можно.

Денег ему хватит на несколько жизней. Лучше удрать, чем ждать, пока Вороны к нему в дом нагрянут. Особенно этот… Зверь. Он совсем ненормальный. Лев всегда его боялся. Он сложил вещи в сумку и бросил взгляд на часы. Сделка и обмен товаром состоится через сорок минут, неподалеку отсюда. Так по мелочи он и сам приторговывал. Ничего особенного: гашиш, марихуана, иногда кокс и то редко. Трусливый помощник Левы притащит аванс, и можно уматывать. Чем дальше, тем лучше. Новые документы у него уже есть.

В дверь номера тихо постучали, и Лев насторожился, а потом усмехнулся. Наверное, одна из шлюшек пришла. Подопечная Артура. Он иногда присылал своему кредитору сладких юных малышек. Лева ему за это гашиш привозил израильский. Мелкими дозами. Тот ему и денег, и девочек.

Лев распахнул дверь и чуть не присвистнул, на пороге стояла молодая женщина. Слишком красивая для шлюхи. Утонченная, невероятно привлекательная. Может быть, новенькая?

— Тебя Артур прислал?

Она кивнула, и он тут же затащил ее за порог и захлопнул дверь. Осмотрел с ног до головы. Длинные темно-каштановые волосы ниже плеч, голубые глаза, стройная точеная фигура. Лицо настолько ослепительное, что Льву захотелось зажмуриться. Чертов сутенер, знал, как задобрить. Но где-то в глубине подсознания мелькнула мысль, что он ее уже где-то видел. Он ее знает. Только не мог вспомнить где. Лев протянул руку, чтобы тронуть темные, шелковистые на вид волосы, и она невольно отшатнулась, в эту секунду он заметил кольцо у нее на пальце. В горле моментально пересохло. Дьявол. Вот же черт. Чееееерт. Он видел точно такое же у этого ненормального, у Зверя. Простое золотое кольцо с птицей и цветком в клюве. Лев медленно перевел взгляд на лицо женщины и судорожно сглотнул. Твою ж мать. Провались он к дьяволу, если это не Дарина Воронова, жена Зверя собственной персоной. У него? Какого-то черта, какого-то гребаного дьявола стоит на пороге его номера, и часы на стене словно начали тикать обратным отсчетом до его смерти.