— Нет, я должна, я должна ее видеть. Может, она знает, где находится Леночка…

Физических сил для того, чтобы задержать преданную Богаевской учительницу, у меня не было, поэтому мне пришлось плестись вслед за ней. Хорошо еще, что она догадалась поймать такси, потому что в моем теперешнем состоянии переполненный автобус доконал бы меня окончательно.

— Ой! — сказала медсестра Анечка. — Вы опять к нам? — Между прочим, на ее столике до сих пор стояли мои розы и выглядели, будто только что из оранжереи. То ли она знала, что добавлять в воду, то ли само свежее Анечкино личико и чистое дыхание благотворно действовали на хрупкую голландскую продукцию.

— Я только кое-кого проведать! — предупредила я и сразу же нацелилась взглядом на служебный телефон. — Можно от вас позвонить?

— Ну да, — не очень уверенно разрешила опешившая Анечка.

Я запустила руку в карман куртки и, зацепив ногтями, выскребла из него визитную карточку, оставленную мне Капитоновым, которую я, отправляясь к Радомысловой, предусмотрительно прихватила с собой.

Пока я набирала номер, Анечка пререкалась с Радомысловой. Учительница пыталась прорваться в реанимацию к Майе, а бдительная Анечка ее не пускала. Странно, но молодой человек с газетой, которого я видела накануне, поблизости не наблюдался.

Мне наконец ответили. Я спросила Капитонова и узнала, что его нет, но он будет «с минуты на минуту».

— Что ему передать?

— Передайте, что ему звонила Алтаева… Пусть он срочно приедет в третью больницу. — Я положила трубку и поспешила к реанимационной палате, у дверей которой Анечка жарко спорила с Радомысловой.

Старая учительница пыталась прорваться к Майе, Анечка же ей упорно препятствовала и даже обещалась призвать на помощь охрану. При этом она нервно оглядывалась по сторонам, наверное, тоже недоумевала, куда подевался парень с газетой.

Пришлось мне вмешаться:

— Не надо охраны, давайте попробуем договориться.

К счастью, мои в высшей степени разумные доводы возымели действие на обеих. Словесная перепалка, в которой больше усердствовала Анечка, прекратилась. Я воспользовалась образовавшейся паузой и объявила:

— Мы никуда не будем ломиться, скромно посидим в коридоре и подождем, когда придет один человек, который поговорит с врачом, и уж если тот разрешит, поговорим с Майей.

И я осторожно взяла за локоть Радомыслову, дабы показать Анечке, что мы вместе и я ручаюсь за строгое соблюдение нашего договора.

Анечка протяжно вздохнула:

— Сидеть будете рядом со мной, чтобы были у меня на глазах.

— Конечно, конечно, — безропотно согласилась я и тихонько потянула старую учительницу за рукав пальто. А она все никак не могла оторваться от окна, за которым лежала бледная и какая-то совершенно неземная Майя. Глаза у нее были открыты, и это была единственная перемена, обнаруженная в ней мною по сравнению со вчерашним днем. Не знаю, слышала ли она что-нибудь сквозь стекло, но наши разговоры ее явно не трогали.

— Ну пойдемте, пойдемте, — вполголоса попросила я Радомыслову, — а то нас выставят отсюда.

— Но я должна с ней поговорить, — твердила та как заклинание.

Не знаю, чем бы все это кончилось, если бы в конце коридора не хлопнула дверь. Я оглянулась и увидела кургузую фигуру Капитонова, который топал в нашу сторону, сосредоточенно глядя под ноги, будто в надежде обнаружить потерянный кем-то толстый кошелек. Это его явление неожиданно прибавило мне бодрости, и я кинулась ему навстречу:

— Хорошо, что вы так быстро!

— Что? — Он перестал созерцать линолеум, которым устлан больничный коридор, и уставился на меня в некотором удивлении. — А что вы здесь, собственно, делаете?

— А вам разве не передали? Я же звонила…

— Да нет, пока не передали. Ладно, рассказывайте, что у вас тут случилось.

Но рассказать, что случилось, я не успела, потому что меня опередила Анечка, заверещавшая на весь коридор:

— Ну куда она пошла, да что же это такое, в конце концов!

Мы с Капитоновым переглянулись и, не сговариваясь, дружно кинулись вслед за старой учительницей, которая воспользовалась замешательством и проскользнула за дверь реанимации. Причитающая Анечка — за нами.

А Радомыслова уже успела склониться над лежащей Майей и спросить прерывистым голосом:

— Майечка, а Леночка где? Где она, Майечка? Майя никак не отреагировала на ее вопрос и продолжала равнодушно созерцать больничный потолок.

— Ираида Кирилловна! — окликнула я громким шепотом старую учительницу.

Она обернулась, и я увидела, что по ее бледному, осунувшемуся лицу текут беззвучные крупные слезы.

Подоспевшая Анечка не стала ничего говорить, просто выставила нас всех из палаты, плотно закрыла дверь и вызвала по телефону врача.

— Вот и хорошо, — сказал Капитонов в коридоре, хотя понять, что именно «хорошо», мне лично было трудно. Посмотрел долгим взглядом на плачущую Радомыслову и достал из кармана свое знаменитое удостоверение. С его помощью проделал перед лицом учительницы молниеносный фокус, который я уже успела оценить в свое время, и велел бодрым тоном:

— А теперь рассказываем, спокойно и по порядку.

Радомыслова еще раз всхлипнула, вытерла глаза платком и заговорила, как бы жалуясь:

— Она, Майя, появилась у меня во вторник утром… Сказала, что Леночка… Елена Богаевская, пропала и что она, наверное, в городе. А позавчера она сама ушла и не вернулась.

— Понятно, — кивнул Капитонов. — Это все?

— Н-нет. — Радомыслова затрясла головой. — Майя рассказала мне, что тогда случилось с Леночкой, что случилось пятнадцать лет назад. Это… это было ужасно! Так поступить с этим талантливым, этим чистым существом… Почти святым… Это ужасно! — повторила она и закрыла лицо руками.

— Ну-ну, я вас слушаю, — подбодрил ее Капитонов и даже положил руку ей на плечо. — Так что же случилось пятнадцать лет назад?

Стоит ли уточнять, как я себя чувствовала при этом!

— Ее изнасиловали, — тихо сказала Радомыслова, опустив голову, — всех подробностей я не знаю. Но, по-моему, это… как это называется… групповое изнасилование. В общем, этих негодяев было несколько человек, если их можно считать людьми. А ей, а ей тогда исполнилось только восемнадцать…

Если бы не шапка, мои волосы, наверное, встали бы дыбом после того, что я услышала. Но это было еще не все.

— Кто это сделал? — осведомился Капитонов своим невозмутимым деловитым голосом. — Кто изнасиловал Богаевскую?

Голова у Радомысловой затряслась.

— Этого я не знаю. Майя мне не сказала… Она только мне… В общем, это были какие-то люди при должностях, и потом они пригрозили Лене и ее матери, велели, чтобы они молчали. И тогда они уехали из города, к родственникам Лениной матери, в Ленинград, то есть Петербург. Теперь Петербург… Все… Она не была здесь пятнадцать лет… Господи, да где же она?

Я перевела взгляд на Капитонова, лицо которого оставалось непроницаемым. Интересно, что он думал обо всем этом? Я, например, уже догадалась, кто был одним из насильников, — Пашков!

И Елена Богаевская узнала его в аэропорту. Конечно, конечно же… Потом она вернулась в Москву… Дальше… Дальше! А вдруг она причастна к первому покушению на Пашкова? Бред, не могу представить ее со снайперской винтовкой! А впрочем, зачем ей стрелять самой? Она вполне состоятельная женщина, чтобы нанять для этих целей профессионала. Неужели все так просто? А Наташа, как же Наташа?

— В чем дело? — раздался за спиной мужской голос, прервавший мои лихорадочные размышления.

Это был высокий брюнет в белом халате, очевидно, доктор, которого вызвала Анечка. А рядом с ним я заметила того самого парня — читателя газет, тот что-то спешно дожевывал с самым что ни на есть виноватым видом. И неспроста, потому что Капитонов немедленно спустил на него собаку.

— Ты где был? — рявкнул на него Капитонов.