Хайнц сломался и хотел, чтобы весь мир познал его боль, чтобы весь Крестейр сломался так же, как он. Мирза дал ему шанс сделать это, и Хайнц им воспользовался сполна, но это ничего не изменило.

Все были мертвы, Хайнц был по-прежнему сломлен, а удовлетворения от раздавленного мира никакого. И сейчас он абсолютно не знал, что делать, ведь все, чего он добивался, оказалось напрасным.

Он больше не может быть выбранным и выбирать. Его голод останется навечно неудовлетворенным, ведь мести не свершилось и пророчество не исполнилось.

Грейден не заслуживал той же судьбы, что и Герман.

Как бы Хайнцу ни хотелось перекинуть свою боль на других, он уже пролил крови сполна, да только все было напрасным.

Это было бесполезно с самого начала.

Хайнц слепо уставился себе под ноги. Он совершенно не знал, что ему сейчас делать и как правильно поступить.

На следующее утро после разговора с Хайнцем Грейден туго затянул кровоточащую рану на ладони заранее оторванным куском простыни. Пришлось помогать себе зубами, чтобы завязать узел, но теперь он не рисковал испачкать тут все. Он бегло оглядел свои руки, усеянные тонкими шрамами, а затем перевел взгляд на самодельное оружие.

Подле кровати рядом с осколками разбитого абажура стояла отломанная от изящного стула ножка, на которую был намотан кусок ткани, исписанный кровью. Это было жалкое подобие фулу и пергамента, но Грей надеялся, что оно поможет хотя бы немного. Ему очень были нужны его вещи, поскольку без них приходилось импровизировать в весьма скудных условиях. Кроме пышущей богатством мебели, в комнате не было толком ничего подходящего, поэтому Мастеру пришлось использовать стул и лампу.

Закончив с перевязкой, он подошел к входной двери и, осторожно припав на одно колено, начертил перед входом пентаграмму перепачканными в крови пальцами. Грей с кряхтением поднялся и отошел, рассматривая свое творение. На мгновение стало смешно от этих жалких потуг, но ему очень хотелось дать хоть какой-то отпор, а не сдаваться добровольно. Он понимал, что его попытки защититься для Хайнца все равно что тычки зубочисткой, но это все же было что-то, а не бездействие и принятие роли жертвы.

Неожиданно дверь открылась, и Грейден моментально схватил самодельную дубинку и встал в боевую стойку. В комнату робко заглянула Мария со своими блеклыми, мертвыми глазами и отрешенным лицом.

– Прошу прощения за вторжение. Позвольте позвать вас на завтрак. Или вам принести сюда, дорогой гость? – Девушка осторожно открыла дверь шире.

Ее бесцветные волосы были убраны в высокую прическу, платье горничной казалось великоватым и висело на ее тощей фигуре. Мария изумленно посмотрела на вооруженного Мастера, шагнула вперед и попалась в пентаграмму, испуганно замерев.

– Ох. – Девушка взметнула руки к щекам. Ее ноги в простеньких туфлях буквально приросли к полу, а затем и вовсе превратились в тонкие копытца, словно у косули или оленя. На голове показались тонкие рожки, волосы рассыпались по плечам, а блеклые глаза засветились позолотой. Зрачки девушки стали горизонтальными черточками, и Грейден не сдержал пораженного вздоха.

Искаженное Божество, Навья собственной персоной. Теперь понятно, почему Грей не смог определить ее сразу и почему она такая невзрачная – вены под ее кожей темнели, словно наполненные чернилами. Инкурсия втоптала ее светлую энергию во тьму, оставив висеть где-то посередине, а ведь когда-то Навьи оберегали горы и помогали выращивать пастбища на плато, славились своим добрым нравом и очень любили играть с детьми. В народе верили, что если увидишь Навью у своего скота, то это хороший знак, поэтому специально оставляли у калитки подношения для них в виде цветных и красивых тканей, гребней, сладких фруктов и специальных сахарных кренделей.

Мария продолжала изумленно таращиться на Мастера козьими глазами, держась ладонями за бледные щеки, и на ее отрешенном прежде лице застыл настоящий ужас. Мастер сглотнул ставшую вязкой слюну и опустил дубинку, шагнув к ней. Мария продолжала напряженно за ним следить. Она не проронила ни звука, даже когда он поднял руку и ткнул окровавленными пальцами ей в лоб, рисуя символ.

Кажется, Навья смирилась со своим разоблачением и ожидала смерти, а может, просто настолько устала после Инкурсии, что не нашла в себе сил бороться. Однако ее изумлению не было предела, когда Грейден просто схватил ее под мышки и оттащил к стене, усаживая на пол.

На мгновение его чуть не сковала волна отвращения от прикосновения к теплому телу Божества, но оно тут же прошло, как только он от нее отстранился. Он несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, мысленно считая до десяти, а затем открыл глаза.

Мария напоминала сломанную куклу, сидя у стены с безвольно раскинутыми руками и ногами. Грейден отвел взгляд и самыми кончиками пальцев натянул подол задравшегося платья на ее человеческие голые колени. От икр ее кожа покрылась белоснежным кудрявым мехом, укутывающим копыта, словно вязаные гетры.

Мастер Грейден никогда не убивал бездумно всех подряд, что бы ни говорил Кейран. Он не видел, чтобы Мария вела себя агрессивно даже в таком искаженном состоянии, значит, убивать ее не было нужды, а уж после Фергуса он готов был пересмотреть взгляды на темных тварей. Куда больше сейчас Грея пугали люди.

– Что случилось? – раздался за спиной мягкий голос.

Грейден моментально собрался, отшатнулся к окну и вооружился битой, переместив вес на здоровую ногу. В дверном проеме возвышался Хайнц, и выглядел Грех так, словно в лучшем случае не спал ночь. На бледном лице ярко выделялись острые скулы, темные круги под глазами и болезненный излом рта в подобии учтивой улыбки. Серебряные украшения тускло светились на груди, перьевые наплечники смялись и поникли, а на голове отсутствовала диадема.

Грей едва слышно выдохнул, желая оказаться как можно дальше отсюда. Аура Греха очень сильно изменилась с их прошедшей встречи, и, судя по плотоядно горящим золотом глазам, Мастер рисковал не уйти отсюда живым. Он проследил за тем, как ладони Хайнца почернели, как удлинились острые когти.

Грей сделал осторожный шаг назад, крепко держа самодельное оружие. Воздух в комнате стал плотным и словно наполненным статическим электричеством. На стенах задрожали картины, посуда и украшения мелко завибрировали, и краем глаза Грей успел заметить бледную от ужаса Марию на полу.

– Убить меня пришел? – хрипло спросил Мастер.

Хайнц шумно выдохнул, задирая подбородок. Его темные локоны неряшливо легли на щеки и лоб, он выставил руку в сторону резким и каким-то изломанным движением. С запястья, облаченного в браслет, капала кровь, впитываясь в ворс ковра.

Грей смотрел на Хайнца и видел его перемолотую в труху сущность, прячущуюся за улыбками и роскошью. Он отличался от Фергуса и в то же время был ужасно на него похож. Грей думал о том, что, если бы с ним самим что-то случилось, Фергус мог бы пойти по стопам учителя.

Если сейчас Хайнц перережет Мастеру горло и закопает под виноградными лозами во дворе, останется ли в порядке Фергус?

Грейден не хотел расставаться с жизнью, но был всегда готов к плохому исходу. Он прекрасно знал возможности своего тела и знал, что в какой-то момент эликсиры могут перестать действовать и боли замкнут его тело, сыграв злую шутку на поле боя.

Но сейчас, даже находясь без них и без оружия, Грейден не хотел думать о плохом. Он нахмурился, готовясь атаковать при малейшей угрозе, но Хайнц не двигался, словно специально испытывал его терпение и играл на натянутых нервах.

– Все оказалось не тем. Все значило совсем другое, – сорванным, не своим голосом произнес Хайнц.

– Я отказал тебе, и поэтому ты решил меня убить? – мрачно спросил Грей.

– Не я, – коротко ответил Хайнц.

Он оглядел Грея с ног до головы, потом бросил заинтересованный взгляд на валяющуюся у стены Марию, и его лицо застыло.

За окнами небо затягивали тучи, и дождь кротко застучал по стеклу. В приоткрытую форточку ворвался ветер, всколыхнув занавески и кисти балдахина. Хайнц посмотрел на Грея совершенно другим взглядом, когти его все еще поднятой в непонятном жесте руки заскребли по открытой двери, а потом исчезли. Он мазнул ладонью по поверхности, оставляя черный след от собственной крови, и устало сгорбился.