Когда Блинов прибыл на место взрыва, пламя, несмотря на усилия пожарных, продолжало бушевать на полностью разрушенном тринадцатом этаже, перекинувшись на четырнадцатый.

– Потери? – сразу спросил он взмыленного и бледного Михеева, от которого теперь пахло не туалетной водой Baldessarini, а по?том и страхом.

– Много! Минимум пятнадцать человек, включая командира группы «Град» полковника Гуляева и начальника УБТ Сундукова. Потери уточняются, но пробиться туда нельзя, сильный пожар…

«Заодно сгорели все возможные улики», – подумал Блинов, до хруста сжимая кулаки. Его опять обвели вокруг пальца и, как щенка, публично выставили идиотом.

– Извините, вас – глава государства! – И голос порученца, и его рука, сжимающая трубку телефона правительственной связи, заметно дрожали. Блинов вырвал трубку и тут же услышал голос Стрельца.

– Что, Коля, не зря ты в Питер прибыл? Смотрю, расследование полным ходом идет?

Пока глава СНБ размышлял, что бы ответить, Стрелец, сменив насмешливый тон на приказной, заявил:

– Вылетай в Москву вместе с Улановым! Ты там только людям своим мешаешь. Вы мне здесь нужны. Оба!

Едва вернувшись в Москву, Николай Блинов написал рапорт об увольнении по собственному желанию и выложил его из папки, едва войдя в президентский кабинет. Стрельченко брезгливо взял рапорт двумя пальцами, повертел его перед собой и отложил в сторону.

– Это что, Коготь? – По старому еще, бандитскому прозвищу, Стрелец не называл Блинова уже несколько лет. – Ты в штанишки, что ли, наделал? С корабля бежишь?

– Я офицер, Женя. Хоть и бывший, но армейский офицер. Мне эти шпионские игры вот уже где сидят. Кругом одни предатели, рассадник какой-то… – Блинов провел ладонью по собственной шее. – Не мое это, Стрелец. Вон Сыч как был «ментом», так и остался в своем ведомстве. Усольцев, Седельников как были офицерами, так и остались военными. И только меня ты в чекисты определил…

– Потому, что доверяю, Коготь. Тебе доверяю. Должен же кто-то дерьмо, что еще со времен Андропова в ГБ накопилось, разгребать? Вот ты и разгребаешь. Причем разгребаешь отменно. А без ошибок и промахов не бывает успехов. Сам знаешь, не первый год в деле. Ладно, Коль, это все лирика. Давай по существу докладывай. А вот эту писульку – на хрен! – Стрелец, взяв рапорт Блинова, скомкал его и отправил в корзину для бумаг.

– Дженни, если ты опять нагрубишь матери, я тебя высеку! Не поленюсь прилететь и высечь, как козу! – не сдерживаясь, заорал Алекс Шорт, окончательно выйдя из себя.

– А я пожалуюсь директору школы или психологу! – сквозь чавканье жвачки раздался голос его двенадцатилетней дочери Дженни.

– Мне наплевать на твоего директора, поняла? И хватит чавкать, когда с отцом говоришь!

Дженни, в прошлом смешливая и ласковая как котенок, перевалив десятилетний рубеж, стремительно превращалась в настоящего черта. Дурацкая стрижка, ногти, покрашенные в черный цвет, тонна косметики на детском личике. Жена Алекса, Ханна, уже измучилась терпеть ее выходки, истерики и поздние загулы, с коих Дженни возвращалась насквозь пропахшая табаком.

Дженни замолчала, потом снова зачавкала.

– Пап, тебе маму дать?

– Да, передай ей трубку. И запомни то, что я тебе сказал. Еще одна такая выходка – и на попе месяц сидеть не сможешь!..

Голос у Ханны был мягкий и какой-то уставший.

– Как там Томми? – Алекс спросил про младшего, шестилетнего, ребенка.

– Простудился, ты же знаешь. Чихает, кашляет. Ты скоро вернешься, Алекс?

Алекс выругался про себя. Ханна постоянно ныла по поводу его службы в армии ее величества. Понятно, что мужа никогда не бывает дома, а если и бывает, то вместо совместных походов по магазинам или ресторанам он неделями отсыпается. Супруга периодически поднимала вопрос о его уходе со службы, но ответ всегда был одним и тем же:

– Ханна, дорогая, ты знала, что выходишь замуж за офицера? Я ничего больше делать не умею, кроме как воевать. Не идти же мне работать консьержем? Или охранником в супермаркет – сторожить нижнее белье?

Ханна, как обычно, начинала кричать, что живет не с ним, а с его фотографией в рамке, и каждую минуту ждет звонка из министерства или казенной телеграммы с известием о гибели. Что ей тяжело одной тянуть обоих детей и не чувствовать рядом крепкого мужского плеча. На сей раз Ханна скандалить не стала, покорно вздохнула и повторила вопрос:

– Ты когда вернешься?

– Скоро, дорогая. Через пару месяцев. Эта командировка короткая.

Жена бросила трубку – раздались длинные гудки.

– Все ужасно! – вздохнул майор и вышел из жилого модуля на свежий воздух.

Первым, кто попался Алексу на глаза, был боец его отряда Исмаил Шенуда. Увидев командира, капрал Шенуда вытянулся в струнку и отдал честь. При этом уголки рта двухметрового потомка каирских заббалинов[15] поползли вверх.

Настроение у Шорта окончательно упало. Два дня назад, сдуру, майор поставил две сотни фунтов на выигрыш своего любимого «Эвертона» в принципиальном матче против «горожан» из Манчестера. «Эвертон», как всегда, играл отлично и засадил в ворота «горожан» три мяча. Только «Манчестер», как назло, ответил пятью. В итоге две майорских сотни перекочевали в карман именно этого наглого капрала.

Исмаил держался от всей группы особняком, хотя солдат был хороший: исполнительный, сообразительный и с чувством юмора. Но слишком жестокий для спецназа, беспричинно жестокий. Спецназ пытает только при необходимости. А вот Шенуда мучил людей из удовольствия. Однако в той войне, которую сейчас ведет Шорт, хотя бы один «мясник» на весь отряд, но нужен.

Отряд вернулся из Дагестана транзитом через Туркмению и Афганистан. И люди Алекса Шорта расположились в Кэмп-Виктори, огромном военном лагере на западной окраине Багдада, рядом с аэропортом.

Надо было отлежаться, подождать, пока другие участники глобальной игры сделают свои ходы. Хотя Кэмп-Виктори не напоминал тихое местечко. Он напоминал типичный военный лагерь, причем во враждебном окружении. Сказки про мирную жизнь в новом демократическом Ираке надо оставить блаженным идиотикам, верящим всему, что говорят политики. Здесь, в Багдаде, как и во всем Ираке, шла война, практически невидимая со стороны и от этого еще более страшная и жестокая. Сунниты, курды и шииты ненавидели друг друга, а все вместе – ненавидели международные силы. По ночам здесь вырезали целые семьи, днем взрывались начиненные тротилом или гексогеном машины. На неверных, еще оставшихся здесь англичан с американцами, как и прочих «миротворцев», предпочитали не нападать. Можно получить отпор и ослабить свои силы перед решающей схваткой за землю древнего Вавилона.

После того как последний американский батальон ушел из Ирака, здесь, в Кэмп-Виктори, остался лишь пятитысячный Международный корпус генерал-майора Диккенса, занимающийся «натаскиванием» новой иракской армии и вывозом имущества и вооружения. Хотя «международный» – это громко сказано, девять из десяти военнослужащих были американцами. Англичан было не больше пятисот, еще попадались инструкторы поляки, чехи, турки и неизвестно откуда взявшиеся румыны. Что в составе Международного корпуса действуют несколько секретных подразделений, помогающих местной иракской полиции и разведывательной службе заниматься убийствами и похищениями радикальных шиитов и суннитов, знало во всем мире не больше десятка человек.

Одно из таких подразделений – «Task Force 16» под командованием полковника австралийских SASR[16] Рона Джеффри. По всем документам Рон и его люди находились в командировке в Форт-Брэгг, обмениваясь с американцами передовым опытом. А на деле прикрывали, как обычно, чьи-то лживые задницы. Полковник Джеффри слишком долго служил в частях «коммандос» и работал рука об руку с МИ-6 и ASIS[17], чтобы не задавать вопросов по поводу прибывших людей Шорта. Исключение составили Анчар и трое бородачей из его свиты.