— Ну чего, так и будем стоять в прихожей? — прервал затянувшуюся паузу Ледовский.

У меня не было сил спорить, поэтому я тихо возразила:

— Вообще-то, если я не ошибаюсь, сейчас глубокая ночь, а потому я совершенно не готова к приему гостей.

— Понятно, — неопределенно молвил Ледовский, — ну тогда я пошел?

Я попробовала было отклеиться от стены, чтобы уступить ему дорогу, но ноги мне по-прежнему отказывались подчиняться. Впрочем, и сам Ледовский не сдвинулся с места, только повторил:

— Ну так я пойду?

— Ну так иди. — Можно подумать, я его удерживала.

Несмотря на мое сердечное напутствие, Ледовский продолжал переминаться с ноги на ногу:

— Я ведь, собственно, только хотел узнать, все ли у тебя в порядке…

— Узнал? Вот и иди, — прошелестела я одними губами.

— Извини, если разбудил, — буркнул Ледовский и двинулся к двери, а следовательно, и ко мне.

В общем, как-то это случилось, как-то это вышло… Я сама не поняла, почему мои руки обвились вокруг его шеи и почему моя голова оказалась на его плече. И только в одном я была уверена на сто процентов: уже завтра я буду об этом жалеть.

Когда я открыла глаза, было светло, Ледовский сидел в кресле уже в брюках и рубашке и натягивал носки. Он обернулся ко мне и подмигнул. Я зажмурилась в надежде, что, открыв глаза в следующий раз, я его больше не увижу, что он не знаю куда, но денется, в крайнем случае, рассеется, как сон, как утренний туман. Ничего подобного, конечно, не произошло. Дедовский все так же сидел в кресле и повязывал галстук, скулы его при этом ритмично двигались, похоже, он жевал резинку. Небось «Орбит» без сахара». Хозяин жизни, он же неутомимый борец с кариесом.

— Ну что, проснулась? — Дедовский присел на край дивана рядом со мной.

Я ответила, посмотрев на него сквозь ресницы:

— Нет, я все еще сплю, и ты мне снишься…

— Надеюсь, сновидение приятное?

— Нет, это самый страшный кошмар в моей жизни, не иначе — к перемене погоды, — пробурчала я, отворачиваясь.

Дедовский сладко потянулся и задумчиво обронил:

— Чем дольше я тебя знаю, тем меньше понимаю…

Немного помолчал и прибавил:

— Именно поэтому ты мне никогда не наскучишь.

Вряд ли я когда-нибудь услышу более романтичное объяснение в любви!

Пока он надевал пиджак, я кусала губы и рассматривала слегка полинявшую обивку дивана. Уже полностью одетый, он наклонился надо мной и пообещал:

— Я тебе позвоню.

Ну да, он мне позвонит, напишет, пошлет почтового голубя с гвоздикой в клюве… А мне — лезь на стенку и стискивай зубы. По потолку бегать тоже неплохо, иногда помогает. Подумать только: четыре года неравной борьбы с собственной природой — и все коту под хвост.

Дверь хлопнула, и я осталась одна. Я попробовала еще поспать, исключительно для того, чтобы ни о чем не думать, но эта отчаянная попытка мне не удалась. Поворочавшись с боку на бок, я села и опустила ноги на пол. Если верить будильнику, мне уже давно следовало быть в «штабе». Представляю, что там сегодня творится, нужно строчить очередное заявление для прессы, а пресс-секретаря нет как нет. Веньки тоже.

Вспомнив о Веньке, я затосковала сильнее прежнего. Подумать только, он ведь теперь лежал в морге, в холодильнике, а то и на прозекторском столе. Трудно поверить, но ему сейчас было хуже моего. Интересно, сообщили его красавице жене печальную весть? Конечно, он был еще тот проходимец, и все-таки не заслужил такой участи — словить пулю, предназначенную Пашкову, который не вызывал у меня ни малейшей симпатии. По мне, так уж лучше бы ему череп размозжили, нежели Веньке, правда, тогда бы он оказался для меня окончательно недосягаемым и я бы так никогда и не узнала, почему его испугалась Елена Богаевская и что заставило Наташу вырезать из газеты его фото. Правда, в разгадке этой тайны я пока не продвинулась и на полшага, и неизвестно еще, продвинусь ли вообще когда-нибудь. Вот сейчас, например, я все еще сидела на диване в пижаме, вместо того чтобы вести свою разведывательно-подрывную деятельность в лагере Пашкова.

В конце концов я все-таки нашла в себе силы слезть с дивана и отправиться на кухню. Оказавшись там, я первым делом открыла холодильник и тут же закрыла. Это у меня чисто рефлекторное, поскольку что можно найти в холодильнике, ничего туда предварительно не положив? Я и раньше-то не отличалась запасливостью белки (мягко сказано), теперь же моя бесхозяйственность приобрела воистину вселенские масштабы. Стенной шкаф я распахнула с замирающим сердцем… Слава Богу, на дне банки еще оставалось немного кофе. Уже легче, а позавтракаю я в буфете, как только доберусь до места.

Я только успела поставить воду на плиту и опустить ложку в банку с кофе, как в прихожей затарахтел телефон. Чертыхнувшись, я погасила газ.

— Слушаю, — вздохнула я в трубку. У меня было тяжелое предчувствие, что этот ранний звонок наверняка из милиции.

От сердца у меня отлегло, когда я узнала голос Валентина. В то же мгновение я вспомнила, что должна была накануне с ним созвониться, да запамятовала. Впрочем, немудрено. Поэтому я начала разговор с извинений.

— Ерунда, — сказал Валентин, — я сам вчера так зашился… И это… Тут у нас такие слухи ходят насчет… Что там у вас случилось?

Я не стала делать военной тайны из вчерашнего происшествия:

— В Пашкова стреляли, а попали в другого.

— Значит, правда, — констатировал Валентин.

— Правда, — эхом отозвалась я и спохватилась:

— Стой, ты ведь хотел о чем-то со мной поговорить…

— Хотел, — подтвердил Валентин, — только в свете последних событий… В общем, даже не знаю, может, это уже и неважно, а может, наоборот…

Признаться, я была несколько заинтригована, поскольку рассуждения в стиле «может — не может» для Валентина явление нетипичное.

— Да ладно тебе, выкладывай, — предложила я, — потом разберемся, важно это или неважно.

— Не хотелось бы по телефону, — с сомнением в голосе возразил Валентин.

— Так что же мне делать? Подъехать к тебе, что ли? — задумалась я. — Ты откуда звонишь? С работы?

— С работы.

Я заколебалась, время было самое что ни на есть рабочее, а попадать под перекрестный огонь вопросов своих бывших коллег мне совершенно не хотелось.

— Может, встретимся где-нибудь поблизости?

— Идет, — легко согласился Валентин, — возле Белого пруда, не возражаешь? У меня не было возражений:

— Подходит.

Так называемый Белый пруд находится в двухстах метрах от редакции «Вечерки». Летом там плавает парочка лебедей, а зимой, когда он покрывается льдом, ребятишки приспосабливают его под каток.

Потом мы условились о времени, и я вернулась к своему кофе. И опять сварить его мне не позволил телефонный звонок. А теперь кому я понадобилась, интересно?

— Капитолина Михайловна? — Голос был мужской и смутно знакомый, но чей именно, я не определила.

— Да…

— Это звонит Григорий Подобедов… Григорий… Какой еще Григорий, не знаю такого… Ах да, аналитик! Понятно, «команда» собирается, чтобы сплотить свои ряды перед лицом реальной опасности, первой жертвой которой пал Венька.

— Я понимаю, как вы себя чувствуете после вчерашнего, мы сами тут все не в своей тарелке. Но жизнь продолжается, выборы никто не отменял…

Я его перебила:

— Ничего не случится, если я буду через час?

Аналитик вежливо поинтересовался, прислать ли за мной машину, но я отказалась. Не знаю почему, но я вдруг решила, что лучше, если при нашей встрече с Валентином будет как можно меньше свидетелей.

Валентин уже ждал меня и, не теряя времени даром, фотографировал замерзший пруд и компанию мальчишек, играющих в снежки. При случае тиснет в газете этюд под незамысловатым названием «Зимний город» или «На Белом пруду».

— Эй! — позвала я.

Он обернулся и сразу направил фотокамеру на меня, а я протестующе замахала руками. Ненавижу себя на снимках. Впрочем, на эту тему еще дедушка Крылов дал хороший совет: «Неча на зеркало пенять, коли…» Вот-вот, дальше вы знаете. Что до моей, то она, конечно, не кривая, но… Короче, носик у меня не с наперсток, глаза самого заурядного серовато-зеленого цвета, а губы лишены капризной детской припухлости, которая сводит с ума мужиков. (Гм-гм, кстати, с чего бы? Может, в глубине души они сплошь педофилы?) Что же касается моих достаточно сомнительных внешних данных, то, помнится, когда я еще вместе с покойным Венькой (о Господи!) начинала свою репортерскую карьеру на областном радио, был у нас там один профессиональный соблазнитель, который так о них отозвался: