Последнее ударяет меня наотмашь, когда давление тела позади исчезает и слышится плеск включенной воды. Дрожащими руками я подтягиваю колготки вместе с бельем, трясущимися пальцами трогаю веки, чтобы смахнуть выступившую на них влагу. Ноги ватные и едва меня держат. Паника, оглушенность, полная дезориентация…

Проведя рукой по волосам, я заставляю себя встретиться с Адилем взглядом в зеркале. Он моет руки. Моет руки, после того как вломился сюда и трахнул меня.

— Ты не имел права… — голос осипший и вибрирует. — Так не поступают. Ты не имел никакого права, слышишь? Я с Димой. Мы живем вместе…

— Похуй мне на него.

Реальность продолжает неумолимо наступать. Звуки за стенкой все слышнее, и кажется, будто среди них я различаю Димин голос.

— А что тебе не похуй? — шепчу в отчаянии. — Ты не имел права все портить… У меня все было хорошо. Мы любим друг друга… Ты не имел права.

Адиль выключает кран, его глаза в отражении непроницаемы, как и раньше. Стеклянный колпак никуда не исчезал — он по-прежнему здесь, на нем.

— Так любите дальше. Хвастаться этим… — кивок на подол моего платья, — не буду.

Вздохи снова учащаются, угрожая разодрать грудную клетку. Что я наделала? Идиотка… Конченая идиотка…

— Пошел отсюда, — дрожащим голосом выплевываю я. — Самая настоящая скотина… Лучше бы никогда тебя не встречать.

Опускаю глаза на случай, если на них выступят слезы. Теперь трясутся не только руки — ходуном ходит все тело. Я изменила Диме. Только что изменила Диме. Я так не поступаю… У меня много недостатков, но неверность к ним не относилась. И как теперь с этим жить? Как отсюда выйти?

Слышится стук шагов, щелчок открывшейся двери, вместе с которым в кабинку затекают усилившиеся волны музыки и сгущающаяся реальность. Секунда, две, затем раздается резкий хлопок, и невидимая рука кольцом сдавливает горло. Адиль снова ушел, а я снова осталась одна.

Прохладный туалетный воздух начинает казаться ледяным, свет потолочного светильника — нестерпимо белым, слепящим, будто призванным усилить случившееся уродство. Отчетливо видны лужи воды на пьедестале раковины, серый развод на зеркале, волны туалетной бумаги, торчащие из урны.

Отражение демонстрирует мое лицо без прикрас: темные полумесяцы туши, растрепанные волосы, отчаяние в глазах. Каждый, кто увидит меня такой, сразу все поймет. Если многие уже не поняли. Сколько это продолжалось? Пять минут? Десять? Двадцать?

Мне необходимо выйти за дверь, и от этого истерично лязгают зубы. Всего каких-то несколько минут, один поступок, секундная слабость — и жизнь летит под откос. Хочется исчезнуть. Хочется к маме, в их с Олегом просторный дом, уютно пахнущий едой. Положить голову маме на колени и всплакнуть: «Мама, я такая дура, такая дура». А она, конечно, не станет смотреть строго и осуждать. Скажет: «Бывает, Дашуль. Все совершают ошибки». Она ведь понятия не имеет о том, что я сделала. А мне будет и этого достаточно. Сейчас просто хочется согреться.

Во второй раз провожу салфеткой под веками, смачиваю руки в воде и приглаживаю волосы. Только отчаяние в глазах не смыть. Оно по-прежнему выдает меня с головой.

Толкаю дверь и замираю в безрассудном желании закрыть ее обратно. Потому что там, в десятке метров, находится Дима. Я не знаю, смогу ли взглянуть ему в глаза. Может быть, он уже знает. Вдруг кто-то видел, как Адиль заходил за мной в кабинку… Или Адиль сам ему рассказал. А даже если и нет — как я могу? Всё испортила своими же руками.

Уже собираюсь попятиться назад, но потом вспоминаю: где-то в зале есть человек, который всегда на моей стороне. Ксюша. Она не станет осуждать, даже если прочтет всё в моих глазах. Только эта мысль позволяет продолжить путь в новую реальность.

В зале будто бы ничего не поменялось: за столом те же лица, за диджейским пультом по-прежнему стоит Вадик, Ядвига и Аня танцуют. Одна я теперь не внутри происходящего праздника, а снаружи.

Удушливая паника волной подкатывает к горлу. Нигде нет Димы. А вдруг он на улице сцепился с Адилем? Потому что Адиля здесь тоже нет. Случайно ловлю на себе взгляд Ксюши, которая так и сидит с прилипшим к ней Сеней. Она озорно улыбается и, когда не получает ответной реакции, резко начинает хмуриться. Лицо меня выдает.

Голоса, раздавшиеся из входных дверей, заставляют резко повернуться. Дима. Беззаботно смеющийся, он заходит внутрь вместе с Робертом и идет прямиком ко мне. Позвоночник деревенеет одновременно с губами, превращая меня в замороженную статую. Нет, ни о чем он не знает. Даже не подозревает. Все это время он курил свои испанские сигариллы и обсуждал с Робертом акустику.

— Что с лицом, зай? — Дима ласково треплет меня по плечу. — Ну не злись, ладно? Заболтались немного.

Он тянется к моим губам, отчего я резко дергаюсь назад, и выдувает в подбородок теплый воздух, пахнущий мятной жевательной резинкой.

— Нет же запаха? Классные сигариллы.

Мышцы на лице потеряли способность двигаться, поэтому просто мотаю головой.

— Нет.

В ответ Дима берет меня за руку, которую моментально хочется отдернуть. Потому что я не заслужила.

— Пойдем за стол. Надо Робсону тост сказать. Ты, кстати, какая-то бледная. Нормально себя чувствуешь?

Высвободив свою ладонь, с готовностью хватаюсь за предложенную подсказку. Я бледная и плохо себя чувствую. В висках грохочет: уехать, уехать отсюда. Сбежать от всех. Об остальном подумаю[N3] позже. Только не сейчас.

— Нет. Мне нехорошо… Домой нужно.

Лицо Димы становится озабоченным.

— Домой? Может, кофе выпьешь?

Я отчаянно кручу головой. Нет. Уехать. Уехать.

— Мне тогда с тобой, наверное, нужно поехать, — неуверенно произносит Дима.

— Нет! — из-за протеста мой голос набирает силу и почти переходит на крик. — Ты оставайся. Здесь Роберт и все… Некрасиво. Я поеду к маме.

— К маме?

Да, да. Нужно к маме. Пересидеть, смириться, пережить, спрятаться от всех. Подумать, как жить дальше.

Дальнейшие слова сыплются из меня быстро и решительно. Последний рывок, перед тем как упасть на дно.

— Я вызову такси. — С жадностью смотрю на стол, где остался лежать телефон. — Извинишься перед всеми, ладно? Нет сил объяснять…

— Ты отравилась, что ли? — Дима с сомнением заглядывает мне в глаза.

— Это шампанское, похоже… Три бокала. Видимо, реакция такая.

Дальше все происходит стремительно. Я забираю сумку, набрасываю на плечи пиджак. Такси вызывает Дима. Он настоял, а у меня не было сил спорить. На вопросительный взгляд Ксюши отвечаю одними губами: «Потом». Всё потом. Завтра.

Поездка до дома мамы проходит как в тумане. Всю дорогу таращусь в окно, не в силах зафиксировать ни одной связной мысли. Наверное, это инстинкт самосохранения лишил меня возможности думать. Увы, ненадолго.

Свет в спальне Олега и мамы не горит: время приблизилось к полуночи, а они привыкли засыпать до одиннадцати. Практикуют здоровый сон. Сбросив туфли, я сразу прошмыгиваю в свою комнату и валюсь на кровать. Завтра, обо всем подумаю завтра. А сегодня мне нужно просто уснуть.

Звук телефонного сообщения, раздавшийся в гробовой тишине, заставляет вздрогнуть и поджать колени.

Дима.

«Ты доехала?»

Зажмурившись, сдавливаю переносицу. Я не заслужила его беспокойства.

«Да. Уже легла».

«У мамы?»

«У мамы. Я же сказала».

«Ладно, понял. Надеюсь, утром тебе станет лучше. Просто Адиль тоже уехал, и мне мысли дебильные в голову полезли. Люблю тебя. Спокойной ночи».

— А Олег мне говорит: Даша ночью приехала. — С улыбкой глядя на меня вполоборота, мама вытаскивает чашку американо из отсека кофемашины и демонстрирует мне. — Будешь? Доброе утро, кстати.

Я выжимаю из себя ответную улыбку и, забрав чашку, сажусь за стол. Там, на изящном фарфоровом блюде, уже лежат бутерброды с икрой, рядом в не менее изящной вазочке поблескивает домашний клубничный джем, а в сотейнике, накрытом крышкой, томится утренняя сливочная овсянка. В любой другой день я бы схватила ломоть свежеиспеченного, еще теплого хлеба, щедро намазала его деревенским маслом, которое Олег заказывает у знакомого фермера, и упивалась каждым мгновением этого утра в любимом доме. Сейчас же, съежившись, прикипаю к стулу. Сегодня даже солнце светит вхолостую, вызывая желание задернуть шторы. Чуда не произошло: за ночь мне не посчастливилось потерять память, как и после пробуждения не удалось обнаружить, что случившееся в туалете было сном. Я занималась сексом с Адилем и изменила Диме.