— Я пойду к себе, телевизор посмотрю, — подает голос мама. — Дашуль, ты на кухне сама хозяйничай. В холодильнике утка есть, если Дима голоден.

Смотрю на нее с благодарностью: за то, что намеренно дает мне возможность действовать самой. Обычно она накидывается на Диму и тащит его за стол, чтобы там одолевать расспросами: как дела на работе, как поживают родители, какие у нас планы на день рождения (Восьмое марта, Новый год), и видел ли он такой-то сериал. Первое время было немного неудобно перед Димой, но потом стало понятно, что он и сам не против таких разговоров. Их с мамой симпатия оказалась обоюдной.

— Как день рождения закончился? — спрашиваю, пока мы с Димой идем на кухню.

Я — нарочно впереди, чтобы отложить зрительный контакт.

— Нормально. Аня с Робсоном поругались, Сеня напился. Всё как обычно.

Протянув «угу», я останавливаюсь возле кофемашины. Руки двигаются суетливо и неуклюже. Вот зачем, зачем так рано? Я не была готова. Дима все поймет, стоит нам встретиться глазами. Нужно было взять день или два… Придумать причину: что хочу побыть на природе или что мне до сих пор нехорошо… Ложь — как болото. Если встал в него одной ногой, обязательно придется наступить и второй.

— Тебе покрепче или… — Слова умирают прямо в горле, потому что в этот момент Дима меня обнимает.

Его подбородок упирается в затылок, руки замком смыкаются на животе.

— Соскучился. Без тебя плохо спалось.

Затаив дыхание, я прикрываю глаза. Вот это — самая настоящая пытка, а не то, что было до нее. Там были мысли, а это реальность. Дима по мне скучал, а я его предала.

— Прости, — шепчу, уставившись на бронзовый набалдашник кухонного гарнитура. — Мне просто нехорошо было.

Дима целует меня в висок и вдруг заговорщически усмехается:

— Ксюша, кстати, вместе с Сеней в такси села. Похоже, нам всем следует ждать дубль два.

— Ты же сам сказал, что он напился. Она просто о нем заботится.

— Увидим, — хмыкает Дима и до того, как успеваю среагировать, разворачивает меня к себе.

Случается то, чего я боялась: наши глаза встречаются. Кажется, в этот момент что-то обязательно должно произойти: грянуть гром, начаться землетрясение… Но ничего не происходит. Дима смотрит на меня безмятежно, как и раньше, а я смотрю на него.

— Ты грустная какая-то. Злишься на меня?

Эмоции предательски раздувают легкие. Злиться на него? За что?

Отрицательно кручу головой, потому что говорить трудно. Дима такой же, каким был вчера, а я уже нет.

— Хорошо. Думал, ты обиделась, что я с тобой не поехал. И что потом позвонил про Адиля спросить.

Меня продирает озноб. Это второе испытание: слышать, как Дима произносит его имя, чувствуя свою вину.

Наверное, потому что я молчу, Дима считает нужным продолжить:

— Не знаю, почему он так меня цепляет, зай. Вроде понимаю, что времени много прошло, но все равно… Я еще давно, когда видел вас вместе, бесился. Все думал: «Что такая красивая девочка с этим придурком делает?» Прямо ломало, когда он тебя лапал. Видимо, сейчас отголоски какие-то из прошлого догоняют…

— Ты кофе будешь? — перебиваю я и не узнаю свой голос. Звучит как звон разбившегося стекла.

— Да, буду, зай, — отвечает Дима и, быстро коснувшись губами моей щеки, садится за стол. — Я тебя домой отвезу, а сам на тренировку съезжу. С отцом в теннис сыграть согласился.

Мозг работает как счетчик. Щелк — Дима уедет, а значит, я смогу побыть дома одна. Щелк — сегодня вечером мне на смену, а это дополнительное время, чтобы разобраться, как быть. Щелк — завтра понедельник, а это значит, что, когда я вернусь, Дима уже будет на работе.

От таких мелочей дышать становится легче. Я ставлю две чашки кофе на стол и сажусь сама. Долго находиться наедине нам не приходится. Спустя десять минут домой приезжает Олег. Шутит, что я морю Диму голодом, и предлагает быстро затопить баню и сделать шашлыки. К счастью, Дима от предложения отказывается, и потом они еще полчаса обсуждают новую модель внедорожника. Со второго этажа спускается мама и начинает разбирать привезенные Олегом пакеты с продуктами.

Я молча наблюдаю за происходящим и в очередной раз дивлюсь своему идиотизму. Ведь именно такой жизнью всегда хотелось жить: уютной и размеренной. И Дима может мне ее дать. Нельзя его потерять. Это будет огромнейшей ошибкой.

Спустя еще час мы приезжаем домой, загруженные очередной партией домашних джемов и деревенской уткой. Я иду на кухню, чтобы распихать их по шкафам и холодильникам, Дима собирает вещи на тренировку.

Не так все и ужасно, если заставлять себя не оборачиваться. Я совершила ошибку, которую необходимо вычеркнуть из памяти. Если хочу дать нам с Димой шанс, я должна. Мама права: ни к чему причинять ему боль. Может быть, произошедшее было мне необходимо, чтобы окончательно освободиться от Адиля.

— Зай, — с вкрадчивым придыханием звучит рядом с ухом, и в следующую секунду ладонь Димы забирается под пояс моих джинсов. — У меня еще полчаса до тренировки есть.

Я замираю в панике. Нет. Нет. Только не так скоро. Не сейчас.

— У меня месячные, — бормочу, мягко отталкивая его руку. — В другой раз.

Если ложь — это болото, то за столь короткое время я успела увязнуть в нем по пояс.

— Зай, сегодня все в боулинг собираются. Пойдем?

Смахнув со лба налипшую прядь, я захлопываю посудомойку и выпрямляюсь.

— В «Клаусе»? А во сколько?

Оказывается, ко всему можно привыкнуть, если сторговаться с совестью. Последние две недели я отключила себя от внешнего мира, перемещаясь лишь между работой и домом. Убиралась, готовила, гладила Димины рубашки и смотрела сериалы — иными словами, делала все, чтобы вновь приблизить отдалившуюся картину счастливой семейной жизни. День на четвертый стало получаться и вой совести начал понемногу стихать. Правда за ним пришли новые вопросы, о которых я запрещала себе думать. Потому что даже на мысленноеупоминание имени Адиля наложила табу.

— В шесть вечера договорились.

С сомнением смотрю на тушку птицы, торчащую из мойки. Я не готова выбираться из комфортного вакуума, и внутри зреет протест. Не хочу. Мне и здесь хорошо.

— Я собиралась утку в фольге запечь. Может быть, сегодня дома останемся?

— Зай. — На лице Димы появляется озабоченное выражение. Шагнув вперед, он притягивает меня за талию. — Ты всю неделю из дома не выходишь. Черт с ним, с готовкой. Нет, мне очень нравится, как ты готовишь, но сегодня давай закажем доставку и немного отдохнем.

«Не хочу, не хочу! — истерит назойливый голосок в голове. — Не хочу знать, что происходит снаружи».

— Пойдем, — повторяет Дима и, потеревшись носом о мою щеку, шутливо меня раскручивает. — Успеем еще в пенсионеров превратиться. Я пить не буду. Сяду за руль.

Соглашаюсь лишь потому, что этого хочет он. Это один из главных пунктов сделки с совестью: делать все, чтобы Диме было хорошо. Обманываю себя, что ласковая улыбка, вкусные блюда и частый минет смогут компенсировать то, что я сделала. О том, кто из знакомых будет в «Клаусе», не спрашиваю по этой же причине: чтобы не вызывать подозрений. Играет ли Адиль в боулинг, я не знаю. Когда мы встречались, на подобные мероприятия у него не было денег.

— Привет! — Неоновая подсветка зала придает глазам и улыбке Ксюши голубизну. — Совсем пропала. Как ни позвоню, ты то со смены отсыпаешься, то на работе.

— Тяжелые недели. Ты сегодня одна, без Сени?

С видом «как вы мне все надоели» она устало вздыхает.

— Да он просто пьяный был. Знаешь же Сеню: не проводишь его до дома — он обойдет все бары, пока в одном из них не уснет. Я его до этажа довела и домой баиньки уехала. — Ксюша многозначительно округляет глаза: — Одна, конечно.

Не сомневаюсь, что так и все и было. Спросила, скорее, чтобы поддержать разговор и отвлечь внимание от своей персоны. Ксюша знает меня лучше других и в тот вечер наверняка поняла, что я не в себе. Ей я решила пока ничего не рассказывать. Так будет проще забыть. Чем меньше людей будут знать о том, что я совершила, тем лучше. Не хочу, чтобы на Диму даже секунду смотрели с жалостью.