Меньшиков навис над столом и показал крепкий кулак, потом сжал ещё крепче до хруста.

— Насчёт Бориса, — чуть тише добавил он, глядя на побледневшее лицо гостя. — Младший твой, конечно, парень очень ретивый, но со стерженьком, чувствуется. Отошли-ка ты его подальше в глушь, чтобы глаза не мозолил. На годик-два. Боюсь, в его голове сейчас дурные мысли бродят.

— Да, так и сделаю, — кивнул приободрённый Волынский, промолчав про решённую поездку Борьки в Аравию. Лишь бы не прознал никто об истинной причине такой экзотической «ссылки». А как только он добудет джинна или гуля какого-нибудь, вот тут-то и посмотрим, кто у кого в кулаке трепыхаться будет. — Не изволь сомневаться, Константин Михайлович.

— Иди тогда и хорошенько подумай, как жить дальше станешь.

С едва слышным хлопком развеялся конструкт «полога тишины», который, как оказалось, с самого начала соорудил Меньшиков, чтобы ни одного звука не проникло в приёмную.

На негнущихся ногах князь Леонид вышел из кабинета, стараясь держать на лице бесстрастность и лёгкую полуулыбку. Нет ничего хуже показывать страх и отчаяние. Люди не дураки, сразу сообразят, что Волынским хвост накрутили. В лучшем случае. А-аа! Всё равно завтра весь аристократический Петербург узнает, что автомобильный король лишился своей короны. Интересно, кому отдадут право поставлять машины на императорский Двор?

Константин Михайлович поднял трубку, соединяющую напрямую с кабинетом брата, и тот откликнулся сразу.

— Говори, чем дело закончилось.

— Волю твою озвучил.

— Как отреагировал?

— Знаешь, он меньше расстроился из-за найденных счетов в британских банках и лишения права поставлять автомобильную продукцию ко Двору, чем из-за угрозы пойти под следствие о сношениях с Ордосом, — с удивлением ответил Великий князь.

Император сочно выругался, а потом с раздражением произнёс:

— Так и знал, что нечист наш Лёня! Продался иноземцам! Значит, будем крутить так, чтобы жилы трещали. Надо Волынским такой гарпун засадить, чтобы не смел соскочить! Как бы не оказалось, что именно они подталкивают Мишку к престолу!

— Ну, это уже конспирология, — неуверенно откликнулся брат.

— Конспирология или нет, я даю приказ графу Возницыну на разработку Волынских. Пусть собирает досье, вызывает на допросы родственников и ближайшее окружение. Андриана пока трогать не будем, а то забросит службу от расстройства. И ещё… что там по вире Назарову?

— Никита не стал предъявлять свой счёт, но зато за побратима похлопотал. Хорошая квартира в центре Петербурга, в двух уровнях. Я знаю, где такие дома есть. Хотел бы посмотреть, как Лёнька будет рыдать, когда оформит купчую.

Император хохотнул.

— Что-то зять твой доброту не к месту проявляет.

— Я тоже об этом ему сказал, но он лишь улыбается. Знаешь, брат, Никита всё равно в выгоде остался. Теперь у него на руках архив с ценными исследованиями по рунной магии. Надеюсь, это оружие скоро повернётся против наших недругов.

— Давно желаю, чтобы черти сами на раскалённой сковородке плясали, — последовал ответ.

Петербург, Невский проспект, штаб-квартира ИСБ

Бориса пробирала нешуточная дрожь, когда он в сопровождении дежурного офицера в безукоризненно отглаженном мундире чёрного цвета и с серебряными погонами прошёл по нескончаемому коридору, хранящему давящую на уши тишину, и не только из-за красной дорожки, гасящей звуки шагов; каждая кабинетная дверь выглядела столь мощной, что наталкивало на мысль о сейфовой толщине оных. Святая святых ИСБ кого угодно могла вогнать в ступор и заставляла задуматься о бренности своей жизни. Здесь умели выворачивать душу наизнанку даже у тех, кто не считал себя виноватым перед Отечеством.

— Прошу вас, княжич, — капитан распахнул одну из дверей, на которой Волынский успел прочитать: «Отдел по связям с общественностью. Старший — майор Горохов А. С.»

Мысленно пожав плечами молодой человек вошёл в кабинет, не отличавшийся от многих подобных помещений в различных конторах. Четыре стола, стулья, длинный стенной шкаф с открытыми и закрытыми стеллажами, куча папок в них, пара блоков вычислительной аппаратуры с мониторами. И мужчина в белой рубашке без галстука — он сидел у окна за пустым столом, на котором находилась только скромная папочка коричневого цвета и пластиковый стакан с карандашами-ручками.

— Господин майор, княжич Волынский прибыл для беседы, — доложил вытянувшийся офицер.

— Свободен, капитан, — махнул рукой мужчина, и за спиной Бориса дверь сыто щёлкнула замком. Улыбка осветила холёное и красивое лицо майора без мундира и каких-либо знаков различия. — Присаживайтесь, Борис Леонидович, в ногах правды нет.

— По какому вопросу меня хотите опрашивать? — молодой человек отодвинул стул и сел напротив майора, судя по тому, что так его назвал дежурный. — И представьтесь, пожалуйста. Сразу, вдогонку, чтобы не было потом недоразумений. Если вы собираетесь предъявлять мне какое-то обвинение, я без адвоката рта не раскрою.

— Ох, ну что вы так агрессивно, Борис Леонидович, — улыбнулся мужчина. — Никакого допроса не будет, обычная беседа. А зовут меня Александр Степанович. Фамилия моя Горохов, как и указано на табличке. Я курирую общественные связи.

— Какая-то странная для имперской безопасности служба, — недоверчиво обронил Волынский.

— Не поверите, здесь находится много странного для силового ведомства, — рассмеялся Горохов и раскрыл папку, в которой лежал лист бумаги с наборным текстом. — Итак, княжич Волынский Борис Леонидович, тысяча девятьсот девяносто второго года рождения, появился на свет в городе Петербурге, двадцать четыре полных года. Верноподданный Российской империи. Не женат. Уехал в Прагу для получения высшего образования, но через год перевёлся в Берлин, где и закончил университет по специальности «экономика и юриспруденция». Всё верно?

— Абсолютно.

— Почему вы уехали из Праги?

— Скучно. Всё прилизано, благочестиво до одури. Отец сделал ошибку, что отправил меня в эту княжескую провинцию.

— Вы так считаете? — вздёрнул брови Горохов.

— Конечно, — убеждённо ответил княжич. — Богемия — это лубочная картинка центра Европы, спящая красавица.

— Хм, какая интересная аллегория, — собеседник почесал переносицу. — А как вам учёба в Берлине?

— Прекрасно, — расслабился Борис. — Великолепные преподаватели, грамотные лекции, насыщенная студенческая жизнь не только в кампусах, но и за его пределами. Никакого диктата сверху или давления на личную жизнь, только учись хорошо. Мне там понравилось больше, чем в Праге.

— Просто и доходчиво, — кивнул майор, внимательно разглядывая молодого человека. — У меня сразу красочная картинка перед глазами появилась. Сам был студентом, и скажу, что в России студенческая жизнь ничем не отличается от той, что вы так описали.

— Всё познаётся в сравнении, — нейтральным голосом произнёс Борис.

— Хорошо-хорошо. Расскажите, как вы познакомились с господином Санвитале? Что он за человек? Каковы его интересы вне университетских стен?

Волынский почувствовал тревогу. За внешне спокойным любопытством Горохова скрывалась личная угроза ему. Всё это было похоже на те же методы, что применял к нему Санвитале в простых, казалось бы, беседах.

— Он преподавал философию Древней Греции, — взяв волю в кулак, небрежно ответил Борис. — Недолго, года два, факультативно. Можно было не ходить, дисциплина не входила в обязательный реестр дипломных предметов. Но мне было интересно. Господин Санвитале — очень эрудированный человек, его круг знаний не заканчивался на Древней Греции. Римская империя вообще была его коньком. Ну, он же итальянец по происхождению.

— Ваш интерес основывался на повышении эрудированности или на чём-то ином?

— По правде говоря, я ходил на его лекции из-за девушек, — улыбнулся Борис. — Давно заметил, что барышни обожают пожилых профессоров, умеющих увлекательно рассказывать о своём предмете.