— Да я в столовую, на минуточку, — принялся оправдываться парень.

Капитонов ему больше ничего не сказал, зато так посмотрел, что слова и не понадобились. Парень весь съежился и безропотно занял свой пост у двери в реанимацию.

После чего Капитонов переключился на доктора:

— Я уже был здесь сегодня, и мне было позволено поговорить с пострадавшей. Могу ли я повторить эту попытку?

— Минуточку. — Доктор шагнул за дверь палаты, а когда вернулся спустя минуту, произнес, пожимая плечами:

— Физическое состояние у нее стабильное, по всей вероятности, завтра мы ее переведем в обычную палату. Что касается остального… — Он понизил голос:

— Честно говоря, мы собираемся вызвать к ней психиатра.

— Так я могу с ней поговорить? — напомнил Капитонов.

— Попробуйте, — индифферентно пожал плечами доктор, — если она вам что-нибудь скажет. Только недолго. — И окликнул медсестру:

— Анюта, организуй халат товарищу!

Анечка принесла халат, и Капитонов скрылся за дверью реанимации, а мы с Радомысловой, словно по команде, приникли к стеклу выходящего в коридор окна.

Капитонов стоял к нам спиной, и мы не слышали, что он говорил, зато хорошо видели спокойный и бесстрастный профиль Майи. И мне не нужно было напрягать ни слух, ни зрение, чтобы понять: Майя не отвечала.

— Молчит… Но почему она молчит? — простонала рядом со мной Радомыслова.

Я опять не успела и глазом моргнуть, как она сунулась на «запретную» территорию. С моей стороны было бы глупо не последовать за ней, и спустя минуту мы обе уже стояли рядом с Капитоновым.

Он вопросительно посмотрел на нас.

— Может, она хоть мне что-нибудь скажет… — взмолилась Ираида Кирилловна, озабоченная судьбой любимой ученицы.

— Попробуйте. — Капитонов отошел в сторону. Радомыслова клятвенно сложила руки на груди и забормотала:

— Майя, Майечка… Ну скажите, скажите, где Леночка? Что случилось? Ну скажите мне, скажите…

Мраморно-белая Майя молчала.

Учительница снова заплакала, я взяла ее за руку и повела к двери. Капитонов тоже собрался уходить, и тут до нас донеслась тихая и непонятная речь. Мы, все трое, замерли и, втянув головы в плечи, стали внимать Майе, которая наконец заговорила, заговорила, но совсем не о Богаевской.

И опять, не сговариваясь, мы сгрудились вокруг Майи, растерянно слушая ее страстный, но странный монолог.

— Мужчины, — изрекла Майя бесплотным шелестящим шепотом, — мужчины… эти лживые, грязные животные… Эти биороботы, предназначенные только для собственного воспроизводства… Они тискают вас, не заботясь о том, что вы при этом чувствуете. Они говорят вам: «Давай быстрей-быстрей, а то у меня ничего не получится», не догадываясь, что у них не получится в любом случае… Они, они… — Она говорила все тише и тише, паузы между словами становились все продолжительнее. В конце концов она замолчала на полуслове.

Капитонов, воодушевленный этой сумбурной речью, возобновил попытки узнать хоть что-нибудь о Богаевской:

— Майя, Майя, вы меня слышите? Что вы знаете о Елене Богаевской? Где она сейчас?

Майя не отвечала, и ее заострившийся профиль был все таким же бесстрастным. Она не произнесла больше ни слова.

Я проводила Радомыслову до остановки и посадила в автобус. И уже с подножки она в сто первый раз задала все тот же вопрос:

— Где же все-таки Леночка?

Я отвела взгляд. Черт его знает почему, но меня не покидало чувство, будто я, если бы вела себя с самого начала немножко по-иному, теперь бы знала, что ей сейчас ответить. Вот и Капитонов не то чтобы обвинил меня, но вскользь заметил, что именно мой ночной звонок и сообщение, оставленное на автоответчике, заставили Богаевскую очертя голову сорваться в неизвестность. Ищи ее теперь. Хотя… как именно «по-иному» я могла себя вести? Если только вообще никак, то есть ни во что не вникать. Я поправила на шее шарф, подняла воротник и перешла улицу — мой автобус останавливался на противоположной стороне, в двухстах метрах, — прибавляя шаг. Тут позади меня раздался короткий автомобильный сигнал.

Я остановилась и покосилась на простецкие синие «Жигули», притормозившие неподалеку, но так и не смогла рассмотреть сидевшего за рулем человека. Тогда он приоткрыл дверцу и голосом Капитонова приказал:

— Да садитесь же вы, в конце концов. Я пожала плечами и послушно выполнила повеление Капитонова, устроившись рядом с ним. А Капитонов тронул машину и, не отрывая взгляда от дороги, процедил сквозь зубы:

— Богаевская в городе.

— Я так и знала! — В сердцах я стукнула себя ладонью по колену.

— Уж не знаю, что вы там знали, — проворчал Капитонов, — но она прилетела сюда ночью во вторник, на пару часов раньше Майи, предыдущим рейсом. Правда, это все, что о ней известно, дальше следы теряются. Ни в одной из городских гостиниц она не зарегистрирована, и где она может быть сейчас, неведомо. По крайней мере, из города она не выезжала. Точнее, не вылетала, только это можно утверждать со стопроцентной гарантией. Что касается поездов или, скажем, автобусов… — Он усмехнулся. — Впрочем, теоретически она могла уйти и пешком…

— Пешком… — отозвалась я эхом. Сдается мне, Капитонов думал о том же, что и я. Он думал, имеет ли отношение Елена Богаевская к тому выстрелу из снайперской винтовки, что по ошибке уложил Веньку Литвинца, и, не сомневаюсь, эта версия значилась у него под первым номером. А за ней уже все остальные, сколько бы их ни было.

— А посему, — продолжал Капитонов, — вы, уважаемая, остаетесь одной из немногочисленных персон, у которых Богаевская может рано или поздно объявиться, опять же теоретически, разумеется. — Он помолчал и добавил:

— Ну, еще у этой учительницы… Объявляю вам за нее благодарность, хоть вы и пренебрегли моей просьбой не предпринимать самостоятельных шагов.

— А родственники? У нее здесь нет никаких родственников? — попыталась я выяснить то, что меня давно занимало.

— Есть… — нехотя ответил Капитонов. — Одна родственница, дальняя в общем-то, двоюродная тетка. Живет в области, в восьмидесяти километрах от города… Она тоже ничего не знает о Богаевской и последний раз ее видела, когда нашей приме было лет двенадцать-тринадцать.

И он замолчал. Я тоже. Я думала, как бы поаккуратнее задать вопрос, который не давал мне покоя. В конце концов пошла напролом:

— Вы думаете, что это Богаевская организовала покушение на Пашкова? Капитонов поморщился:

— Частный сыск — это ваше хобби, так надо понимать?

И больше ничего.

Но я уже не могла остановиться: меня просто распирало изнутри от скопившейся во мне информации, которой я должна, нет, просто обязана была дать выход, причем немедленно:

— По крайней мере, не станете же вы утверждать, что не видите прямой связи между историей Богаевской и тем, что случилось в нашем городе в последние дни? Ведь все так очевидно! Пашков был одним из тех… тех подонков, которые изнасиловали Богаевскую пятнадцать лет назад. Помните, как сказала учительница, насильники были «при должностях», а потому родители Богаевской не стали сообщать о том, что случилось с их дочерью, в милицию. Между прочим, в то время Пашков был секретарем райкома комсомола… Дальше, через пятнадцать лет Богаевская, успевшая стать знаменитостью, приезжает в родной город, чтобы поддержать кандидата на губернаторскую должность, и уже в аэропорту узнает в этом кандидате человека, который ее изнасиловал! Не знаю, как вы, а я вполне допускаю, что она могла организовать покушение на Пашкова. Она хотела ему отомстить, понимаете, она хотела ему отомстить! И, прошу заметить, меня лично это нисколько не удивляет и — думайте обо мне что хотите! — не возмущает. Может, окажись я на ее месте, то поступила бы точно так же!

— Спасибо, я это учту, — буркнул Капитонов, а я с удивлением обнаружила, что машина, в которой мы сидели, находится в десяти метрах от подъезда моего дома. Я и не заметила в запале своей пламенной речи, что мы уже приехали. — Я непременно учту эту особенность женской психологии.