Куда он клонит, задумал Тови? Он кажется искренним. Я вижу это в его глазах, слышу в его голосе. Но кто он? Откуда? Что это за страшный «Наутилус», которым он командует, корабль, оснащенный оружием, которого еще не видел этот мир?

— Значит, это ваш корабль атаковал Королевский флот год назад. Что же, я должен умерить свое негодование, сэр, однако то, что случилось дальше, для нас совершенно непостижимо. Как стало возможным то, что мы разговариваем с вами сейчас, при том, что целый год никто не видел никаких признаков присутствия вашего корабля и того ужасного оружия, которым вы обладаете? Ваш корабль очевидно не является подводной лодкой, способной незаметно проскользнуть во внутреннее море, дрейфуя в подводных течениях. Вы не могли пройти Гибралтарским проливом так, чтобы мы об этом ничего не узнали, не могли пройти и Суэцким каналом. Таким образом, ваше присутствие здесь является поводом для серьезного беспокойство и способно совершенно сбить с толку.

— Прошу вас поверить мне адмирал. Это будет нелегко, но я озадачен этими вопросами не менее, чем вы. Однако я должен говорить откровенно. Я не могу сказать вам, кто мы такие и откуда появились. Да, я полагаю, что мои ответы очень бы вам помогли, но чем меньше я буду говорить об этом, тем лучше. Тем не менее, я полагаю, что вы способны сделать определенные выводы. Во-первых, вы привели с собой матроса, знающего наш язык, — он посмотрел на Тови, оценивая его реакцию, и продолжил: — То есть, вы поняли, что наш корабль и его экипаж — русские, однако я должен заверить вас, что Сталин ничего не знает о нашем существовании. У него появились бы те же вопросы, если бы это был Мурманск, а мы с ним стояли на острове в Карском море[67]. Мы не действуем от его имени и не выражаем интересы Советского государства, которым он управляет.

Он сделал паузу, позволяя Николину закончить перевод, однако заметил явное разочарование Тови и замешательство, которое, несомненно, должен был породить его ответ. Однако затем тот собрался, склонил голову, и задал новый вопрос.

— Значит, ваш корабль построен в Советском Союзе? И вы хотите сказать, что действуете без приказа и против воли советского руководства? Вы мятежный корабль с Черного моря?

— Адмирал… Вы очень хорошо знаете, что Советский Союз не мог создать корабля, способного на то, чему вы стали свидетелями, по крайней мере, сейчас. Мы только что провели длительный ночной бой с двумя вашими линкорами. Как они назывались, Федоров?

— «Нельсон» и «Родни», товарищ адмирал.

Вольский кивнул, повторяя эти названия так хорошо, как мог.

— «Нельсон» и «Родни». Еще адмиралы. Это был ненужный бой, и я надеюсь, что нам не придется его повторять. Нашим намерением было обойти эти корабли и избежать боя. По крайней мере, так говорит мне мой капитан, командовавший кораблем в этом бою. Однако ваши корабли сражались слишком хорошо. Я выражаю глубокое сожаление за всех погибших, но ради обеспечения безопасности моего корабля я был вынужден вступить в бой. Предположим, я отвечу вам, что мой корабль был построен в Советском Союзе. Поверите ли вы в это? Я так не думаю. Какой корабль во флоте Сталина смог бы вступить в бой с вашими «Нельсоном» и «Родни» и уйти невредимым? Нет. Советское руководство даже не знает о нашем существовании.

— Понятно… — Тови на мгновение замолчал, задумавшись. — Это оружие, примененное вами… На данный момент оно, безусловно, опережает все, на что способны мы, отличается от всего, что мы когда-либо видели. Разумеется, ракеты столь же стары, как и порох, но все же вы, как мне представляется, улучшили их… достаточно пугающим образом. По крайней мере, для тех, кто столкнулся с вашим оружием и погиб.

— Об этом я действительно сожалею. Должен сказать вам, что я тоже потерял многих людей, которых бы хотел видеть на своих постах этим вечером. Но к чему это все? Сожалеть о них я буду в свое время.

— Тогда какой стране вы служите, адмирал? Вы не немцы, как мы думали изначально, не итальянцы и не французы, как хотели в этом нас убедить. Вы определенно русские, но утверждаете, что не имеете отношения к Советскому Союзу, нашему союзнику на данный момент, как, я надеюсь, вы знаете.

— На данный момент, — сказал Вольский, понимая, что обмолвился слишком сильно.

Адмирал Тови, — сказал он более спокойным тоном, намереваясь перевести дискуссию в новое русло. — Ничто из этого сейчас не имеет значения, и я не вижу смысла это обсуждать. Вы находитесь там, мы здесь. Нас разделяет тонкая граница между морем и океаном, которую, похоже, не удастся пересечь никому из нас. И, тем не менее, мы должны попытаться сделать это.

Тови задумался. Его глаза од тонкими бровями прищурились, губы сжались.

— Адмирал, я должен вам сказать, что я привел сюда свой флот, чтобы покончить с вашим кораблем и отправить его на дно, если только смогу. Океан широк, и может казаться подвластным одному Богу, но в данный момент, когда я стою здесь, перед вами, он подвластен Королевскому флоту и Британской империи, которая создала его.

— И в этом и состоит разница между нами, — ответил Вольский. — Ибо я никогда не посягал быть первым после Бога и не привел сюда свой корабль, чтобы бросать вызов вам или вашей стране. Я признаю, что на моем корабле есть офицеры, которые не желали вам добра, когда началась эта битва, но я не намерен бросать перчатку вашей Империи или оспаривать у вас владение этими водами. Вызов бросили ваши корабли. Мы защищали себя. С обеих сторон были погибшие, и я лишь ищу способ покончить с этим кошмаром и вернуться домой. Да, адмирал. Если вы хотите знать правду, я лишь пытаюсь найти дорогу домой.

— И вы даже не можете сказать, где это? Откуда вы нарисовались?

Николин с трудом перевел последнюю фразу, так как понял достаточно, чтобы осознать, что Тови выражает определенный гнев.

— Он хочет знать, откуда мы взялись, товарищ адмирал, и, похоже, несколько злится.

— Можете сказать так: откуда вы, черт вас подери, — сказал матрос, стоящий рядом с Тови.

Вольский кивнул.

— Говорю вам в третий раз: я не могу ответить на этот вопрос. Скажем так, вы, возможно, не поймете, что я имею в виду, но, думаю, поймете со временем. — Он указал на высокий кусок крепостной стены на склоне над ними, обратив внимание на казематы береговых батарей у ее подножья. — Мой помощник Федоров говорит, что эти стены были построены маврами в двенадцатом веке. А ниже находятся батареи, которые занимают люди, охраняющие эти воды сегодня. Несколько столетий назад хозяином этих вод был марокканский халиф. Сегодня этот путь охраняют ваши корабли и люди. Но если бы ваш флагман прибыл сюда, адмирал, и обнаружил, что казематы пропали, а на острове остались только стены этого замка? Что, если бы вам встретились мавританские мечники и лучники, которые заявили бы вам, что все вокруг до последнего камня, является владениями Абдула Ар Рахмана? — Вольский бросил взгляд на Федорова, слабо улыбнулся, а затем продолжил.

— Все меняется, адмирал Тови. Все меняется. Я не могу ответить на ваши вопросы в большей степени, чем вы бы смогли объяснить свое существование людям, построившим эту крепость. Я могу сказать только одно: если вы попытаетесь отправить мой корабль на дно, я буду вынужден помешать вам это сделать. Да, ваш Королевский флот здесь, без сомнения, с вашими лучшими кораблями, но их будет не достаточно, адмирал. Я не хотел разрушений, которые принесли наши встречи в море. Среди моих старших офицеров имело место несогласие относительно того, что нам делать и какую силу нам следует использовать. К сожалению, я оказался нездоров, и командование кораблем принял другой офицер, имевший совершенно иную точку зрения. И все же, как бы мне не не хотелось поступать подобным образом, я должен сказать вам, я смогу это сделать. Мой корабль способен пройти этим проливом и пробиться в открытое море силой, если это будет необходимо, и вы не видели даже малую долю того, на что мы действительно способны в бою.