Что ж, один змеев дар другим отменить можно. И если Лешек вернется...

Он уложил Дарью в друзу горного хрусталя, которая раскрылась по просьбе змеевича, вытянулась, меняясь, посветлела, приняла драгоценную ношу. Правда, с виду стала донельзя похожа на гроб, но... кому тут на нее смотреть-то?

А пара золотых змей, клад стерегущих, поверху легли, цепями.

Теперь вернуться.

Привести себя в порядок. И тоже кольца выбрать. Не одной Анне Павловне работать предстоит, список вон какой большой, зато и понятно, на что смутьяны рассчитывали.

Не смута им нужна была, но напротив, ее использовать желали, припугнув тех, кто не с ними, что вновь полыхнут алыми знаменами улицы. Если не станет императора.

И жены его.

И наследника... примут любого, кому покорится треклятая шапка. Примут и не спросят после, как ко власти пришел... главное, чтобы не допустить новой смуты.

Проклятье.

Глава 28

Димитрий даже не удивился, увидавши на балу самого себя. Конечно, чей еще облик выбирать, как не человека, который их императорским величествам близок.

Ишь ты.

И неужели Димитрий в самом деле так... нелеп?

Костюмчик выбрали, право слово, отвратительный. Никогда бы он, настоящий, не примерил этакое болотное убожество, да еще оттеночек самый что ни на есть лягушачий. На шитье тоже не поскупились. Золота не пожалели, шитье, кажется, в два слоя, по новой франкской моде.

Димитрию предлагали уже.

Он ткань пощупал, восхитился плотностью ее - не каждая кираса сравнится - и отказался от высокое чести. А этого, стало быть, не отпугнуло...

Многих не отпугнуло.

Но многие Димитрия интересовали мало. А глядел он на себя, вернее человека, который им притворялся. Нехороший. Лицо вон злое. Черты грубые, нос вовсе будто наскоро леплен и к лицу приставлен. Да быть того не может, чтобы сам Димитрий с таким носом ходил. Он, между прочим, собственное отражение изучил распрекрасно, не в одном зеркале с собою здоровался, а тут... волосы вот причесать мог бы, а то торчат, что иглы ежиные.

И эта премерзкая привычка замирать на одном месте, взгляд в неведомые дали устремив. Неужели вправду оно так? Платочек к носу...

...подойти?

Или...

А если Лизавета его заметит? Если решит, что Димитрий вправду решил личину скинуть? От этакой мысли в груди похолодело. И Димитрий велел себе успокоиться: если и заметит, то навязываться не в ее привычках, во всяком случае, ему так казалось. А подойдет... нынешнего Навойского толпа окружила и сплошь из девиц, матушек их и компаньонок, через такую не всякий гусар пробиваться рискнет, что уж про Лизавету говорить.

Навойский же, который поддельный, девицам улыбается.

Авансы, стало быть, раздает.

Говорит что-то этакое. Они и хихикают, краснеют, благо, хоть в обмороки никто падать не спешит. Димитрий вздохнул и, вытащивши из кармана часы, покачал головою: опаздывать изволют Их императорские Величества. Вон, клиент весь прямо извелся, то и дело взглядом на дверях останавливается, перед которыми герольды истуканами замерли.

Вот интересно, сразу убивать пойдет или погодит немного?

И способ каков?

Бомба?

Если так, то пронести ее во дворец непросто, а с другой стороны, кто ж рискнет Навойского обыскивать? С третьей ежели, то для самого этакий способ - верная смерть. И стало быть, личина навешена вовсе не на того, кто трон получить желает.

Еще одна пешка?

И знает ли она, что вот-вот смахнут ее с доски? Не потому ли нервничает? Озирается, будто пытаясь отыскать в зале кого-то знакомого, и вновь улыбается, вымученно так, но эту вымученность спишут на низкое происхождение и отсутствие манер, что для выходца из низов простительно, а порой даже мило.

Этакая естественная простота.

Зато костюм понятен.

Камзол широк, будто ватой набит. Ткань плотная, этакая не ляжет мягко, обрисовывая взрывное устройство на радость охране.

Герольды затрубили, а Димитрий подошел поближе.

...сразу взрывать не решится. Все ж таки толпа.

Желающих лицезреть Их императорские Величества много, и средь них не найдется человека, готового уступить свое место Навойскому... к счастью. Вон, девицы и те позабыли про брачные перспективы, вернее, мигом их переоценили, поспешив к дверям, которые вот-вот распахнутся.

А значит...

Толпа.

Охрана.

И сомнительный шанс, что осколки долетят до цели. Дернулась левая рука и опала бессильно, а на лице Навойского появилось выражение, заставившее Димитрия сделать шаг к чужаку. И еще один. Замереть... спешить нельзя, ибо тот, кто вывел несчастного в зал, где-то поблизости, прячется среди лиц и людей, меняя маски с легкостью. Ему даже носить их не надо, всего-то и требуется, что малость убеждения.

Толика силы.

И вот уж человек видит перед собой того, кого должен.

Вопрос, кого? На месте Его непризнанного императорского Высочества Димитрий выбрал бы личину попроще... чью?

Лакея?

Вон того, который замер с подносом на руке, и вид имеет весьма отрешенный? Нет, обслугой опасно, конечно, менталист не позволит услать себя на кухню, но и тратить силы попусту... охрана тоже отпадает.

Что остается?

Гости.

Их тут тысячи собрались. И даже примерь он собственное, верно, крепко позабывшееся личико, вряд ли кто узнает. Твою ж... выпроваживать всех?

Нет.

Не так глобально.

Осторожно надобно. Сперва вот подойти к Навойскому, а сие просто, ибо толпа пришла вдруг в движение, подалась в одном верноподданическом порыве, желая преклонить колени пред Императором.

И Димитрий тоже преклонил.

Ненадолго.

А там отступил в сторону и вбок, и повернуться, протиснуться меж двумя дамами столь солидных форм, что спрятаться за ними сумел бы и человек куда более внушительного телосложения, чем Димитрий. В общем, он сумел, благо, шествовали Их императорские Величества с положенной статусу неторопливостью. На придворных с играми их взирали снисходительно, иных удостаивали кивками, да и вовсе гляделись в должной степени величественно, непоколебимо.

Мантии, горностаем подбитые.

Золотые цепи, что глядятся едва ли не кандалами, и камни драгоценные в них.

Венец Мономахов, который, если и извлекался из сокровищницы, то вот для таких, особых случаев. И силу, от него исходящую, ощутили все. Она оглушала.

Парализовывала.

Лишала возможности двигаться, оставляя в голове одно лишь желание - подчиниться тому, чью голову он украшал. Димитрий, пусть и знаком был уже с воздействием проклятого венца, но преодолел его с трудом, что уж говорить про поддельного Навойского, застывшего с приоткрытым ртом.

Преглупейшее выражение!

Не могли иное какое лицо выбрать для издевательств. Как дети, право слово... и Димитрий не без удовольствия вогнал крохотную иголку в бок чужаку, а на ушко сказал этак, преласково:

- Дыши ровнее, сейчас полегчает.

Тот только и сумел, что моргнуть.

- А теперь пойдемте-ка, ваше сиятельство, - Димитрий подставил плечико. - Не хватало еще прилюдно чувств-с лишиться. И не смотрите так, кто ж виноватый, что вы перебрали-с? Ай, нехорошо... слухи пойдут...

Навойский переставлял ноги, но глядел гневно.

Пусть глядит.

Это все, что ему дозволено. Да... иные яды весьма пользительны, жаль, что редки и долго не хранятся. Впрочем, долго Димитрию и не надобно.

- Йа...

- Вы, вы, ваше сиятельство... извольте сюда... и вот потом туда... и не спешите благодарить, после уже...

Всем видом своим Навойски явно демонстрировал, что весьма далек от мыслей о благодарности.

- Неудобно? Это пройдет... во всяком случае, мне обещали, что пройдет, но как оно будет на самом деле, знать не знаю. Однако будем надеяться на лучшее. Будем же?

Залу удалось покинуть, что было само по себе презамечательно. Теперь, если тот, кто затеял сию игру, и сумеет пробиться сквозь блокирующий полог, то навязать свою волю ему будет презатруднительно.