— Она просто решила забрать ее у меня из-за того, что я не достойна быть матерью, ничего не соображаю в этом, а еще… потому что я виновата в смерти Рафаэля. Мой ребенок — это компенсация ее горю.

Я отвернулась, вспомнив Стэна. Вспомнать Хеллингера — опасно. Стоит только подумать о нем и на глаза наворачиваются слезы. Вот как сейчас.

— Я всегда чувствовала, что с ней что-то не так. Может я пытаюсь добавить мрачности ее образу и сделать козой отпущения, но она ни разу не спросила о Стэне, а ведь Джейк видел его.

— Ты уверена?

— Да. Он должен был отдать послание Рафу и Джейку. Морган получил их.

Керр кивает, на ее лице читается чувство облегчения, удовлетворения и гордости. Я хмыкаю на это.

— Я отвечаю за тебя, — она шутливо толкает меня в плечо, заметив это. — Я никогда не обращала людей, а я, между прочим, эталон для подражания.

— Тебе придется соответствовать, — продолжает за нее Клейтон, усевшись в кресле со стаканом коньяка. — Быть интриганкой, на протяжении нескольких веков крутить хвостом перед несколькими мужиками разом, а потом выйти замуж где-то на краю света за непонятного чудака.

— Вижу ты выбрал лишь самое хорошее, — Керр замахивается на него пустой бутылкой, но не бросает, а ставит ее на место. — Не слушай его. Он просто ревнует и не смог смириться с тем, что этот чудак не он.

Я смотрю на Клейтона, как он улыбается, делая глоток, но внезапно понимаю, что она говорит правду, быть может, даже не ведая об этом.

— А где Джейк? Он вернулся?

Они обмениваются тревожными взглядами и мне это не нравится. Керри приподнимается на месте и достает сложенный в несколько раз листок, в котором не значится приветствия, а только аккуратный текст.

«Не уверен, что смогу простить тебя. Мне невыносимо, что ты видишь меня таким и сравниваешь с другим. Раз за разом я проигрываю самому себе и делаю лишь хуже. Я понимаю это потом, но уже слишком поздно менять что-либо.

Ты знаешь, что я именно такой и лучше уже не стану. Возможно, нужно время, чтобы я забыл, принял или понял. Насчет последнего ничего обещать не могу и это самая большая проблема в наших с тобой теперешних отношениях.

Когда ты вернешься меня скорее всего уже не будет в Лондоне, на острове и может быть по эту сторону океана. Я понимаю, что пока не смогу убедить тебя в том, что тот мир лучше. Ты знаешь, где найти меня, когда убедишься в том, что я прав.

Уверен, что с Анной все хорошо. Эта чокнутая слишком помешана на детях, чтобы сделать ей что-нибудь плохое.

P.S надеюсь, что все изменится, когда мы увидимся в следующий раз.

Шарк.»

Я откладываю его письмо, а потом читаю его еще раз, и еще раз, и еще раз.

— Алекс? Алекс? — голос Керри слышится откуда-то издалека. — Я помогу тебе и Анне. Я не оставлю вот так просто.

Я киваю, глядя куда-то перед собой. Я не замечаю трясущую меня Керри. Я не плачу вовсе не из-за того, что не одна или потому что сильная. Вместо слез в груди растекается разъедающее душу пятно.

— Ты только не плачь.

— Я не плачу, — говорю я ровно и в этот момент мышцы сводит от кислого вкуса, собирающихся прорваться наружу слез.

— Анна просыпается. Она чувствует тебя. Разве ты понимаешь это?

Я киваю, заставляю себя успокоиться и даже улыбнуться. Не представляю, что за гримаса у меня сейчас.

— Понимаю. Просто…ты ведь читала что там?

Я знаю, что читала, просто пытаюсь за словами спрятать свою боль.

— Я была права и мне невыносимо это.

Джейку и в самом деле нужно быть правым. Вот и в письме он недвусмысленно дал понять об этом. Он считает, что я вернусь. Хуже только то, что он поспешил довериться своей интуиции и знанию других людей, когда украли нашего ребенка.

Глава 32

Говорят, что с детьми тяжело только первый год, а потом с каждым месяцем, неделей и днем становится все легче и легче. Форумы пестрят советами. Сайты историями из жизни. Мамы ведут блоги и мотивируют собственным опытом, к ним присоединяются когорта педиатров, воспитателей, тренеров и диетологов.

Вот только никто из них конечно же не сказал мне что мой год ужмется до шести месяцев, до ежедневных, еженедельных и ежемесячных изменений.

Сегодня я кормлю Анну из бутылки, а на завтра не могу понять отчего она плаксивая и не в настроении. Отверстие в соске не то, пропускает слишком мало молока, она устает и остается голодной! Буквально на следующий день у нас поднимается температура, так что лопается градусник и это новый повод для беспокойства. Мы орем на весь дом так, что доводим консьержа до икоты. У нас режется первый зуб, у нас болит живот, нам не нравится мгновенно наполняющий памперс. Сыпь, покраснения, узкие памперсы, разбухшие десны и мои облизанные, а потом и покусанные пальцы. Надрывающийся в крике ребенок, его усталость и вымотанность, и вечный голод расстраивают меня больше всего. Я жду, когда остановится этот стремительный рост. Я-то поплачу, а вот она… Наверняка, она и сама устала, даже если не понимает этого.

Куда меньше меня расстраивают быстро приходящие в негодность вещи.

Первые зубы и у меня протекают бутылки разом. Анна сидит и тянется к игрушкам, он летят в урну вместе с ватой, острыми краями, резиновыми ошметками в каких-то невероятных объемах, словно они одноразовые. Она лупит им об пол, не слушая меня, что ослику больно, что кукла ее подружка, что в книжках сказки и это подарок дядьки маркиза. Ведь это так весело, когда они разлетаются в клочья и поднимаются до потолка.

Маленькая и такая не маленькая разрушительница.

Становится узка вся одежда разом, делаются непригодными памперсы. Раз в месяц я обновляю гардероб и закупаюсь в магазинах в каких-то промышленных масштабах. В пунктах приема вещей, наверное, праздник.

— Когда ты остановишься? — Керри держит в руках порядком потяжелевшую малышку. — И начнешь расти так как надо?

Подарки привезенные Бристоль хороши, но на две трети бесполезны. Анне малы сандалии, футболки и платьица, но зато в самый раз юбки и сарафаны. Она грызет маленькие турецкие тапочки, с вышитыми золотом гроздьями винограда.

— Никогда, — Клейтон тянет к ней руки, — Дай мне ее.

— Эй!

— Ты можешь остаться, а мне сегодня уезжать, — парирует маркиз и в следующую секунду слышен радостный визг. — Говорят, что книжки?

Я слышу, как затихает до этого смеющаяся Анна и ума не приложу, как у него получается вытворять такое. Я поняла, что в ком в ком, но в этих двух я могу уверенна на все двести процентов — метеорит, захват земли пришельцами, нападение демонов или откат в доисторическую эпоху Керри и Клейтон сделают все, что от них зависит и не зависит лишь бы позаботиться о ней.

Если что это не его квартира. Мы не живем вместе. С некоторых пор и дело даже не в неудобстве.

Мне просто некогда было думать об этом!

Мы даже не в Лондоне, а в тихой и скромной Вене, но за те два месяца жизни в его пентхаусе, кроме того, что мы нарушили его режимы, графики, порядок и пошатнули нервную систему мы очень привязались к нему. Анна не просто привыкла к нему, она стала воспринимать его как того, кто способен навести порядок в абсолютном, ею же созданном хаосе.

Он строгий, всегда очень серьезный и разговаривает с ней, спрашивает с нее, как со взрослой.

Трудно это представить? Тем не менее, это так.

Вдобавок ко всему я вижу, что моя доча млеет от маркиза. Первая улыбка Анны Джонатан досталась мне, а вот вторая Клейтону, третья Керри.

— Обед готов, — зову я их, оперевшись на столешницу. — Садитесь за стол.

Я знаю по какой причине Клейтон не выносит вампиров. Они забрали у него брата. Он изменился, стал чужим и…

«Бесконечно далеким.» — говорит Клейтон-воспоминание за коротким разговором в библиотеке. Секундное откровение и он отправляется спать, оставив на столе не допитый бренди.

Хоть он и не признался тогда, но дело еще и в Керри, в осознании нашей разной природы и понимании, что они никогда не будут вместе. Я еще не познакомилась с ее мужем, но вижу, как она разговаривает с ним по телефону или, как рассказывает о нем. Она влюблена в своего волшебника.