Знаете, чем вы отличаетесь от меня?

Вы точно так же, как и я, подвергаетесь действию сверхъестественного механизма, предопределённой последовательности, исходящей из того, что когда-то давным-давно был дан старт всему этому дерьму. Большой взрыв, сотворение мира — называйте это как угодно. Вы нихрена не решаете, я нихрена не решаю. Камешки притянулись друг к другу именно таким, а не иным, образом, поэтому всё будет происходить именно так, а не иначе. Вы и я, мы ведь даже не выбирали, где мы родимся, не выбирали родителей, даже не выбирали набор значимых и незначимых признаков, прописанных в нашем генетическом коде, бесконечной нитью проходящем через бесконечность. Где во всём этом наборе несвязанных событий только ваше? Если у вас нет ничего своего, следовательно, изначально для вас даже не подразумевается свободы.

Почему? Потому что во всей этой последовательности нет места свободе выбора. Это фикция, беспонтовая и дешёвая обманка, предназначенная для того, чтобы успокоить наивных идиотов, которые старательно верят в то, что от их выбора что-то зависит.

Как можно осознанно и независимо выбирать что-то, если ваши личные мысли, даже в эту самую секунду, формируются на основании неких исходных данных и приобретённого за их счёт жизненного опыта?

А вот кто-то делает вид, что не верит в неопределённость и свободу воли, но даже у них, глубоко в душе, где-то на задворках подсознания, есть недобитая трусливая мыслишка, выживающая вопреки всем рациональным объяснениям и объективным знаниям, что выбрать свою судьбу можно и свобода воли всё-таки есть.

И в этом главное отличие между нами.

Я своими глазами видел нечто, угробившее эту трусливую мыслишку наповал. И от этого я по-особенному несчастен.

Вы не уверены в этом наверняка, вы, даже если вам предоставят возможность это проверить, внутренне не захотите удостоверяться. Это, м-м-мать его, противоестественно для человека — желать получить доказательство того, что всё кончено.

Даже эти страдания, которые я испытываю с того дня, как повстречался с Судьбой, неслучайны, а закономерны и предопределены. Эта сука хочет, чтобы я страдал и мучительно больно обдумывал всё это, несмотря на жуткую головную боль, буквально убивающую меня.

Я это видел и не принял. Эстрид приняла и покорилась Судьбе. Я не принял и не покорился. Проклятая Судьба уже заранее знала, что так и будет, но обозначила, лично для меня, свою осведомлённость. Кто-то наивный из-за этого недвусмысленного знака бы подумал, что эта сверхсущность имеет некие интересы, раз можно «привлечь» её внимание, но это умозаключение возникает лишь от недалёкого ума. У неё все ходы записаны, причём записаны в момент создания вселенной.

Всё уже состоялось, понимаете? Как в безошибочно написанной компьютерной программе, которая исполняется прямо сейчас. Единственное, что следует знать: программа написана и исполняется на аналоговом компьютере. Поэтому возможны незначительные неточности и сбои, которые и нацелена исправлять Судьба. Но программа будет исполнена, это даже не обсуждается. Я — это сбой или неточность, причём очень незначительного масштаба. (1)

Но это всё мои теоретизирования, что есть результат тяжких дум, которым я предаюсь уже который месяц…

— Господин, — тихо произнёс вошедший в шатёр Сухой.

— Чего хотел? — сквозь зубы процедил я.

— Пора выдвигаться в путь… — ответил немёртвый.

Вставать не хотелось. Из-за непрерывной головной боли я не могу заставить себя есть. Если всё же перебарываю нежелание, то практически сразу выблёвываю всё, что успел напихать в себя. Тётя Галатея очень старается, готовя настоящие кулинарные шедевры, но всё напрасно.

Слабость, голод, боль — жить стало хуже, жить стало грустней…

— Ох… — тяжко вздохнул я и с усилием оторвал голову от подушки. — А, похуй вообще…

Склоняюсь и вытаскиваю из-под кровати кипу военных аптечек. Извлекаю из первой прозрачный шприц-тюбик, после чего делаю себе внутримышечную инъекцию прямо в бедро. Мгновенно действовать оно не будет, потому что промедолу нужно время, чтобы всосаться, но я уверен, что скоро головная боль должна ослабнуть, а затем полностью пройти. А потом опиоидный анальгетик перестанет действовать, после чего всё вернётся на круги своя — мучительная боль, слабость, отчаянье. И захочется вмазать в себя ещё один шприц-тюбик. Очень скользкая дорожка, скажу я вам.

Полежав минут пять, я понял, что мучительная головная отступает, давая место нарастающему чувству эйфории, наступившему во многом благодаря самому факту отступления боли.

— Пусть накрывают поесть, — приказал я Сухому. — И вели всем собираться, у меня есть силы продолжать путь.

— Уже готово, господин, — ответил тот. — И лагерь почти собран.

Я вышел из палатки и увидел готовый к выдвижению караван. Сколько я дремал?

Смотрю на часы — уже шестнадцать ноль-ноль, то есть мы напрасно потратили большую часть светового дня?

— Почему не разбудили? — спросил я.

— Не хотели тревожить, господин, ваше самочувствие… — начал оправдываться Сухой.

—… не причина, чтобы сбиваться с графика, — прервал я его. — Надо пройти хоть сколько-нибудь, пока не наступит ночь.

С котами как-то не было особой возможности связаться. Нет, не только возможности, но и желания. Потому что у меня настроение было, буквально до этого момента, таким, что если бы они сказали: Всё, миру пиздец, мы ничего не смогли сделать, Лёха!" Я бы ответил: А и хуй с ним, с этим миром! Пусть горит дотла!

Сейчас тоже нет возможности связи, потому что мы скоро поедем и доску, с ритуальными идеограммами симпатической магии, просто нет времени устанавливать.

За небольшим столиком, где тётя Галатея расставила тарелки с моей трапезой, меня ожидал стратиг Комнин.

Он был хмур, так как не отошёл после жестокого наказания, лишившего его семи очков характеристик, то есть он стал слабее, что любого опечалит.

На обед сегодня дикая куропатка, застигнутая и убитая в окрестном кустарнике, дикий лук, несколько запечённых картофелин, из нашего запаса, а также вино. Пить алкоголь, даже слабый, при приёме обезболов — это плохой ход, обещающий усиление головной боли в будущем, поэтому я подвинул кружку с вином к стратигу.

— Налей мне воду, — сказал я тёте Галатее.

В кои-то веки сумел нормально есть, без отвращения к еде — чудотворное действие тримеперидина.

Удивительно, что промедол вообще находится в этой аптечке. Не знаю, куда ввязался Кирич, но за такое его могут надолго засадить — даже если бы там был демерол, свободного обращения таких веществ в рамках закона нет.

А вообще-то… Аптечка-то АИ-4, а значит, там промедола вообще быть не должно, а должен быть кеторолак, достаточно сильный обезбол. Это значит, что Кирич где-то ещё достал промедол в шприцах-тюбиках, после чего заменил кеторолак в каждой аптечке.

Единственное место, где он мог бы безопасно достать такое — аптека Петра Горенко, который в теме.

Есть ещё медицинские сумки, до отказа набитые различными наименованиями препаратов и медицинских инструментов, но я так и не нашёл там чего-то более подходящего для устранения болевого синдрома.

Пробовал несколько препаратов с суматриптаном, специально разработанным против мигреней, но они оказали эффекта меньше, чем имбирь, ромашка, лавандовое масло и прочая хрень, которую используют против мигреней народные целители. То есть это не мигрень, но я всё ещё не могу понять, что это!

Неизвестность доканывала, поэтому сегодня я решился бить по площадям. Если я не могу устранить источник болевых ощущений, значит я нарушу цепочку передачи болевых импульсов в собственной центральной нервной системе. Пусть на два-три часа, но нарушу.

— Тебе уже стало лучше? — поинтересовался стратиг.

— Нет, это временно, от лекарства, — отвлёкся я ненадолго от еды. — Потом всё снова станет плохо.

— Ясно, — вздохнул Комнин. — Ты не раздумывал о моём предложении?

— Анна? — уточнил я.