— Спасибо, — чуть слышно шепчу, стирая бурый подтек с его подбородка.

Стук открывшейся двери едва не заставляет меня подскочить и резко повернуться. На пороге стоит Дима.

— Мы, короче, с Робсоном расплатились, — бодро объявляет он, сфокусировавшись на мне. — Вам долго еще? В смысле я не тороплю. Просто узнать.

Чувствую себя так, будто меня застали за чем-то глубоко интимным. Это потому, что мы снова оказались втроем. И потому что две недели назад я изменила Диме.

— Да-да, зай, — смущенно лепечу я, немного отступая назад. — Почти закончили.

По лицу Димы вижу, что ему не хочется никуда уходить и будь его воля, он остался бы контролировать каждое мое движение. Но благодарность Адилю за вмешательство, очевидно, не дает ему этого сделать, и Дима, неловко кивнув, выходит за дверь.

— Тот хер сам напросился, — раздается почти сразу же. — Это не из-за тебя.

— Даша, а как у тебя на работе? — Мать Димы смотрит на меня с противоположной половины стола с неподдельным интересом. — Ночные смены — это все-таки тяжело, по себе знаю. Я когда в институте училась, в кол-центре оператором подрабатывала. На парах потом кое-как высиживала.

— Я знала, на что иду, когда в медицинский поступала, — вежливо замечаю я. — К тому же, есть возможность отсыпаться днем. На пары, к счастью, бежать больше не нужно.

— Я иногда на обед домой заезжаю, а Даша может даже не услышать, — посмеивается Дима, игриво сжимая мое колено. — Так что недосыпом она у меня не мучается.

Мне стоит труда сохранять на лице выражение безмятежности и не скрипеть зубами. Я, конечно, в прекрасных отношениях с его родителями, но как можно говорить такое при них? Послушать его, так я только сплю и бездельничаю, пока Дима работает в поте лица.

Первый импульс — дернуть ногой, чтобы дать ему почувствовать мое раздражение, но верная новой традиции, я себя осекаю. Дима ведь ничего плохого не имел в виду. Откуда ему быть в курсе тонкостей родительского восприятия? Позже ему поясню, что нужно быть осторожнее с подобными деталями.

— А отпуск у тебя когда, Даш? Дима говорил, что в конце ноября.

— Да. Дают две недели.

— Не хотите с нами поехать в Португалию? У сестры Данила… — Арина Сергеевна кивает на отца Димы, — юбилей, и нас пригласили. В ноябре погода там просто отличная. Будем ходить по ресторанам, посещать музеи. — Ее лицо озаряется заговорщической улыбкой. — Я там один магазинчик с дизайнерскими сумками облюбовала. Тебе понравится.

Улыбнувшись в ответ, прячу взгляд за стаканом с соком. Совесть вновь впивается в меня своими ядовитыми зубами. Семью Димы я знаю давно — его мама, будучи химиком, мне даже к вступительным экзаменам помогала готовиться. Она и Данил Валерьевич — замечательные люди, тактичные, интеллигентные. Поэтому сейчас вдвойне стыдно. Сидя за их уютным, с любовью накрытым столом, я чувствую себя предательницей. С первых дней наших отношений с Димой они принимали меня как свою, а я в благодарность изменила их сыну. Отравила их здоровую семью своей ненормальностью и продолжаю ужинать с ними как ни в чем не бывало.

— Мы с ним попозже обсудим, хорошо? Я даже толком даты отпуска пока не знаю.

— С тринадцатого по двадцать седьмое, ты говорила, — простодушно напоминает Дима, чем вызывает у меня желание сползти под стол.

Адилю совсем не нужно находиться поблизости, чтобы напоминать о моем предательстве. Достаточно было просто начать выходить из дома. Эхо измены догоняет меня повсюду: в доме Диминых родителей, во время просмотра фильмов, занятий сексом, в случайных разговорах.

Как раньше, жить не получается, сколько я ни стараюсь. Чувство вины не дает дышать полной грудью. В общении с Димой взвешиваю каждое слово, затыкая за пояс собственное «я», желание видеться с подругами сошло на нет, а удовольствие от секса я получать перестала.

— Зай, ты чего невеселая такая? — Захлопнув багажник машины, куда Дима уложил пакеты с гостинцами, врученные его родителями, он обнимает меня за плечи. — Может, поедем все-таки в Лиссабон? Ты ведь не была там? Тебе понравится. И обстановку неплохо бы сменить. А то ты в последнее время очень изменилась. Я волнуюсь.

Чувствую, как кровь отливает от щек. Это происходит всякий раз при мысли, что Дима меня подозревает. Как некоторые умудряются иметь отношения на стороне? Каждый день жить с ложью на сердце, каждый день что-то скрывать, подгадывать и вздрагивать от любого намека на вскрывшуюся правду — мучительно. А еще унизительно. Насколько все-таки проще быть честным. Правда часто причиняет боль, но она позволяет жить с гордо поднятой головой. Я такую привилегию утратила.

— Дим, я подумаю, ладно? — Тяну на себя пассажирскую дверь, желая поскорее избавиться от его озабоченного взгляда. — Я в спортзал хотела записаться и к стоматологу пойти.

По дороге домой Дима звонит Роберту. Спрашивает про обещанный гараж для квадроцикла, который приобрел летом, смеется какой-то шутке.

— Где ты? А-а, в «Селфи». А с кем?

«С Адилем», — доносится из динамика. Плотнее закутавшись в пальто, я отворачиваюсь к окну.

— Да-да, помню. Та, которая стриптизерша, — весело продолжает Дима. — Слушай, не знаю пока. Мы от моих родителей в сторону квартиры едем. Сейчас у Даши спрошу.

Прикрыв рукой трубку, он поворачивается ко мне.

— Зай, Робсон с Аней в «Селфи» сидят. Мы хотим туда поехать?

Я мотаю головой, уставившись в окно. Внутри растекается что-то едкое, темное, чему не получаетсяподобрать ни причину, ни определение.

— Роб, Дашка устала. Мы, наверное, все-таки домой.

Попрощавшись, Дима возвращает телефон на консоль, и поездка продолжается в тишине. Я считаю светящиеся бусины дорожных фонарей и пытаюсь обуздать внезапный душевный надлом. В груди с каждой секундой разрастается дыра, из которой веет холодом. Хочется поскорее очутиться дома, свернуться калачиком под одеялом и позволить себе заплакать. Вот так резко, ни с того ни с сего.

— Адиль тоже там, — зачем-то сообщает Дима. — И Анькина подруга с ним. Ну помнишь, на ее дне рождения была? Стрипуха которая.

— А мне что с того? — отзываюсь я, впервые за долгое время не заботясь, как звучит голос. — Если не терпится на стриптизершу посмотреть, оставь меня дома и поезжай к ним.

В ответ Дима кладет руку мне на колено и примирительно его поглаживает.

— Ну ты чего, зай? У меня ты есть. Зачем мне какие-то левые давалки?

Интересно, почему он назвал ее давалкой? Потому что все знают, что Адиль ее трахает? Ладони непроизвольно сжимаются в кулаки, так что ногти вонзаются в кожу. Трахает ее после меня. Дура, дура, дура. Господи, поскорее бы этот день закончился. Завтра обязательно станет легче.

Но утром легче не становится, и подавленное состояние на грани слез преследует меня всю следующую неделю. Стоит огромного труда просыпаться, еще большего — ходить на работу и поддерживать общение с коллегами. Жизнь обложила по всем фронтам: мне некомфортно находиться с людьми и так же некомфортно наедине с собой. Дима, чувствуя мое состояние, становится внимательнее и даже дважды за неделю дарит цветы, чем, правда, лишь усугубляет мою потерянность. Поэтому, когда я сообщаю, что дня три хочу погостить у мамы, он без лишних расспросов отвозит меня к ней.

Первый день просто лежу в своей комнате и пересматриваю любимые мелодрамы. Мама пытается завести разговор о моих отношениях с Димой, но, услышав «давай не сейчас», не настаивает и деликатно сообщает, что я всегда могу найти ее либо в спальне, либо на кухне.

На деле я бы и рада с ней поговорить, просто не знаю, о чем. Я приняла решение не рассказывать Диме правду и не собираюсь с ним расставаться. Что тут обсуждать? Пережевывать мою рефлексию и внезапно навалившуюся депрессию? У всех бывает, особенно когда за окном такая серость и через день льет дождь. Вполне логичный исход, тем более после того, что я сделала. Просто сложный период, который необходимо, сжав зубы, пережить.