– Потому что мы на острове…
– Чего?! – услышавший это Иоганн рванул к краю холма, а за ним и все остальные члены вадсомада, включая малышку Джоан.
Сказать по правде, Бенедикт был не совсем прав. Островом холм – а точнее, дюна – так и не стал. Когда откатывалась очередная волна, между ним и возвышенностью равнины Гетрокнета проглядывала относительно сухая почва. Зато, как только очередной вал обрушивался на песок, то вода, охватывая холм, потоком катилась дальше. Так что у его подножия глубина составляла всего около полутора-двух метров.
Но было и ещё кое-что, чего не увидел Бенедикт – потому что это произошло раньше, чем он отправился к окраине холма. Сначала, когда лагерь едва начали разбивать, на возвышенности равнины Гетрокнета показались несколько стай гирлапаев. Их вожак, втянув носом воздух, сказал радостное «Ряв!», и хищники решительно устремились к холму.
На полпути вожак неожиданно остановился, прислушался к своим ощущениям – и с обречённым «Ряв…» повёл расстроенных гирлапаев назад. Некоторые отказывались уходить от вкусной добычи, и таких строптивцев ему приходилось бить лапами и покусывать.
Окончательную точку в отступлении зверей сыграла первая волна, докатившаяся до них и намочившая самый низ лап. После этого гирлапаи драпанули к родной равнине с такой скоростью, будто им на ней кто-то стол накрыл с едой, которой хватит на неделю.
Когда стая скрылась, а волны уже начали обегать холм, на краю равнины показался всадник на волле. И он, и волл были с ног до головы перемазаны какой-то бурой субстанцией. Если бы кто-нибудь подошёл к всаднику поближе, то в нос ему ударил бы отвратительный запах навоза одного местного травоядного. Но Сыч, а это был именно он, приглядывал за касадорами в гордом одиночестве. А потому мог не стесняться ни неприятного запаха, ни отталкивающего вида. Зато, будучи обмазанным дерьмом с ног до головы – мог не выставлять охранение. К такой вонючке ни один хищник не сунется.
Он посмотрел на холм, на море, на почти смытые следы гирлапаев… А затем покачал головой, тяжело вздохнул и отправился искать место для лагеря. И только спустя ещё пятнадцать минут появился Бенедикт, который заметил изменение ситуации. Вот только вышел он на край зарослей не с той стороны, где проходили Сыч и гирлапаи, а с другой – обращённой к морю.
Дан не стал ругаться или негодовать. В этом не было смысла, потому что руганью ничего нельзя было изменить. Холм стал островом? Значит, надо дождаться, когда он снова станет частью суши.
– Зато теперь можно не бояться нападения! – заметил старик Джон. – Во всяком случае, пока море не отступит.
– Пошли отдыхать! – согласился до смерти уставший Дан. – Мы это заслужили…
Полностью развернуть лагерь касадоры так и не успели. Наступало время зенита, и все улеглись спать, проснувшись только ближе к вечеру. И уже тогда закончили со всеми делами. Под вечер Дан покинул шумный лагерь и отправился к западному краю холма. Он уселся на землю и смотрел на закат, попивая крепкий чай с добавлением местных марчельских травок.
– Дан… Ты ещё не передумал отправлять меня назад в Эдем?
Голос Пеллы заставил молодого касадора грязно выматериться. Правда, про себя: он не мог предать память Старика с его строгими принципами насчёт женщин. Да и уважение тёти Луизы. И когда Дан повернул голову, то его взгляд, выражение лица и голос были уже совершенно спокойными.
– Нет.
– Ну почему?! – не хуже гирлапая взвыла девушка, усаживаясь рядом на землю. – Что я не так делаю?!
– Всё, – честно ответил Дан, но потом вынужден был поправиться. – Ну… Почти всё.
– Ещё неделю назад было «совсем всё»! – обрадовалась Пелла. – Видишь? Я быстро учусь!
– Ты учишься недостаточно быстро, – сделав большой глоток из кружки, ответил Дан.
– Ты хочешь сказать, что я тупая?! – возмутилась Пелла.
– Нет, – в такие моменты Дан становился очень лаконичным и убедительным. Поэтому это прозвучало как твёрдое «нет», а не «нет, что ты, я вовсе не это имел в виду, а совсем другое…».
Пелла уже привыкла, что Дан никогда не спорит. Просто делает по-своему. Обиженно посопев, она решила пробить его защиту теми азами психологии, которыми её пичкали в детстве:
– Дан, нельзя ведь всему мгновенно научиться! Вы тоже когда-то не знали всего! Я научусь!
– Тебя раньше убьют, – коротко ответил Дан, не отрывая взгляда от закатного солнца.
– Ну вас же всех не убили! – возмутилась и обиделась Пелла. – Вы научились всему и живы! Дай мне шанс!
– Мы были детьми, – ответил Дан.
– И что?.. – не поняла девушка.
– Дети быстрее учатся, – произнёс молодой касадор, сразив Пеллу тем, что в очередной раз выдал что-то глубокомысленное.
Что, по всеобщему мнению, было ему глубоко несвойственно. «Видимо, так на него созерцание заката действует, – решила девушка. – Природа удивительно возвышает даже неглубокие умы. Хотя всё же Дана не стоит считать глупым…».
– Но мой дед… Тётя Луиза… – напомнила Пелла, чуть не плача: гадкий Старган был непоколебим.
– Твой дед был агентом Акесекрета, – напомнил Дан. – И на Старом Эдеме Старик не в поместье жил.
– Я тоже не жила в поместье! – взвилась Пелла. – Не такая я уж и изнеженная!..
– Не такая, – не стал спорить с ней касадор.
Дан не любил спор ради спора.
Девушка замолчала, стараясь сдержать непрошеные слёзы. Впрочем, Дан тоже ничего не говорил, глядя, как солнце закатывается за горизонт. Это было красиво и удивительно. Он привык к пустынным пространствам равнин центральной Марчелики. И те же равнины Гетрокнета не слишком сильно отличались от них. Но сейчас, когда морской ветер дул ему в лицо, а поодаль слышался шум немолкнущего прибоя, он испытывал необычное ощущение новизны. И оно ему даже нравилось.
Пелла тоже смотрела на закат. Но она не замечала его красоты. Девушка думала о том, что скоро они доберутся до порта, и вот тогда её точно отправят на Старый Эдем. А ей совершенно туда не хотелось…
– Мне больше нечего делать на Эдеме, – сказала она, наконец. – Да, я знаю, как там жить… И там я проживу долгую жизнь. Но понимаешь, Дан… Эта жизнь будет похожа на смерть. В глазах настоящих аристократов я, считай, безродная: без связей, без влиятельных родственников… Меня не примет высшее общество Народной Аристократии. Отец будет злиться на меня всё больше и больше. В итоге меня выдадут замуж за какого-нибудь пожилого и толстого чиновника. Нет, Дан, я туда не вернусь…
Дан молчал и, казалось бы, даже не слушал её. Но Пелла решила не прерывать поток откровений. Ей нужно было излить душу. В конце концов, священника здесь не найдёшь, а исповедоваться гирлапаям – явно плохая идея.
– Сейчас меня все считают пропавшей без вести. Пусть так и остаётся. Я останусь на Марчелике, и ты, Дан Старган, ничего с этим не сделаешь!.. В любом порту во мне узнают аристократку, а значит, будут в первую очередь выполнять мои желания. Ты просто доведёшь меня до порта. Дальше ничего сделать не сможешь…
Пелла снова посмотрела на Дана, но тот всё так же пялился на закат.
– Наверно, ты прав. Я могу умереть… Но с вами у меня есть шансы выжить! А без вас нет. Но… Я всё равно останусь, потому что лучше умереть быстро, чем тянуть лямку жизни на Эдеме. И всё-таки я хотела бы ещё пожить. Например, с вами… Да ответь ты хоть что-нибудь!.. – Пелла не выдержала и легонько ткнула молодого касадора в плечо кулачком.
Дан слегка качнулся, повернул голову и, подняв на девушку взгляд, ответил:
– Что-нибудь…
– Ну хоть так! – буркнула Пелла. – Я всего лишь прошу вас взять меня с собой. Я буду учиться! Я попытаюсь! Без вас я, похоже, и в самом деле здесь не выживу…
Больше не пытаясь расшевелить Дана, Пелла поднялась и направилась к лагерю, украдкой вытирая слёзы.
А молодой Старган по-прежнему смотрел на почти закатившееся солнце. И думал. Точнее, вспоминал.
Однажды он уже побывал на южном берегу Марчелики. Старик привёз его в один крупный город, Эспасо. Тот лежал на берегах узкой бухты, которая наподобие меча вторгалась в скальные обрывы материка.
